– Ясно, касатка, ясно. Сбудется, сбудется, не волнуйся… Совсем скоро сбудется…
И бабка, бормоча что-то под нос, исчезла из терраски, оставив после себя зябкое ощущение сырости.
Дядь-Леша не шел и не шел. Наконец Аньке наскучило пялиться в темноту.
– Да что ж такое-то? – озадаченно спросила она пустоту перед собой. – Что за мужик такой? Хорош бабник! Его тут ждут, а он…
Она выскользнула из-под одеяла и на цыпочках прошла через сени. Прислушалась – тихо. Неужели спать лег?! Она потянула избяную дверь.
Нет, дядь-Леша все так же сидел в горнице, держа возле живота гитару и не замечая ее. Под глазами наметились темные круги, на лбу выступила испарина, губа была прикушена. Все говорило о том, что сейчас ему плохо, беспокойно, муторно. Анька догадалась и заулыбалась во весь рот: ему хочется пойти к ней, на терраску, а он себя сдерживает изо всех сил! Вот дурачок! Ты только приди – и все наладится, вот увидишь! Не станут одолевать сомнения, не будешь ты корить себя за это желание, перестанешь метаться и мучиться! Да, я младше, да, я дочка твоей сокурсницы, да, ты меня подбрасывал в облака и хвалил мои детские каракули. Но теперь-то я выросла! Теперь я совсем другая! Я уже не красивая девочка, я – красивая женщина, я готова ею стать, а ты все раздумываешь, все клянешь себя за мысли, которые считаешь неправильными… Хватит, брось! Иди сюда!
Анька распахнула дверь и шагнула внутрь.
И тут погас свет.
– Черт!!! – вдруг вскрикнул дядь-Леша и, кинув гитару на топчан, подлетел к окну.
Испуганно вытянувшись в струнку, Анька обнаружила за окошком светящуюся и шипящую змею, извивающуюся в палисаднике. Вернее, голова змеи и большая часть длинного гибкого туловища были задраны к небесам, а хвост яростно хлестал по мокрой земле, по гнущимся книзу цветам и кустам смородины, по едва наметившимся кочанам капусты и картофельной ботве.
– Провода… – почти простонал дядь-Леша. – Ветром оборвало. Ох, как нескладно! Черт, черт! У меня же там керосин…
И на этих его словах за окном полыхнуло так, что Анька на пару секунд ослепла полностью. В приоткрытое окно ринулся жар, потом дядь-Лешина лапа подхватила ее за шкирку и поволокла куда-то прочь из горницы…
* * *
– Анют, мне придется отвезти тебя на станцию.
– А как же ты? – вцепившись в дядь-Лешин рукав, с ужасом глядя на пепелище на месте знакомого с детства домика, всхлипнула Анька.
– А мне сейчас придется протоколы подписывать… Да и вообще – ты же понимаешь, что сейчас мне немножко не до тебя будет.
Он широким жестом обвел кучу вещей, которые им удалось вытащить из пылающей избы. Вещи смердели так, что подступала тошнота.
– Понимаю, – закивала Анька, не выпуская рукав. – А где ты будешь ночевать? Поедем к нам с мамой! Поживешь у нас!
– Анют, – терпеливо принялся объяснять он, – надо скотину куда-то перевести, вещи пристроить, документами заняться… Я найду, где переночевать. Давай-ка, садись в машину.
Полпути до станции Анька подавленно молчала, мечтая, чтобы рыдван, взятый дядь-Лешей в совхозном гараже, заглох, и им пришлось вернуться. Но машина ползла и ползла сквозь темноту и ливень, а потом…
А потом на них сверху что-то рухнуло. Удар по голове был таким сильным, что Анька мгновенно потеряла сознание, а когда очнулась – долго не могла понять, где она и что с ней. Потом услышала слева сдавленные стоны и все вспомнила.
Смяв крышу, на машине лежало необъятного обхвата дерево. Левая дверца переломилась и вошла внутрь, раздробив дядь-Леше ноги, правая, пассажирская, была намертво заблокирована. Да даже будь она распахнута – Анька не могла пошевелиться, сжатая со всех сторон приборной панелью, спинкой сиденья и чем-то еще. По лицу текло липкое, в живот будто раскаленную иглу воткнули, но куда сильнее ее беспокоили затихающие стоны дядь-Леши. Пахло кровью и топливом, а еще – диким, враждебным лесом, что колыхался со всех сторон.
«Нас тут никогда не найдут! – с ужасом думала она. – Мы истечем кровью, и никто нам не поможет!»
«До чьей смерти? До твоей или евойной?» – вдруг вспомнилось Аньке.
«И бабы к нему теперь ходить не будут, – полуобморочно констатировала она, – потому что дома больше нет. И сам он по бабам бегать не сможет… И до конца жизни рядом с ним буду только я… И умрем мы в один день».
– Дядь-Леш, я люблю тебя! – выговорила она хрипло, изгибаясь так, чтобы увидеть его лицо. – Слышишь? Скажи, что ты это услышал! Пожалуйста, скажи!
«Все наладится», – мелькнуло в голове. Мелькнуло и исчезло.
* * *
Она не чувствовала ни рук, ни ног, голова ничего не соображала, ее мутило, и временами Анька впадала в забытье, и только боль возвращала ее в реальность.
А потом она ощутила, как кто-то обшаривает ее карманы.
– Помогите! – шепнула она, не слыша собственного голоса.
– Так я же помогла тебе уже, касатка! – сквозь пульсирующий гул в ушах донесся знакомый голос. – Как ты пожелала – так и сбылось. Пожелала, чтобы скорее сбылось, – оно и произошло скорее. А о большем мы с тобою, голуба моя, не договаривались.
Потом колдунья радостно вскрикнула, и Анька поняла, что старуха обнаружила кулон.
– Жаль мне тебя, – с сочувствием произнесла бабка. – Красивая, молодая – жить бы да жить! Но глупая. Надо быть, всякому известно, что любое желание по-разному исполнить можно. Зря тебя прабабушка этой мудрости не научила.
Голос пропал, и Анька еще какое-то время не могла поверить, что пропал насовсем. Разве возможно такое, чтобы кто-то бросил беспомощного, раненого человека посреди леса, не помог, не спас, оставил умирать?
– Эй! – хрипнула Анька. – Эй, вы где?
Не было ответа, только заново зарядивший дождь лупил по исковерканной металлической крыше что есть мочи да шумел вдоль дороги темный страшный лес. Анька расплакалась – уже не от боли и не от обиды, а просто потому, что отчетливо осознала: все. Больше уже ничего не будет, ничего не случится. Не станет Виленка путать ее косметику с маминой, не станут водители троллейбусов подмигивать симпатичной табельщице, не достанут они с дядь-Лешей коробку с пластинками с антресолей… Все – это значит все.
– Куда Дозор смотрит, а? Совсем ведьмы распоясались. Ты со мной согласен? А?! Гущин, чего молчишь? А, вижу, вижу. Кровушку унюхал, зубки прорезались, мозг отключился.
Оказывается, в мире все еще существовали веселые голоса. Оказывается, Анька все еще была в состоянии слышать и реагировать.
– Спасите…
– Вот странный ты человек, дамочка! Как же я тебя спасу, когда ты уже практически на том свете, а?!
В поле зрения появилось лицо с восточными чертами. Мужчина озабоченно осмотрел искореженный салон автомобиля.
