— А у меня вот, не ладится, — он открыл методичку. — Надо третью. Я и так, и этак…
— Покажи, — вид задачника вернул меня на землю. Ну да, что еще может понадобиться красавчику-аристо от простой девчонки.
Он робко подвинул тетрадь с расчетами.
— Ты… извини, пожалуйста. Я бы не полез, но если сегодня не сдам, меня Бизон отчислит. А мне нельзя. Никак.
Гришка учился тремя курсами старше. И задачка была непростой, но интересной. Мы такое еще не проходили, но если взять справочник и подумать, то все не так и страшно. Я справилась. А потом еще долго, муторно объясняла Гришке, как именно она решается, потому как Бизон точно не удовлетворился бы тетрадью. Он любил до сути докапываться.
Так и повелось.
Тем же вечером Гришка постучал в дверь нашей комнаты.
— Привет, — сказал он, улыбнувшись мне. — Погуляем?
И протянул пучок свежевыдранных ромашек.
Я согласилась.
Дура… какая же я дура была… Эта боль была сильнее той, что корежила меня изнутри, и на мгновенье я почти очнулась. Ровно для того, чтобы проглотить очередную порцию зелья.
Афанасьев лжец.
Не знает он… не понимает… зелье-то непростое. И травы собраны правильно, и слово над ними сказано. И стало быть, кто-то их собирал, кто-то готовил, заговаривал… меня трясло мелко-мелко. И кажется, я потела. А он обтирал меня старым полотенцем.
И обтерев, смазывал той же мазью. Воняла она…
Вонь загоняла меня в прошлое. Или я сама спешила в него сбежать?
Роман…
Роман у нас вспыхнул.
Как же мне завидовали. Те, с кем я училась, и те, с кем не училась, тоже. И только Анька, которая пришла со мной, как-то обмолвилась:
— Будь с ним осторожней.
— Чего?
Я решила, что она тоже завидует. Конечно. Ему бы Аньку выбрать. Она красивая. Некрасивых родовых ведьм не бывает, разве что совсем старухи. Уже в поколении втором-третьем сила сказывается. И чем больше её, тем… нет, не красивей ведьма.
Притягательней.
— Он хорошего рода, это да, но обедневшего в край. А потому будет искать правильную невесту. И сперва к ведьмам из целительского все захаживал, выбирал, — пояснила Анька, глядя на меня с жалостью, которой я тогда не поняла. — Но там-то все ученые. Быстренько разобрались. Там… свои женихи.
Я прикусила губу.
Слушать такое было обидно. И больно.
— Ты умная. Ты сама не понимаешь, насколько умная… всегда тебе завидовала. Мне это все дается тяжко. А ты… еще бы силы тебе.
Мы обе вздохнули.
— Если просто погулять, то гуляй, — сказала Анька. — Он красивый. И обходительный, но… если ты думаешь, что это любовь, обожжешься. Больно будет.
И права оказалась.
Анька… Анька сумела поступить в магистратуру. Вот ведь, умная я, а поступила она. И хотелось бы сказать, что дело в силе и в связях, но правда в другом.
Да в силе, но еще и в том, что любовь захлестнула меня с головой. Я жила ею. Я пила её. И не могла напиться. Я… я словно получила то, чего была лишена.
Внимание.
Заботу.
А чем за нее приходилось платить? Помощью. Это же нормально, помогать тому, кого любишь. Проекты. Практические, которых на Гришкином факультете едва ли не больше, чем лекций. А у него сила есть, но с пониманием сложности.
И надо объяснять.
Раз за разом. Терпеливо. Дело не в нем, что он не понимает. Дело во мне. Я объясняю плохо.
Дура… какая же…
А кроме того надо готовить. Убираться и в его комнате, потому что ему некогда и не мужское это дело. Следить… за всем следить.
Еще прогулки вечерние.
И его собеседования, к которым тоже надо готовиться. Готовился он. Слушала я… и как-то незаметно сама съехала на тройки. Даже Бизон покачал головой:
— А разумной казалась, — бросил он, окончательно убеждаясь, что наука — не для женщин.
Чтоб вас…
Гришка поступил в аспирантуру. И все продолжилось. Я… тянула. И свое, и его, но свое — по остаточному принципу, перебиваясь с тройки на тройку. Пару раз едва не лишалась стипендии, но тут уж Гришка начинал сердится. Стипендия — это ведь доход. А мне, как сироте, повышенная полагалась. И еще доплаты от города за согласие участвовать в программе распределения.
