Шея затекла.
Плечи. Ноги.
— Выспалась? — Афанасьев улыбается. — Пошли, пообедаем, чем Бог послал.
И говорит это без шутки.
— А ехать долго?
— Еще часов пять.
Далеконько Гришка меня услал. А ведь тоже интересно, мог бы просто перевести куда на окраину. Как-то ж жил он пять лет, и Машенька его тоже жила со мною в одном-то городе.
И тут…
Бог послал густую шурпу и шашлык. И главное, вкуснющие, а уж домашняя пахлава с чаем и вовсе заставила забыть обо всем.
Куда там шоколаду…
Хотя шоколад не при чем. Шоколад хороший. И ребятам спасибо.
— Хорошо, — я откинулась на лавку, накрыв руками округлившийся живот. — А теперь рассказывайте.
— Что?
— Правду. С чего вдруг такая забота? И книгу вон дали, и домой проводили, и… сколько вы там меня выхаживали?
Впрочем, сама знаю. Неделю. Целую неделю, которая просто-напросто взяла и выпала из жизни.
— Может, испугался? — Афанасьев ел аккуратно, умудряясь не уронить и крошки, хотя пахлава крохкою была. — Ответственность почувствовал. Я же ж вроде как виноват.
Ага, вот только в глазах ни тени сомнений, насмешка тоже.
— И от чувства вины взялись сопровождать? Документы на перевод сами подготовили? Из бухгалтерии выбили зарплату до срока? И премию? Проездные? Что еще там?
— Суточные. Пока не встанешь на довольствие, будешь числиться командированной.
— Вот… это с книгой связано? И с Гришенькой?
— Гришенька, — потянул Афанасьев и усмехнулся еще шире. — А что? Ему идет. Гришенька и есть… нет, не столько с ним, сколько с женой моей бывшей. И дочкой. Её. Хотя она и врала, что моя.
— Почему врала?
— А потому что ведьмаки не только дар передать не могут, но и кровь, — Афанасьев наполнил крохотные чашечки из огромного медного чайника. — Пей от. Тебе пить побольше надобно. Это не то, чтоб тайна великая, скорее уж не любят о таком говорить. Кому охота признаваться, что ты бесплодный? Вот и я смолчал в свое время. Подлость оно… но тогда иначе на все смотришь. Любовь голову дурманит да так… тебе ли не знать.
Знаю.
И не осуждаю. Хотя, наверное… или нет. Оно не мое дело.
— В свое время я по миру крепко побродил. Дурь кипела ли, кровь отцова ли… он тоже неспокойным был. Или просто… не важно. Но как успокаиваться стал, так её и встретил. Влюбился… тут тоже такое от… мы, как привяжемся к кому, так прикипаем накрепко. Вот и я к ней. В Москву привез, стало быть…
Откуда именно, уточнять я не стала.
Пока.
— Жили какое-то время… неплохо жили. может, она даже любила меня.
А не видела в нем шанс уехать, откуда бы то ни было?
— Но после меняться стала. А я вот нет… не захотел. И не сумел. Говорила, если бы и вправду любил, переломил бы себя. На деле же, девонька, если кто начнет требовать себя переломить, из-за любви там, или еще по какой дурости, не слушай. Не будет с того толку… в общем, как-то так все и развалилось. Нашла она одного… полковника. И ушла. Она-то как ушла, так вроде насовсем. Развели нас быстро. У ейного ухажера и связи, и возможности, ну а я не противился. Смысл-то? Силком себя любить не заставишь. Она же и вещей своих забирать не стала, мол, ей они ныне не по чину, могу бедным раздать, ежели вдруг.
— И вы…
— Роздал. Что уж тут. В церковь отнес… ну да не о том. Уехали они, куда-то к Балтийскому морю, там и были лет пять. Потом уже и в Москву вернулись. Он чин генеральский получил. Ну и остальное там. Квартиру, после и дом выстроил, да, мыслю, не один. Машины. Деньги опять же. Я её сперва и не узнал, когда появилась… такая вся из себя дама… в шубке куцей, на каблучках.
Он чуть прищурился.
А я отпила чай.
Молча.
— Глянула и сказала, что, мол, права была… что я этот… без амбиций. И перспектив. А вот нынешний её — настоящий мужик, который семью всем-то обеспечивает. Вот…
— А явилась чего? — не выдержала я.
Сомневаюсь, что бывшая жена Афанасьевича так страдала от того, что он не знает, насколько ей в жизни повезло.
