Адам Браун - Звездолёт, открытый всем ветрам

Когда вода закипела ключом, я кинул в кастрюлю, сколько захватила рука, спагетти и время от времени помешивал, чтоб не пристали ко дну. В холодильнике отыскался старый кусок острого чеддера — сухой уже, но пойдёт. Я тёр сыр на тёрке и поглядывал на царственный Юпитер в обрамлении кухонного окна.

Я выключил флуоресцентные лампы (возбуждённые обширным электромагнитным потоком с Юпитера, они и так уже мигали-помаргивали), и комната наполнилась осенним мерцанием планеты. Сливая со спагетти воду, я смотрел на перекатывающиеся в юпитерианской атмосфере бури, на гигантские молнии в их разбухших глубинах, на танцующие в магнитосфере изысканные сполохи северного сияния.

Потом я понёс ужин в комнату смотреть телек.

Как обычно, Хеликс, мой в меру упитанный кот, развалился в тёплом воздухе над камином, точно толстероид. Он сонно разглядывал мою тарелку и совершенно явно предавался шкурным соображениям, не удастся ли ему выклянчить фрикадельку.

За несколько лет до этого мы с Хеликсом покинули Землю самым банальным образом: слой космоупорной краски на мой скромный одноквартирный викторианский коттедж, паровой двигатель в подвал, на крышу воздушный шар легче вакуума — и мы над облаками, прощай, Земля. Новый дом Зодиака. Любители-разведчики астероидных недр, в звездолёте, переделанном из коттеджа, приятно так прогуливаемся по окрестностям меж Юпитером и Марсом.

Но теперь — если честно — солнечная система начала мне поднадоедать: все её красоты уже с солидным видом пронумерованы и проставлены на картах, метеоры размалёваны краской из баллончиков, кометы обклеены рекламными плакатами… Я больше не смотрел во все глаза на открывающиеся виды. Всё как-то стало казаться блекловато, как бы бессмысленно. Одиноко.

Телевизор отлично подавлял это чувство. Особенно после того, как я поставил на нём новую антенну-чёрную дыру: такая особым образом отформатированная штука, которая затягивает все без разбору радиоволны во Вселенной и за её пределами… На экране мелькала разномастная всячина: мыльные оперы в исполнении уморительных моллюсков, телемосты с параллельными мирами, телевикторины с того света, документальные клипы сновидений ещё не зачатых детей, порнофильмы для умственно отсталых роботов (сплошная смазка, членистые поршни и кибергазм)… И каждые несколько секунд очередная подстрекательская реклама амобильных телефонов, таблеток от смерти, цифровых порнографий, протезов головы…

В тот самый вечер я её и увидел.

Нарушила обычное расписание передач — кристальное, лучезарное создание. Бесконечно женственная и бесконечно нечеловеческая. Помесь насекомого-робота и живой мандалы и странно источающая вокруг себя женский огонь… Ее голос, изваянный безмолвием — обретшая словоформы тишина, выточенная из мирского шума.

— Здравствуй, Скотт Фри, — сказала она.

Я остолбенел. Это ещё кто такая?.. Откуда она знает, как меня зовут?.. Она улыбнулась — за неимением рта, всем своим бестелесным существом — и сказала:

— Я — Офиклеида. Но не всегда. Найди меня, Скотт Фри, составь меня в единое целое.

Она произнесла свои координаты, и картинка сменилась рекламой одноразовых городов.

В то же мгновение я затосковал по ней, начал чахнуть от желания снова увидеть. Скорее вниз, в подвал, подбросить угля в топку, смазать маслом кромку взлётки и установить координаты Офиклеиды на румпель. (А ведь, пожалуй, я был к ней слегка неравнодушен… Но разве так бывает? Любовь с первого взгляда к насекомо-женщино-кристалло-роботу, которого вот только сейчас увидел по телевизору?) Скоро котлы закипели, поршни заходили, топливные помпы закачали, карданные валы загрохотали медной какофонией — и паролёт устремился в путь, вакуумные винты взбивали позади нас дорожки квантовой пены, а мы тарахтели к югу.

Через эклиптику к Марсу, труба пыхает паром в космический холод; оставляем за собой пунктир колечек мгновенно замерзающего дыма.

Пересекли Основной пояс астероидов в рекордное время.

И подлетаем к железно-никелевой картофелине размером с Манхеттен, под названием 85-Амариллис. Астероид как астероид, вращается в скромных кругах себе подобных по орбите в 5,2 земных года. Пыльный, каменистый, тоскливый — и тем не менее настоящий кладезь. Как и все астероиды. Где каждый камень преткновения под ногами — хранилище технологий древнее человеческих; дива дивные ушедшего мира, хрупкой планетки, населённой и многоязычной, что некогда разлетелась в осколки, разбилась на астероиды.