Деньги же нужны.
У него совсем с ними туго. А я могу взять еще пару контрольных, не Гришкиных, нет, но за них заплатят.
Нет, вот где были мои мозги? Хотя… не только мои.
Работу Гришка нашел легко и неплохую, хотя, конечно, сам он полагал, что достоин большего. Но его зарплата позволила снять махонькую квартирку, в которую переехала и я. Теперь понимаю, что порядок наводить в этой квартире надо было, потому меня и прихватили.
Вот и…
Когда все закончилось?
Хотя… было ли у нас что-то вообще, кроме моей больной фантазии и желания иметь семью? Я ведь и вправду считала, что она у нас. Настоящая. Конечно. Она ведь на любви и доверии строится, а штампы и прочие глупости — совершенно лишнее.
Больно.
Как же больно… там, в животе.
И туман воспоминаний расступается. А я вижу женщину. Ведьму. Старую ведьму. Старую не столько по годам, сколько по силе той, что в ней клубится.
— Я… я не нарочно, — говорю ей, чувствуя, как слезы кипят на глазах. — Я… не сама… он предложил…
— Тише, — её ладонь касается моих волос. Она теплая, горячая даже, но вместе с тем исходящая сила унимает боль. Становится вдруг легко-легко. — Натворила ты, девочка, конечно…
Натворила.
Знаю.
Ведьме нельзя делать то… то, что я сделала. Ведьма, она с миром связана. А я сама, своими руками… не своими. Но тогда ведь казалось, что это — единственно правильное решение.
— Но то не только твоя вина, — старая ведьма второй рукой взяла меня за подбородок. — Глупенькая. Молоденькая. И учить некому. Но голова и вправду светлая. И душа тоже… ничего, прочее исправим. Но смотри, второго шанса не будет.
Пальцы легли на шею.
А ведь она и убить может. Легко. Ну и пускай. Не так больно будет.
— Закрой глаза, — велят мне. И я подчиняюсь. А сила… сила внутри будто унимается. Она еще не моя, да и не станет таковой. Может, у моей дочери.
Если у меня будет дочь.
Беременность была некстати. Последний год его учебы, я тоже студентка. И ни работы, ни перспектив внятных. Из общаги точно погонят, если в академ уйду. Да и стипендия закроется. А кроме нее доходов нет, не считая, разве что ставшей уже привычной подработки с контрольными и практическими. Только это ведь мизер.
А ребенку многое нужно.
Он был ласковым, Гришка. Он никогда не требовал, не давил, но просто рассказывал, что нельзя жить в нищете, что я его возненавижу. И мы сами все разрушим.
Просто еще не время.
Просто…
А ведьмам нельзя аборт? Это предрассудки, не более того. Многие ведь делают. И у него есть знакомый, который может все провернуть тихо, не привлекая лишнего внимания.
Слезы.
Слезы горячие. Я не плакала тогда. И потом тоже. Я вовсе выкинула это из головы, запретив себе думать, запретив себе плакать. А они все-таки вырвались.
— Плачь, девочка, — старая ведьма обняла меня. И теперь я чувствовала её запах. Пахло от нее, как от мамы… как в детстве, когда казалось, что твое горе — самое горькое. И только с нею, с мамой, можно его пережить.
Пережила.
И выжила.
Машеньку он встретил на работе. Тогда уже и меня распределили, причем, как ни удивительно, в Москве оставили. Нет, не Гришкиными стараниями, подозреваю, Бизон помог. Он в комиссии сидел. И уже потом, когда я подмахнула бумаги, к слову, не глядя, буркнул:
— Чтоб ты так за себя училась, как за других.
А я…
Я опять не поняла.
Глупая. Влюбленная. Или любящая? Или просто запутавшаяся, увязшая в чужой игре? И хотелось бы переложить вину, сказать, что да, я не при чем, что все это — Гришка. Его обаяние. Его таланты.
Только…
Себе не стоит врать. Моей вины тоже изрядно.
Машенька.
Не знаю, когда и как у них там все началось. Я сама-то пыталась приспособиться к работе, которая совсем-совсем не походила на то, что я себе придумала. Вредные старухи. Жалобщики. Какие-то доносы, требования. Старые бумаги и отчеты, которые надо было разобрать просто-таки срочно. Начальник, взирающий свысока и с сомнением. Он хотел нормальную ведьму, а прислали меня. Слабосилок и троечница.
