Григорий Неделько
Ваш выход, паяцы!
Смеются паяцы – любви им не нужно;
И плачут паяцы – по карме, по роли, –
Так каждый юродничать будет, доколе
Все люди в театре и в цирке все дружно.
Паяц, он же Эверетт С. Марм, был занят привычным в последнее время делом – сидением в кресле. Самое интересное, что и понятие времени стало для него привычным, невзирая на коренные изменения, им же, Э. С. Мармом, внесённые… ну ладно, не в вековечную, но в довольно возрастную вещь.
Долго пересказывать, поэтому поверьте схематичности:
1. Миром заправляла Система, каковой он вообще-то и являлся.
2. Главным регулировщиком в Системе работал Тиктак.
3. Тиктак ненавидел Паяца за глупые, а нередко и вовсе бездумные выходки, которые стоили Системе драгоценных минут, порядка и прозрачности.
4. В течение одного длительного противостояния Тиктак успел победить, потом Паяц одержал верх, была раскидана чёртова прорва листовок в окружении бомбошек, которые щедро рассыпа́л Марм, пролетая в своём автотранспорте: над Городом, Системой, Жизнью.
В данный же момент и в тот самый миг, когда вы читаете эти слова, Тиктак сидит в Зоне, поедает принесённые Мармом бомбошки и затуманенным мозгом безуспешно пытается осознать, что он не Марм. Сам же Паяц, фактически отошедший от революционно-юмористических дел, удобно расположившись в широченном кресле, по-прежнему не знает, как обращаться со свалившейся на него чудесатым образом властью над временем.
Ну вот в его руках часы Тиктака, да. Ну вот он их завёл – и где-то там, на Зоне, или в Переделкино, или Называйте-Как-Заблагорассудится, Тиктак сделался чуть более подвижным. А ещё Паяц подарил ему лишние секунды жизни, потому что они лишними, и это известно со школы, никогда не бывают.
Но то в масштабе отдельной личности, Шестерёнки. А как быть с Целой Системой? Паяц – вернее, теперь просто Э. Марм – занимал главный пост… давайте подсчитаем… 4 дня 11 часов 57 минут 36 секунд и сколько-то там минималистичного чего-то ещё. Дурацкая привычка подсчитывать время, доставшаяся от предыдущего владельца часов, вот этих вот, круглых, с серебристой крышечкой и затейливыми шестерёнками на ней. Открой крышечку, и… ничего интересного не обнаружишь. М-да, даже грустно.
«Тиктак заразен? – думал Марм. – Или только моя лень? А может, его… Ладно, о Тиктаке не стоит беспокоиться, пока: человек, вообразивший себя мной и напяливший мармские лицо и душу в неизвестно каком поколении, нескоро от них избавится – больно летуче-приставучие, хотя и безобидные. А вот Систему неплохо бы наладить: сам в ней живу, страшно сказать, почти четыре с половиной дня».
Почти четыре с половиной дня.
Что могло произойти за такой безудержно короткий и безумно длинный временной промежуток после жуткого количества нестабильностей, привнесённых в Ядро и на Периферию Системы боевыми Тиктаком с Паяцем?.. Что могло произойти? Что угодно! Вплоть до полной аннигиляции Системы и замены её Иллюзией.
Марм вздрогнул и поёжился, а затем нажал кнопку интеркома. Работает, отлично! Значит, реальность на месте… вероятно…
– Кэтти, кисонька, будь добра… – начал он, не совсем готовый к диалогу, потому Кэтти и перебила:
– Сию секунду.
Интерком отключился, Марм закинул в рот (целиком) не подлежавшую подсчёту карамельную «Мини-бомбошку»[1], полюбовался из окна фабричным дымом. Затем открылась дверь, и вошла, нет, вскочила, вспрыгнула, влетела Алиса – его бывшая жена, ныне опять замужем, – и плюхнула ему на колени мешок с чем-то нетяжёлым, но увесистым и мягким.
Марм заглянул внутрь: маскарадная одежда.
– По какому поводу, моя экс-любимая-единственная?
– Давно на улицу выходил?
Он не нашёлся, что ответить, кроме «М-м… я… я могу посмотреть в записях…»
Алиса пропустила беспомощное жужжание мимо ушей.
– Не помнишь, значит, каково это, на свежем воздушке? Ну так есть повод прогуляться!
Она схватила его за локоть и дёрнула на себя. Паяц вылетел из кресла, наткнулся на Алису, откатил назад и решил проявить «главность» (кто тут, в конце-то концов, руководитель?):
– Что же столь экстраординарное должно оторвать меня от срочных дел по управлению?
– Да ничего, – пожимая плечами, просто ответствовала Алиса. – Только Тиктак устроил мятеж в Зоне и вырвался на волю с сотнями шестёртых и недостёртых. Да, он всё ещё облачён в твой костюм Паяца.
