«Ерунда, это не научно», — отчаянно хрипело всё внутри. — «Город — это кучка людей в бетонных муравейниках. Город не может бояться. Не может жалеть. Не может стоять перед тобой».
— Не больно? Да что ты вообще можешь знать о боли, пугало несчастное! — крикнула она, и ни одна из птиц не испугалась и не взлетела.
Материя, которая заменяла ему лицо, сморщилась, рукава безвольно повисли вдоль туловища. Чуть сгорбленная фигура издали, наверное, могла бы показаться почти нормальной. Просто высокий худой старик замер, задумался о чём-то своём.
— Ты обещала любовь, — низко протянул ветер, и запутался в юбке Веты.
— Я ничего тебе не обещала, — всхлипнула она, едва выговаривая слова. Язык отчаянно заплетался. Она бы объясняла и приводила доводы, но так и не смогла убедить себя в том, что чудище, которое стоит перед ней, на краю тротуара, живое и разумное. Не набитый тряпками старый мешок.
Он стоял, неестественно наклонившись вперёд, и как будто вспоминал то же, что и Вета — ночи, когда она бродила по улицам, шла, разведя руки, по узкому парапету набережной, отдыхала на скамейках в парках и ни разу не наткнулась на патруль. Вета до истерики боялась найти в своих воспоминаниях подтверждения его словам. Правду о том, что да, обещала.
— Я не обещала, — сказала она снова, оборвав цепочку воспоминаний. Найти правду было страшнее всего. — Я тебя не люблю. Я хочу уехать отсюда, да куда угодно!
— Любить… — шепнул ветер, засевший в кучке сухих листьев. Или Вете только показалось.
Птицы сидели так же неподвижно, только качалась ворона на вершине молодого тоненького клёна. Пугало распрямилось. Ещё раз или два дёрнулись в судорогах его неживые конечности, и оно подалось назад.
Оно исчезло, растеряв себя по дороге. Ветер унёс сухие листья и труху, несколько ворон вспорхнуло вверх, и что-то метнулось по асфальту к канализационной решётке. Вета стояла неподвижно, боясь дышать. Её пальцы давно онемели, кровь в царапинах запеклась.
Резкий механический писк вывел её из оцепенения, а потом в спину сильно толкнули. Вета отступила в сторону. Подъездная дверь открылась, и на порог вышла сердитая бабушка со скомканной авоськой в руке.
— Ты чего тут встала? — Она зыркнула на Вету. — Пройти уже не дадут.
Та оглянулась: птиц уже не было, только покачивались ветки, хоть ветер давно спрятался за соседним домом. И солнце пекло, как летом. Оказалось, под блузкой по её телу текут капли пота. Вета судорожно втянула воздух и опустилась на скамейку. Тяжело прошагала мимо старушка, одетая в осеннее пальто.
Вечером с работы вернулся Антон и весело затопал в прихожей. Зашуршал бумагами, потом заглянул в комнату к ней. Весь день Вета провалялась на кровати, плотно зашторив все окна в квартире.
— Извини, — выдавила она, — я забыла тебя предупредить, чтобы не заезжал в школу.
Антон принёс с собой запах тлеющих листьев и немножко радостных детских криков с площадки перед домом.
— Да ладно, — посерьёзнел он. — Тебе плохо?
Вета отвернулась к стенке, совершенно не понимая, как и о чём с ним говорить.
— Да, — сказала она. — Уже примерно месяц, как очень плохо.
Антон прошёл в комнату и сел на край кровати. Он протянул руку, чтобы дотронуться до Веты, но та не обернулась, и рука опустилась на складку покрывала.
— Меня выгнали из школы, — продолжила она, когда немой вопрос уже почти материально висел в воздухе.
Можно было забросить всё, забыться, надеть шёлковую юбку и пойти гулять по городу — ведь ей дали отпуск, а, может быть, и вожделенное увольнение. Ничьи судьбы её больше не трогали, в конце концов, у детей есть родители, вот и пусть любят своих отпрысков. Но Вета смотрела в стенку и не находила в себе сил ни подняться, ни вспомнить о том, как сегодня к ней приходил город. Или нужно говорить «за ней»?
— Ты веришь в призраки? — спросила она.
— В призраки? — удивился Антон, который ещё не успел сообразить, радоваться её отпуску или бежать и прятать все острые предметы.
— Ну, в фантомы, чудовища, пугала? — Она нервно рассмеялась и села на кровати, подтягивая ноги под себя.
Вета так и осталась в белой блузке — теперь уже изрядно помятой — и школьной юбке ниже колен. Чтобы переодеться, нужно было вставать и идти к шкафу, возле которого ей обязательно бы вспоминалась Рония: «Можно я оставлю здесь свою сумку?». Она бросала сумку в подсобке возле шкафа с пыльными книжками.
— Ты к чему это? — выдал Антон, хотя наверняка уже понял, к чему. И чуть-чуть отстранился от неё. Вета хмыкнула.
— Оно почти умеет говорить. Ещё немного и, наверное, оно станет совсем похожим на человека. А знаешь, что самое страшное? — Она выдержала долгую паузу, но уголки губ уже поползли вверх. — Что это научно. Ну что ты смотришь на меня, как на идиотку?
Антон хмурился и не отвечал.
— Да, — согласилась она. — Звучит глупо. Но припомни хоть один доказанный факт, согласно которому город не может материализоваться в пугало и пойти собирать души? Теория имеет право быть, пока её не опровергли.
Она услышала сама себя как будто со стороны и испуганно замолчала. Мысли эти, не облачённые в слова, казались правильными и простыми, но звучали просто сумасшедше. Вете захотелось добавить что-нибудь такое простое и обыденное, чтобы затравленное выражение на лице Антона сменилось обыденной скукой.
— Лилия обо всём знает. Она не хочет, чтобы я была рядом с детьми. Видимо, она поняла, что они не уходят из-за меня. А она хочет, чтобы уходили.
Ей вдруг вспомнилась цветастая шаль, Вета нервно хихикнула, представляя себе, как Лилия стоит перед пугалом, пряча руки в пёстрых кисточках.
«Я хороший завуч», — как бы говорила всем подряд её шаль. — «Квалифицированный. Я даже умею скармливать детей городу-пугалу».
Антон смотрел на неё так же сумасшедше и молчал. Как же Вете хотелось схватить его за плечи и тряхнуть изо всех сил, чтобы даже зубы клацнули.
— А я знаю, почему город за детьми больше не приходит, — сказала она уже то, чего говорить не собиралась вообще. — Потому что он теперь приходит за мной.
Он подтянул её к себе и обнял, как всегда, неудобно, но Вета молчала и терпела. В конце концов, она ужасно долго ждала этого разговора и надеялась, что Антон не опоздает ни на минуту, потому что каждую минуту она делала шаг к безумию. Так казалось Вете.
— Лилия не сумасшедшая, — сказал, наконец, Антон. — Она какая угодно, только не сумасшедшая.
Он вскочил, метнулся в прихожую и там схватил трубку телефона. Вета слушала, как крутится диск, и снова облизывала отчаянно сухие губы. Солнечный свет пробивался даже сквозь шторы, и она представляла, как визжат на площадке дети. Скрипят качелями, гоняют на велосипедах по асфальтовым дорожкам, а птицы задумчиво смотрят на них с полуоблетевших клёнов. Птицы наблюдают за каждым.