Алексей Березин
Рыцарь, дракон и ее высочество
Нет, вы только подумайте! Какая наглость — назвать меня заколдованной принцессой!.. Никогда больше не буду иметь дела с этими безмозглыми трубадурами. Мало того, что стихи у них весьма посредственные, так еще и наврано с три короба!
И сэр Руперт тоже не был принцем на белом коне, а всего только завалящим рыцарем, каких пруд пруди, а его пегая кляча хромала на заднюю ногу. И уж само собой, он меня в жены не брал. Подумать только, сколько глупостей может нагородить один маленький плешивый поэтишка, да еще утверждать потом, что так интереснее!.. Никогда не встречал большего наглеца, к тому же такого невкусного. У меня до сих пор изжога от его вонючих сапог, натертых свиным салом. Н-да, это вам не нежные молоденькие девственницы…
Ладно уж, расскажу, как все было на самом деле.
Служил я тогда у одного местного короля. Ну, знаете — старомодный старикашка; уж поди лет двести, как запирать принцесс в башнях вышло из моды, а у него не то ностальгия, не то просто помешался старый пердун на старине. В общем взял, да и запер дочку в один заброшенный монастырь, ну а чтобы разным кретинам-рыцарям было интереснее ее спасать, нанял меня. Торговались мы с ним полдня, пока не пришли к обоюдному согласию: десять ведер золота, половину вперед. Я дракон не жадный, много не беру.
Было это лет тридцать назад. Принцесса была тогда сопливой пятнадцатилетней девчонкой, капризной и абсолютно безмозглой — хотя, пожалуй, я немного несправедлив к малышке; надо было сказать «была, есть и всегда будет», потому что если ее характер и менялся, то уж точно не в лучшую сторону. Мозгов у нее не хватало даже на то, чтобы самостоятельно напялить панталоны. Впрочем, панталоны на нее всю жизнь надевали две фрейлины.
Я ничего не имею против человеческой глупости. Я даже был бы готов простить ей ее глупость — принцесса все-таки. Но характер!.. Боже мой, какой у нее был характер!..
Она была капризна. Если ей не нравилось, как сидит платье, или ей казалось, что ее туфли недостаточно хорошо начищены, если весной ласточки начинали строить гнездо не над ее окном, а над соседним, она падала на пол, размазывая по лицу слезы и сопли и визжала так, что в соседней деревушке беременные женщины рожали раньше срока. Она могла впасть в истерику, если дождь начинался в то время, когда она собиралась на прогулку. А осень была сущим мучением для всех обитателей королевского замка — принцесса ежеминутно устраивала концерты, требуя, чтобы лето не кончалось и обещая пожаловаться папеньке.
Она была самоуверенна. Однажды, катаясь на лодке, принцесса выпрыгнула за борт, будучи в полной уверенности, что сможет ходить по воде. Через несколько минут пожилому слуге с трудом удалось втащить ее, промокшую и наглотавшуюся воды, обратно в лодку. Как только принцесса очухалась, она заявила, спасая остатки тщеславия, что поскользнулась на рыбе.
Принцесса была болтлива. Она трепалась и трепалась, словно язык у нее был прикреплен посередине, и производила при этом такой же шум, как дюжина торговок в базарный день. Если вы полагаете, что ее репертуар состоял из наивных рассуждений о юных пастушках и овечках и умилений над пушистыми котятами, вы ошибаетесь. Девица со знанием дела рассуждала о рыцарских турнирах («трах — и начисто снес ему башку!»), казнях («если дергать за жилки, то пальцы на руке сжимаются и разжимаются!..») и спиртных напитках («…болела два дня, наблевала, наверное, целый таз — представляешь?..»). Весь этот поток слов она щедро сдабривала лексиконом деревенского кузнеца, уронившего раскаленную железяку себе на ногу.
Принцесса была труслива. Если в ее покои случайно забредала мышь, об этом немедленно узнавал весь замок — так она вопила. Обычная лягушка, которую деревенские девчонки не задумываясь пинком посылают за пределы видимости, приводила ее в ужас, и тогда от ее визга листья с деревьев так и сыпались.
Одним словом, какой бы порок вы ни вспомнили, можете не сомневаться — у принцессы он был.
Справедливости ради стоит заметить, что было у нее и одно достоинство — она была красива. Нет, не просто красива — красивых девушек на свете немало, и я — уж поверьте старому дракону! — разбираюсь в этом вопросе. Но даже среди красавиц принцесса смотрелась, как пышная роза среди полевых ромашек.
