Выйдя из автобуса, Петрович направился было к Лешке, но потом передумал. Он не хотел видеть, как добродушное лицо соседа вдруг становиться виноватым и жалким. А возможно старик просто не хотел выслушивать сбивчивых, путанных объяснений и оправданий.
Поднимаясь по порожкам веранды, Петрович нашарил в кармане ключ и уже было протянул руку к двери, как вдруг заметил, что та открыта.
«Опять закрыть забыл, — улыбнувшись, подумал старик. — Даже деньги и те меня уму разуму не научили. Прав был Витька, когда говорил, что нараспашку я живу…»
Петрович вошел, и уже было протянул руку к выключателю, как вдруг услышал тихий плач младенца в зале. Это было похоже на удар… Старик замер. Перед его мысленным взором вдруг промелькнули двери подвала и черная бездна за ними. Петрович почти физически ощутил как там, в груди, что-то большое и теплое мгновенно сжалось в маленький и холодный комок. На лбу выступила испарина. Старик опустил вниз застывшую было руку и его пальцы наткнулись на холодную сталь ружейного ствола.
«Не взяла, значит, Светка ружье… Забыла. — Подумал старик, ощупывая ствол. — А как там, в книге было написано? «И бывает для человека того последнее хуже первого»? Что ж, сейчас посмотрим».
Через полуоткрытую дверь в комнату Петрович увидел, что на его постели лежит что-то темное и бесформенное. Это что-то шевелилось и кричало.
Оно вернулось!
Старик поднял ружье. Мушка плавно накрыла цель…
Неожиданно возле самого пола мелькнуло большое белое пятно. Это был бинт, которым еще совсем недавно старик перевязывал жестоко израненную Багиру. Кошка подошла к кровати, прыгнула на нее и обнюхала то, что лежало на ней. Плач стих…
Петрович почувствовал, что слишком сильно давит на курок. Вот-вот должен был ударить выстрел. Старик убрал палец с курка. Сердце бешено стучало. Петрович включил свет и шагнул в комнату.
На его постели лежал младенец. Он освободил одну ножку из-под жесткого, дешевого одеяльца, в которое был завернут и задумчиво сосал пальчик.
Старик чуть не уронил ружье.
«Я что, рехнулся что ли?! — подумал он. — Малец-то откуда здесь взялся?!»
Петрович посмотрел на ружье и содрогнулся. От непоправимой, страшной беды спасло только чудо.
В коридоре хлопнула входная дверь. Петрович оглянулся. Там, на пороге, стояла та самая юная мама, которую сегодня днем старик встретил на остановке. Казалось, что с того времени она плакала не переставая. Ее лицо еще больше покраснело и распухло от слез.
Девчонка упала на колени и протянула руки к Петровичу.
— Дедушка, миленький, отдайте! — прокричала она.
Петрович вытер со лба холодную испарину и ощупал ладонью левую сторону груди. Сердце не болело, но старик сомневался в том, что оно способно выдержать столько приключений за один день.
«Подкинуть ребенка захотела, стерва… — быстро оценил создавшуюся ситуацию Петрович. — Хотя может и не стерва она? Плачет же и даже на колени бухнулась…»
Чтобы еще больше не испугать и так потерявшуюся от горя девчонку, старик подошел к шкафу и спрятал ружье.
— Дедушка, миленький, отдайте! — повторила юная мама.
Она была удивительно искренна и одновременно наивна в своем огромном горе.
— Ну, а если не отдам? — строго спросил старик.
Девчонка закрыла лицо руками и зарыдала так, что Багира спрыгнула с дивана и отошла подальше в угол.
Петрович сел.
— Аг-г-гу!.. — громко сказал младенец. — Бр-р-рля!..
Старик посмотрел на ребенка.
— Понятно. Значит, есть хочешь?
— Аг-г-гу!..
Юная мама вскочила с колен и бросилась к дивану. Петрович перехватил ее руки возле самого одеяльца. Девчонка отчаянно сопротивлялась, пытаясь завладеть драгоценным свертком.
— Дедушка, я больше не буду!.. — кричала она.
— Детями, что ли, швыряться не будешь?
— Не буду!..
— И рожать больше не будешь?
— Не буду!..
— И с мужиком спать не будешь?
— Не буду!
По-прежнему удерживая девчонку за руки, старик усадил ее рядом с собой.
— Отдышись-ка маленько, а потом поговорим.
Юная мама попыталась возобновить схватку, но Петрович легко удержал ее. Гостья прерывисто дышала и часто всхлипывала.
— Чаю хочешь? — после небольшой паузы спросил старик.
— Что?!
— Чаю. Только заварки у меня нет, я с вареньем пить люблю.
Девчонка покосилась на старика.
— А ребенка отдадите?
— Отдам, — пообещал Петрович. — Но только после чая.
— Нужен мне ваш чай!
— Тогда иди отсюда и больше не приходи. А придешь — выгоню.
Гостья немного подумала и если не окончательно, то хотя бы наполовину придя в себя, согласилась остаться.
Петрович немного схитрил. Он поставил на плиту самый большой, трехлитровый чайник, доверху наполненный водой. Жиденькое пламя наполовину включенной горелки осторожно лизнуло мокрый, в капельках, бок чайника и надолго спряталось под его днищем.
Пока старик хлопотал на кухне. Девчонка покормила грудью ребенка.
Чай пили на кухне. Гостья жадно посматривала на тарелку с кусочками колбасы и сыра. Петрович улыбнулся и пододвинул тарелку поближе к молодой маме.
— Звать-то тебя как? — спросил он.
— Таня.
— А ребенка?
— Дарена, — уже с набитым ртом ответила гостья.
— Хорошее имя, — старик кивнул в сторону комнаты. — Спит девчонка?
— Угу.
— Уже легче, — Петрович отхлебнул чай. — Муж-то есть?
— Был.
— Что значит был?
— Умер. Поехал подработать денег в Москву, а там… В общем, никто толком не объяснил, что произошло. Говорят, авария… Я еще до того как Даренку родила, мужа похоронила.
Старик немного помолчал.
— Живешь-то с кем?
— Со свекровью и отчимом мужа. Тут недалеко от вас.
— Что, плохо живешь?
— Плохо. Пьют они сильно, а уйти мне некуда.
— Сама-то из каких будешь?
— Деревенская. Только меня тетка воспитывала, а у нее самой трое детей.
— Понятно. Ну, а по какой такой причине ты именно меня в приемные дедушки выбрала?
Гостья покраснела и опустила голову.
— Ну что молчишь? — старик подлил гостье чая. — Я, Танюшка, человек уже пожилой и стесняться меня нечего.
— Мне раньше… — гостья робко улыбнулась. — Мне раньше мультфильм один очень нравился. Этот… Про деда Кокованю, кошку Мурену и внучку Дарену. Хорошо они жили в лесу. Вот я подумала… Ну, что, в общем, хуже Дарене не будет. А еще, дедушка, все говорят, что вы очень богатый, потому что черных кошек продаете…
— Уже болтают, значит?! — удивился старик. — И кто же?
— Все… — Танюшка всхлипнула и неожиданно севшим голосом сказала. — Мне, дедушка, иногда жить не хочется… Тошно мне от такой моей жизни.