Хотя одним этим кой-какие штукенции в моей коллекции никак нельзя объяснить. На камине — собрание предметов, которые я позаимствовал на память в различных моих экспедициях… Необъяснимых предметов… Полусгнившая доска от струга викингов. Беленькая маргаритка, живая и в росе, несмотря на пребывание в вакууме. Заводная игрушечная карусель, вся в трещинах и с отбитыми краями. Австралийская 1972 года монетка в два цента, будто только что с монетного двора. Раковина морского наутилуса. Экземпляр «Листьев травы», который, согласно выходным данным, будет издан через пять лет.

Ну и дальше в том же роде. Предметы с одной стороны совершенно обыденные, а с другой — странные. Такие обычно во сне снятся…

Я сбавил давление в соплах, и мы крутанулись вокруг 85-Амариллиса. Поверхность его вся острюче-царапучая от развалин. Осколки городского квартала и мрачный нависающий замок, расщеплённая в щепки крепость из хрома и чёрного кожана.

И в каждом из её обезумевших окон-глазниц — пара внимательных глаз.

Поселенцы.

Хеликс шипел и плевался, а от замка уж поднималась целая пиратская команда на дьяволокрыльях с солнечным приводом. Иссиня-фиолетовые великаны с душой нараспашку всем звёздным ветрам, беглые морские спецназовцы-ультрамарины…

Сокращают дистанцию между замком и нашим домом…

Стремительно приближаются.

Параболическими ртами изрыгает убойный отряд боевые гимны на волнах FM, шкипер поднимает на мачте освежёванный труп — пиратский флаг из настоящих черепа с костями…

Всё ближе.

Растрескавшиеся их лица — точно лунные пейзажи; изрытые метеорами, глаза будто два кратера посреди множества других…

Я ринулся наверх, в купол, где на забитой хламом крыше стояло устройство типа гигантской семимерной тубы; я эту штуку отрыл на 661-Туле много лет назад. Технология эта инопланетная, инструмент деликатнейший, своенравный, и даже чтобы просто включить его, уже требуется исключительная степень мастерства, утончённости и чистоты помыслов. Что уж говорить о хоть сколько-то уверенном им владении…

Где-то внизу позвонили в дверь.

Пауза.

Опять позвонили. Но у меня не было желания открывать — я весь ушёл в работу, пробовал клапаны, откалибровывал датчики, подстраивал, работал педалью, визировал, крыл на чём свет стоит…

Теперь стук. Всё настойчивее. Перешёл в тяжёлое буханье.

И машина издала свечение.

(Дом сотрясается, от двери отлетают щепки.)

Свечение развилось в нечто туманное, живое, зелёное…

(Сквозь трещины в досках воздух ушелёстывает наружу.)

И я настраиваю этот свет, подстраиваю, отстраиваю…

(Из пробоин свист, вой.)

И наконец зелёный принимает точный оттенок китайского крыжовника.

(Огонь в камине всхлюпывает от недостатка кислорода.)И я высвободил разряд энергии, и он вскинулся. И низринулся.

И раздался, и рассвистался.

И призрачно распахнулось судорожное калейдоскопическое излучение, поглотило ультрамаринов — а вакуум ни с того ни с сего застыл. Смёрзся в сферический куб безвременного пространства-времени, располосованный застывшими, точно мухи в янтаре, звёздными лучами. И, должен признаться, что со смехом наблюдал я трепыхание зачарованных пиратов, всё медленнее, медленнее — и застыли. Замерли все; и этой живой картине в обрамлении мерцающих огонёчков уготовано пережить галактики.

Через час (дверь уже починили, чаю заварили, немного в себя пришли) мы сели на 85-Амариллис, коттеджик наш как неуместное дополнение к руиноподобному инопланетному городскому пейзажу. Заскафандрились и ступили на поверхность астероида, смахивающую видом на печенье. Хеликс рядом со мной обследовал развалины — храмы-личинки на паучьих ногах, черепа-купола с идиотски раззявившимися ртами-окнами в окружении указующих перстов-шпилей, слизистые пагоды, доверху забитые мумиями пришельцев, похожими на ухмыляющихся кожекрылых морских коньков…

Мы шли пешком, всё глубже искривляя наши стопы в глубь осколка древнего города, холодный и безмолвный под звёздами. И мы всё шли, и шли — и вдруг Хеликс встал на месте. Глаза впёр в помойку, и глаза его начали расширяться и зеленовато разгораться кошачьим, ведьминским…