Румынский офицер останавливается, какое-то время смотрит, как существо работает. Нутро существа заполняется страхом. Военнопленные умирают каждый день в длинных сараях, где раньше были склады, умирают без счета, и если конвоиру вдруг захочется убить существо, конвоир это сделает и пойдет дальше, а существо просто отволокут за ноги и сбросят в яму, полную глинисто-красной жижи, из которой торчат руки, ноги и головы.
Румын-офицер касается его плеча кончиком хлыста, и солдат пинком отгоняет его от группы работающих. Остальные стараются делать вид, что ничего не произошло. Чтобы выжить, нужно молчать и не поднимать глаз.
Существо приводят в караулку: стол, несколько табуретов, пружинная койка. Офицер жестом приказывает караульным убираться, бросает на стол венгерку, шинель. Офицер медленно подходит к растерянному существу, и сильно, расчетливо его бьет — так, что оно валится на грязный пол.
Оно не стонет и не кричит при этом — не потому что показывает стойкость, а потому что любой звук, любое сопротивление могут побудить офицера продолжать побои. Существо не раз уже видело, как это бывает.
Офицер одной рукой легко, почти без усилия приподнимает его, прижимает к стене, а другой достает из кармана нож. И в этот момент полузабытая жажда жизни просыпается в существе с неистовой силой. Оно отбивается отчаянно, кусает руку, держащую нож, сглатывает чужую противную кровь, но офицер много сильнее; он был бы сильнее даже здорового человека, просто удивительно, сколько силы в таком худом и бледном мужичонке. Горячая боль взрезает шею, а потом офицер склоняется к ране и начинает пить.
Существо вспоминает вдруг свое имя: Егор Щапов, он Егор Щапов, боец артиллерийского дивизиона, он читал в школе про Вия и про Страшную месть, и он не умрет вот так! Рука Егора находит кобуру офицера, два выстрела отбрасывают румына назад, третий выстрел Егор делает ему в голову.
В караулку врываются солдаты, Егор поворачивается к двери и вскидывает пистолет.
Когда в него бьют пули, ему уже не страшно, а только больно.
Когда он приходит в себя ночью в яме, в холодном глинистом месиве среди трупов, когда он чувствует силу и ярость — он понимает, что Егор Щапов все-таки умер. Одним прыжком он покидает могилу и под мелко сеющимся дождиком не спеша идет к дому, занятому офицерами. Странное дело: судьба товарищей, запертых в длинных сараях, беспокоит его не больше, чем при жизни. Сначала — утолить жажду…
— Хватит, — сказала Инга, преодолевая дурноту. — Думаю, вообще и навсегда хватит с меня чужих воспоминаний.
Она встала и взяла из холодильника бутылку минералки.
— Я это, между прочим, через себя пропустила тоже, а мне и воды никто не нальет, — Ольга повернулась к вампиру. — Ты что же, на жалость напрашиваешься?
— Семьдесят лет прошло. В гробу я видал вашу жалость. Буквально. Просто послушайте Ингу и поймите наконец: вы делаете только хуже. Мне — ладно, допустим, я заслужил. Но вы же гадите и себе, вампирам, людям, в конечном счете — всем.
— А ты, значит, всеобщий благодетель. Вылитая мать Тереза, только сари дома забыл. Опа — ты ж теперь еще и ветеран войны! Давай в собес иди, вам льготы положены!
— Мама, хватит, — Ярослава передернуло. — Не знаю, что он там передал, Инга Александровна, но даже если раньше он был хорошим человеком…
— Я не был хорошим человеком! Инга Александровна права, я эгоист и нарцисс, но знаете, чем эгоист отличается от эгоцентрика? Он способен хотя бы иногда думать о других. Я хочу власти и контроля, а значит, постоянно должен думать о чужих интересах, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Я хожу на терапию и потихоньку отучаю себя от живой крови. Я контролирую миньонов, они не смеют убивать и размножаться без моей санкции. Я даже Ольгу выбрал тогда, потому что знал: она способна держать себя в руках…
— Ты меня выбрал, потому что я работала на станции переливания крови. И потому что у меня родни не было, кроме сына.
— Эти факторы тоже сыграли свою роль.
Ярослав, видимо, хотел закричать, но вспомнил о Валентине и испустил только приглушенный рык.
— Хватит, мама. Это уже все до… никакого значения не имеет, словом. Здесь у нас цугцванг. Инга Александровна, дорогая, поймите наконец: у вас не выйдет разрешить дело компромиссом. Ну вот просто бывают ситуации, когда он невозможен. Хотите, чтоб мы поклялись в вечной дружбе? Хорошо, мы поклянемся, вы нас отпустите — а там, за порогом, мы опять вцепимся друг другу в глотки. Держать нас так вечно вы не сможете. У вас только один выход: пулю в башку ему или мне.