Эверетту наступившая тишина почудилась не обычным отсутствием звуков, а полным их небытием в связи с поглощением звуковых волн какой-нибудь особо коварной (и привередливой в «еде») чёрной дырой.
– А-а, – сказал он, и его можно понять: что тут ещё скажешь. – А что в мешке? Костюм Тиктака?
– Мы развелись, а ты, когда не шутишь, при мне всё равно строишь из себя глупца. – Алиса дважды глубоко вздохнула. – Костюм Тиктака, как и был, на Тиктаке, а в мешке костюм Арлекина.
Марм снова заглянул в мешок, порассматривал одежды, вынул, повертел в руках.
– Это самое умное, что ты придумала?
– Держи карманы шире. Я взяла с собой одеяние Колумбины, оно дожидается на первом этаже, в камере хранения.
– И-и… – Марм поспешно увязывал точки друг с другом, – что… эм-м… ладно-ладно, не кипятись: ты же не электрочайник. Только мгновеньичко, хорошо?
Нажатие кнопки интеркома.
– Китти, киска.
– У-угу?
– Файф о’клок, похоже, отменяется. Только не обижайся, успеется. О’кей?
– У-угу.
Алиса неодобрительно покачала головой.
– Система и тебя не пожалела: сделала послушным – это да, но ещё и размазнёй.
– У меня такое лицо с рождения, – честно отозвался Марм.
– А у меня нет. – Алиса мотнула пепельными волосами. – Идём.
Узнать Тиктака – Марму, Алисе или кому-либо другому – представлялось уравнением с тремя неизвестными, причём лишь из них задача и состояла. Что это за попрыгунчик среди исторгающей крики толпы? Почему на нём костюм Паяца, хотя сам Паяц-Марм – вот, рядом с Алисой, у входа в Здание Управления? И основное: куда, чёрт дери, подевался столь необходимый подлинный Тиктак?!
Марм нашёл ответы достаточно легко, поскольку сохранил шпаргалку из прошлого; Алиса – также; но как быть с «беснующимися» горожанами, распевающими развесёлые песенки, закидывающимися и перекидывающимися разнообразными сластями, и ещё с военными и гражданскими машинами, перекрывшими подступы к Управлению, а кроме прочего, с сутулой фигурой в паяцевской одежде, однако совершеннейшим образом не паяцевского сложения, и, наверное, с назревающими интересными временами?
– Люди выражают эмоции, – заметил огорошенный Марм.
– Как ты когда-то, – подсказала Алиса.
– Но ведь Тиктак больше не у власти, он даже не Тиктак, говоря прямо.
Тот, кто изображал Паяца, взобрался на дуло танка, перепрыгнул на палатку, где в более спокойные дни торговали конфетами, и, прокричав: «Никто, блин, не уйдёт обиженным!», – вскинул руки из глубоких карманов, осыпая землю и занявший её народ разнопёстрыми мармеладками и шоколадками.
– Мармелад?! Ну, это уж чересчур! – Эверетт, не исключено, что впервые, проявил эмоцию наподобие отрицательной. – Этот парень, кажется, плохо на меня влияет. Где мой костюм героя? Где ближайшая подворотня? – Он повернулся к Алисе, чтобы быть уверенным, она его слышит. – Я об одеждах Арлекина.
– Наконец-то дотумкал.
Алиса схватила Марма за рубашку и повлекла за собой, в узковатый, уставленный мусорными баками проулок. Там, освободившись от бренной в конкретной ситуации верхней одежды, они надели новые костюмы: кто до того был Паяцем, стал Арлекином; Алиса, ранее просто Алиса, превратилась в Колумбину.
– И ты намереваешься подобным смехотворным способом остановить мармо-шоковый бунт? – с сомнением произнёс Эверетт, оглядывая себя, оглаживая обновки, критически осматривая получившийся результат в большой луже – следствии прошедшего вчера обильного дождя.
– А что? – безразлично откликнулась Алиса. – Он же первый начал.
– Какие у него требования хоть?
– Вот и выясним заодно.
Она ладонями подтолкнула в спину Паяца… извините, с нынешней поры – Арлекина. А тот, увы, пока не успел войти в роль; к тому же ему мешали аж 4,5 дней крайне вредоносной власти.
– Эта толпень… пестрит, – попробовал выразиться иначе Марм.
– Привыкнешь, – по привычке сухо подбодрила бывшая жена. Наряд женщины выглядел более «строго», чем у него, однако и более блёкло.
Э. С. кивнул, выражая готовность, Алиса прищёлкнула пальцами, и двое вновь-одетых комедиантов вынырнули из проулка к третьему паяцу.
– Ага! – завидев их, провозгласил Тиктак, посыпая дорогу к себе шоколадом и конфетами: для этого пришлось изрядно попрыгать. – Смотрите, друзья! – затем прокричал он, разводя руки в стороны и обращаясь ко всем собравшимся разом. – Их я и пригласил на чаепитие! И они пришли, ура!