— Неужели не понимаешь? — В его голосе я впервые услышал укоризненные нотки. — Ведь если научиться управлять тенями, знаешь как много можно сделать?
Что значит «управлять тенями» и зачем это нужно — было совсем неясно, но Сашку огорчать не хотелось, и я постарался изобразить на лице понимание.
С этого дня Сашка довольно часто показывал мне новые картонки. Судя по тому, с каким упорством он отвоевывал миллиметры у тени, работал он над своим изобретением с изрядным напряжением. Если учесть, что мне демонстрировались только лучшие образцы, он, надо думать, переводил картон в невообразимых количествах.
Иногда он начинал толковать об особых пропорциях, критических числах, дифракции и интерференции, но у меня эти слова вызывали в памяти лишь давнее, почти забытое ощущение полумрака и прохладной скуки школьного физического кабинета, тусклый блеск стеклянных дисков в шкафах и гортанный голос учительницы.
Как бы то ни было, Сашка все лето упрямо продолжал свои изыскания и к осени добился ощутимых успехов. Однажды он принес очередную картонку — а они, честно сказать, успели порядком уже надоесть — с хитроумно изрезанным краем, изрезанным, разумеется, по каким-то точным его расчетам.
Мы сидели в скверике на скамейке, и, когда Сашка подставил свое творение лучам солнца, на песок у нас под ногами легла тень картонки, и тень эта явственно распалась на два отдельных квадратика. Я взял ее в руки, это была прямоугольная плотная картонка, совершенно целая, если не считать одной длинной кромки, ощетинившейся кривыми зубцами. А тень ее, на что бы она ни ложилась — на колени, руки, на лист газеты, — неизменно распадалась на две отдельные половинки, разделенные солнечной полосою не менее чем в палец шириной. Это было вполне осязаемое чудо, и, хотя я не стал рассыпаться в комплиментах, Сашка понял, что я наконец уверовал.
Манеры его теперь значительно изменились: в нем появилась энергия и уверенность преобразователя. Он постоянно рассуждал вслух и строил разнообразные проекты. Стоило нам зайти в какой-нибудь двор, как Сашка окидывал его оценивающим взглядом.
— Этому дому больше ста лет, представляешь? Значит, сто лет на эту землю, — он притопывал возбужденно ногой, — не попадало солнце! Сто лет! А мы его сюда впустим! — Он обводил рукой безнадежный серый колодец двора. — Видишь, какие детишки бледные? Пожалуйста, сорванцы, будете скоро играть на солнце! Белье сохнет? Вот вам солнце, хозяйки, сушите ваше белье!.. А вон девушка на подоконнике! Пожалуйста, барышня, загорайте на солнце!.. И всего-то дела — несколько выступов на крыше!
Я представил вдруг город, все дома которого изуродованы чудовищной зубчатой бахромой. Но Сашка перехватил эту мысль и посмотрел на меня ласково, как смотрят родители на любимого придурковатого ребенка:
— Испугался? Про зубцы на домах думаешь?.. Да, ты их и не заметишь! В музее связи не был? Сходи, там приемник Попова — так целый стол занимает, а теперь, погляди, транзисторы — в карман помещаются… И зубцы тоже спрячутся, не волнуйся!
Осень принесла и другое немаловажное событие — у Сашки, кроме меня, появился еще поклонник, вернее поклонница.
Мы куда-то брели по каналу. Мне всегда казалось, против доводов здравого смысла, что сюда, в это каменное ущелье, солнце заглядывает реже, чем в другие углы города. Но в то утро косые, еще прохладные лучи позолотили серые плиты набережной, и горбатые мостики, и пыльный асфальт, и огромные бетонные блоки, сложенные штабелями у берега. Солнце беспощадно высвечивало белесые мутные разводы в воде канала, ржавые потеки на стенах, кучу ящиков и покрытые синеватой пленкой лужи рассола на задворках рыбного магазина.
В этом ярком свете и позолоте было что-то неловкое, и хотелось поскорее уйти отсюда. Но Сашка остановил меня: впереди на мосту, где канал поворачивал влево, его взгляд привлекло яркое желтое пятно.
Добредя до моста, мы на нем обнаружили весьма юную барышню, облокотившуюся на перила и сосредоточенно глядящую вниз. В дополнение к сиянию желтого платья у нее были вьющиеся светлые волосы — ни дать ни взять ангелочек спустился на грешную землю, чтобы порадовать взоры ее обитателей.
Мы остановились рядом, желая понять, что она там рассматривает, она же не обратила на нас ни малейшего внимания. Внизу был гранитный спуск к воде, совершенно пустой, и горбатая тень моста ложилась на его ступени — кроме нее, там разглядывать было нечего. Мы с Сашкой переглянулись, но не поверили сначала своей догадке.
За нашими спинами послышался стук каблуков, и по ступеням лестницы зашагала тень женщины в шляпке; дойдя до воды, она продолжила путь по каменной облицовке берега и скрылась под мостом. Судя по движению склоненной головы, обладательница желтого платья, как и мы, проводила тень глазами — стало ясно: мы нашли родственную душу.
Она уже явно заметила нас, своих коллег и конкурентов, но недовольства не проявила.
Чтобы укрепить наш молчаливый союз, мы пропустили под мост еще одну тень — бородатого мужчину с тростью и большим тяжелым портфелем, и только тогда Сашка рискнул завести разговор.
— Извините… но дело в том… нам интересно, что вы тоже любите тени… — Это было невероятно: Сашка, за свои тридцать лет повидавший многое и обладавший немалым опытом уличного нахальства, сейчас, обращаясь к ребенку, отчаянно конфузился.
Она обернулась, изобразив на лице вежливую удивленность, тут же, однако, сменившуюся вдумчивым выражением.
— А мне что… не жалко, смотрите, пожалуйста. — Ей передалась, видимо, часть Сашкиного смущения; она отвернулась, чтобы проследить за очередной тенью.
Время близилось к девяти, и я осторожно спросил:
— А ты не опоздаешь в школу?
— Опоздаю. — Она заглянула в последний раз за перила и с неохотой от них отстранилась.
Теперь пришла очередь нашим теням проделать знакомый путь: к воде по ступеням лестницы, потом по гранитной стене над водой и дальше, под мост, в темноту.
Они вместе, ангелочек и Сашка, выглядели довольно нелепо — нарядный ребенок и взрослый городской оборванец, но их тени обнаружили удивительное, прямо-таки семейное родство. Там, в мире теней, прошла по стене беспечная пара: романтическая барышня и изящно-нескладный юноша с длинными волосами, в широкополой пасторской шляпе.
Мы проводили ее до дверей школы, и тут она вдруг замялась, словно ожидая от нас чего-то.
— Вы забыли спросить, как меня зовут.
Действительно, это вышло неловко, но Сашка спас положение:
— Понимаешь, все дело в моем имени, к нему нужно привыкнуть. Меня зовут Сашкой…
— Сашей? — переспросила она в недоумении.