— Да вот… дочку она родила, — говорить о том Афанасьевичу было неприятно. — Тут дело такое ведь… у ней искра дара имелась. Она-то, как я потом понял, и со мною сошлась, чтоб, стало быть, силы прибавить.
Нам молча поднесли выскобленную добела доску с горой домашнего хвороста. Тонкого, слюдяно-прозрачного и крохкого до неимоверности.
— Она-то и раньше к бабке моей съездить все подбивала, когда поженились. Мол, с семьей познакомиться… а какая у меня семья? Только вот Наина и была. Я грешным делом подумал, что да, надобно. Правильно это. Аккурат после свадьбы и повез. Да бабка её на порог не пустила. И сказала чего-то такого, что… в общем, там Роза и поняла, что от бабки моей помощи не будет. Потом я еще вот со своими амбициями, которых нет… ну неможно ведьме ли, ведьмаку ли против природы идти! Не будет с того ни радости, ни пользы, ни вовсе чего толкового!
— Да я верю, — я осторожно вытащила длинную хворостину. — Держите. Он вкусный.
— А то… Шахрам умеет готовить. Серьезная женщина.
Даже спрашивать не стану, откуда он эту серьезную женщину знает.
— Стало быть, со мною у нее тоже ничего не получилось… а тут этот… почти генерал. Вот… и дочку родила. Надеялась, что в ней-то сила полным цветом расцветет. И ведьма, которая в том помогала, заверяла, что так и будет. Розалия ж ей заплатила, и чтоб на заповедную поляну привела, и чтоб слово молвила, и за амулеты всякие…
— Не помогло?
— Нет, — Афанасьев покачал головой. — Обычною дочка родилась.
Ага.
И что это значит?
— Точней даже не так. Сила в ней была, но закрытая. Крепко-накрепко.
— И она решила, что это вы виноваты?
— Нет. Знала Розалия, что и её вины тут хватает. Честно, я и сам не думал, что так оно получится. Просто… клятву-то она, как ни крути, приносила. И не в ЗАГСе. А я ответную. Обещались жить, в любви и согласии… так что будь осторожна, девонька, не клянись зазря, ведьмино слово порой крепче камня будет.
— Не буду, — пообещала я.
— Вот… а тут Розалия понадеялась, что если мы друг другу свободу дадим, то клятва эта отменится. И просить пришла, чтоб я согласился. Ну, стало быть, чтоб отпустил и все такое… чтоб дочке жизнь не ломал.
— А вы?
— Согласился. Что я, зверь, бабу мучить? Да и не любила она меня. А с такою жить… это хуже, чем просто насилие. Нет уж… — он вытащил еще одну веточку хвороста. — Правда, сказал ей, что дочка точно не моя, хотя по срокам аккурат моею выходила…
— А не могло…
— Не могло, — сурово произнес Афанасьев. — Или думаешь, я бы свою кровь бросил? Нет… предложил ей к магу пойти, родство, стало быть, установить. Так она сразу и на попятную. Оказалось, что генерал её сразу установил… вот.
— У вас не получилось?
— Не получилось, — Афанасьев вздохнул. — Клятву дать легко, а вот забери-ка ты её попробуй. Но мы пробовали. И к ведьмам Розалия обращалась, из старых родов… и к бабке моей ездила, знаю, да только без толку. Никуда-то оковы не делись. После уж она приуспокоилась. Да и жили вроде неплохо, хотя других детей у нее так и не вышло. Может, впрочем, и не особо хотела-то. Не мое то дело. Знаю, что дочка её выросла, вышла замуж…
С хворостом слушать интереснее. И главное, хрустеть хрустит, а на языке тает. И с горьким местным чаем лучше нету.
— И паренек толковый… Игнатьев фамилия.
Что?
Да быть того не может… или как раз может? Как раз объясняет… что?
— Жили… неплохо, думаю, жили. Розочкин супруг далеко не сразу в отставку вышел, только уж когда зять окреп. Ну и вышедши не оставил без помощи. Связи-то — это связи, их отставкой не испортишь. Вот… только вот с детьми у Игнатьевых никак не ладилось.
Афанасьев замолчал и молчал с минуту.
— Ну а как случилась беременность, так Розалия дочку свою, стало быть, ко мне привела. Чтоб простил. Благословил. Я и простил, и благословил… и к бабке отвез. Ну, на всякий случай. Что там раньше было — дело третье, а все ж брюхатую девчонку пугать — это никаким богам не по нраву, ни старым, ни новому.