Ее розовое личико никогда не знало ни веснушек, ни прыщей, несмотря на то, что вечно было перемазано чем-то сладким и липким. Волосы, мыть которые она отваживалась едва ли чаще одного раза в две недели, рассыпались по ее плечам роскошными волнами льняного цвета. Шоколады и варенья, которыми она пичкала себя с утра до вечера, не портили ей ни зубы, ни фигуру — хотя, честно признаюсь, если забыть об эстетической стороне дела, полные девушки мне нравятся больше тощих. Шоколад делает круглее и мягче те места, которым положено быть круглыми и мягкими, и при этом совершенно не ухудшает вкусовых качеств…
Отвлекся. Да, так вот, насколько испорченна и капризна была принцесса внутри, настолько же хороша и привлекательна она была снаружи. Разумеется, стоило ей открыть рот и сказать хоть слово, как все очарование рассеивалось.
И вот это милое дитя в один прекрасный день перешло под мою опеку.
— Ты ведь меня понимаешь, не так ли? — сказал мне папаша-король. — Условия обычные: ты держишь принцессу в плену десять лет. Если за это время ни один рыцарь не сумеет ее спасти, я забираю ее домой, а ты получаешь двойную оплату. Сторожевое заклятие не позволит тебе причинить вред принцессе или бросить ее одну и смыться. Ну, конечно, если кто-нибудь тебя победит…
— Правила я знаю, — прервал его я. — Не волнуйся, не впервой. Я, между прочим, восьмерых принцесс в плену держал, знаю, что к чему. Рыцарей и принцев сожрал да огнем пожег — сотни две, наверное!.. Про оруженосцев и лошадей уж позволь умолчать. Так что можешь не сомневаться, никто твою принцессу не спасет!
Старикашка побледнел немного — он, понятно, полагал, что уж какой-нибудь рыцаришка да победит меня. Не первый, так второй; не второй, так двадцать второй. Ему, разумеется, на рыцарей было наплевать, просто жалко было расставаться со второй половиной вознаграждения.
Но отступать было поздно — сделка есть сделка. Я тотчас отбыл в старый монастырь и стал дожидаться, когда привезут мою пленницу.
Монастырь — это, впрочем, громко сказано. Старым и заброшенным он был уже лет двести назад. Теперь же от него остались три стены, две угловых башни, маленькая часовня без крыши да удивительно хорошо сохранившееся отхожее место, стены которого были испещрены изречениями и рисунками далеко не богословского содержания. Не знаю точно, по какой причине монахи покинули сию скромную обитель, но, как я слышал, это случилось, когда до епископа тех мест дошел слух, что монастырь посещают дьяволицы в образе юных пастушек из соседней деревни. Краткое расследование показало, что власть сатаны в этих краях необычайно сильна; монахи, чьим единственным оружием против соблазна была горячая молитва, не могли сопротивляться ей. Посему было решено монахов отправить миссионерами к африканским дикарям, дабы приобщить последних к святой вере Христовой, а чтобы не дать дьяволу снова овладеть помыслами благочестивых мужей, их оскопили.
Одна из угловых башен — та, на крыше которой еще осталось немного черепицы — была более или менее пригодна для жизни. По крайней мере, так считали двое бродяг, устроившихся там на ночлег. Увидев, как я вхожу во внутренний двор монастыря, они поспешили освободить помещение, что было, несомненно, очень любезно с их стороны. Они так торопились, что не стали даже спускаться по лестнице, а просто выпрыгнули в окно башни. Один сломал ногу, а другой, кажется, получил сотрясение мозга; я вообще-то не собирался их есть, но тут уж просто расчувствовался донельзя: не могу смотреть, как люди мучаются.
В общем, развалины монастыря показались мне вполне подходящим местом для содержания принцессы. Следующие два дня я был занят фортификацией этих живописных руин: углубил ров, давно уже пересохший и заросший травой; судя по всему, окрестным жителям он служил мусорной свалкой — столько в нем было сломанных колес от телег, черепков от посуды и собачьих скелетов. Чтобы наполнить ров водой, пришлось прорыть небольшой канал от реки.
Обрушившаяся крепостная стена была существенным недостатком монастыря; можно сказать даже, что ее отсутствие сводило на нет всю пользу от остальных трех стен. В ближайшем лесу я наломал несколько сотен деревьев и свалил их огромной беспорядочной кучей вдоль недостающей стены. Молодой юркий пастушок, возможно, сумел бы пробраться через этот бурелом, не получив растяжения связок и не свернув себе шею. Но рыцарь в тяжелых доспехах, который достигает пределов своей ловкости, забираясь в пьяном виде на собственную кровать, проникнуть в монастырь этим путем уже не смог бы.