Инга снова села в кресло, не обращая внимания на зависшую над ним Ольгу.
— А я вижу иной вариант развития событий, и даже не один.
На миг ее обдало холодом, а потом Ольга взвилась под потолок.
— Взяться за мизинчики и сказать «мирись-мирись и больше не дерись»? — съязвила она оттуда.
Инга подняла голову.
— Вам не кажется, что именно вы больше всех заинтересованы в обострении конфликта?
— Что?! Я?!
— Да. Вы двигатель всего. Сначала вы покончили с собой руками вашего сына. Потом продолжали управлять его жизнью, пользуясь его комплексом вины. Даже сейчас вы раздуваете конфликт, от которого он откровенно устал. Ради вас он делает то, что идёт вразрез с его совестью. Но если ваша месть свершится, что будет после? Я вижу очень печальный расклад: вампиры сорвутся с цепи, Ярослав погибнет, пытаясь защитить людей. Вы хотите этого? Вы можете, глядя в глаза своему сыну, сказать, что желаете его смерти?
Призрак снова задрожал, расплылся в воздухе, как будто выпал из фокуса.
— Сука ты, — донеслось сквозь рыдания. — Ну ты и сука.
— Спасибо. Я знаю.
Ольга исчезла, но вряд ли из комнаты. Скорее всего, просто стала невидимой.
— Мама? — забеспокоился Ярослав.
— Что — «мама»? — донеслось из ниоткуда. — Она права: я тебе жизнь искалечила. Ни семьи, ни образования, ни дома. Даже помереть по-человечески не могу.
— Ольга, ваше положение не так уж плохо, — попыталась утешить Инга. — Вы лишены физической силы, но зато неуязвимы и свободны от плотских потребностей. И обладаете способностями, недоступными живым. Почему бы вам не попытаться использовать это для созидания, а не разрушения?
— Соглашайся, Ольга, — поддержал Сиднев. — Тебе как шпиону цены нет.
Призрак опять соткался в воздухе и показал неприличный жест.
— Да как хочешь, — пожал плечами Сиднев. — Я в самом деле заинтересован в тебе и Ярославе. Я готов к компромиссу. Кому не хватает доброй воли, так это вашему семейному тандему.
Ольга разразилась хохотом, который в исполнении призрака да в другое время суток да в более готической обстановке у человека послабее Инги мог бы и инфаркт вызвать.
— Хитрый какой. Решил чужими руками жар позагребать? Доброй воли, говоришь, не хватает? А самому слабо кровавую клятву принести?
— Какую клятву? — удивилась Инга.
— Зачем? — удивился Ярослав.
— В чем именно? — без малейших признаков удивления спросил Сиднев.
— В том, что ни один миньон без твоего разрешения не убьёт человека, — сказала Ольга.
Сиднев явно колебался. Инга не могла с ходу понять, в чем суть вопроса, поэтому слушала внимательно.
— А если убьет, то…?
— То я буду иметь право его убить, — сказал Ярослав. — А если вы дадите такое разрешение, я убью вас.
— С небольшой переменой формулировки — согласен, — решительно сказал Сиднев. — Только одна проблема.
Он повернулся к Инге, решив наконец снизойти до объяснения:
— Кровавую клятву вампир не способен нарушить физически. И вообще ни одно, скажем так, сверхъестественное существо не способно нарушить клятву, принесенную определенным образом. Человек — другое дело. Он способен нарушить любые клятвы и обещания.
— Так и знала! — Ольга торжествующе скрестила руки на груди и описала что-то вроде «круга почета» над головой Сиднева. — Так и знала, что будут гнилые отмазки.
— Я не пытаюсь соскочить с поезда, — спокойно возразил Сиднев. — Я всего лишь требую гарантий.
— Это каких это гарантий? — Ольга остановилась в своем парении, словно налетев на стену.
— Пусть твой сын поклянётся твоим прахом.
Ольга зависла во всех смыслах этого слова.
— Да пошел ты, — Ярослав явно хотел сплюнуть кровью под ноги Сильвестру, но сообразил, где находится и сглотнул.
— Вот видите, — пожал плечами Сиднев. — Не я здесь боюсь брать на себя серьезные обязательства.
— Я не разбираюсь в сверхъестественных материях, — подала голос Инга. — Что означает такая клятва?
— Ярослав нарушает её — Ольга возвращается под мою власть.
— Что вы сочтете нарушением? — спросила Инга.
— Вот-вот, умник какой нашелся! Ярик клятву даст, ты на него напустишь своих быков, он, защищаясь, кого-то шлепнет, и готово дело, я опять у тебя на поводке? Выкуси.
