Дуглас Адамс
Долгое чаепитие
Вряд ли можно считать случайностью то, что ни в одном языке на свете никогда не существовало выражения «симпатичный, как аэропорт».
Все аэропорты страшные. А некоторые до такой степени, что объяснение тут может быть только одно: это было сделано нарочно. Аэропорт малоприятен сам по себе — там полно людей, злых и уставших, к тому же только что узнавших, что багаж приземлился в Мурманске (мурманский аэропорт — единственное исключение из правила, в остальном непреложного), а архитекторы в конечном итоге лишь постарались отразить эти особенности в своих проектах.
Посредством варварских форм и цветов душераздирающих оттенков они стремились усилить мотив усталости и раздражения, постарались сделать легкой и не требующей от пассажиров никаких усилий задачу расставания навечно с его или ее багажом или близкими, всячески запутать их напичканными повсюду указателями, объясняющими, как пройти к вешалкам для галстуков, окнам, созвездию Малой Медведицы в ночном небе, везде, где это возможно, представить их вниманию уборные, а секции для посадки запрятать так, что обнаружить их можно лишь с большим трудом, на том основании, что первые, по мнению архитекторов, функциональны, а последние — нет.
Оказавшись посреди моря мутного света и смутного шума, Кейт Шехтер сомневалась.
Сомнения мучили ее всю дорогу из Лондона в аэропорт Хитроу. Кейт не была ни суеверным, ни религиозным человеком, а просто кем-то, кто не совсем уверен в том, что надо лететь в Норвегию. Но одно ей начинало казаться все более и более очевидным: что если Бог, если он есть, или какая-то Высшая сила, отвечающая за движение частиц во Вселенной, имеют хоть малейшее отношение к управлению движением по трассе М–4, то они против ее путешествия. Все эти проблемы с билетами, поиски соседки, чтоб присматривала за ее кошкой, потом поиски кошки, чтоб было за кем присматривать ее соседке, неожиданная протечка крыши, пропажа бумажника, погода, неожиданная смерть соседки, беременность кошки — все это напоминало сопровождаемую боем барабанов кампанию обструкции не без участия божественных сил.
Даже водитель такси, когда ей наконец-то удалось найти это такси, удивился:
— В Норвегию? А чего вы собираетесь там делать?
И так как она не воскликнула тотчас же: «Любоваться северными сияниями!» или: «Восхищаться фьордами!» — а даже не нашлась, что ответить в первый момент, и кусала губы, он заключил:
— Все ясно. Вы едете к какому-то типу, который вас изводит. Знаете что я вам скажу, пошлите-ка вы его куда подальше. Поезжайте лучше в Тенерифе.
«Это мысль. Тенерифе. Или еще лучше — домой», — мгновенно промелькнуло у нее в голове.
Глядя из окна такси на беснующееся месиво автомобилей, она думала о том, что здешняя холодная и гнусная погода, наверное, ерунда по сравнению с тем, что может ожидать ее в Норвегии.
«Да, в самом деле домой. Дома сейчас, наверно, все покрыто льдом, почти как в Норвегии; льдом, испещренным гейзерами пара, рвущегося из-под земли, застывающего в морозном воздухе, а потом оседающего инеем меж застывших громад Шестой авеню».
Достаточно беглого взгляда на тридцатилетний жизненный путь Кейт, чтобы безошибочно угадать в ней жительницу Нью-Йорка. Однако она редко бывала там. Большая часть ее жизни прошла довольно далеко от Нью-Йорка. Она жила то в Лос-Анджелесе, то в Сан-Франциско или Европе, а пять лет назад провела некоторое время в беспорядочных блужданиях по Южной Америке, обезумев от горя после потери своего мужа Люка, попавшего под машину в Нью-Йорке в тот момент, когда они искали такси. Случилось это вскоре после их свадьбы.
Ей нравилось считать Нью-Йорк своим домом, думать, что она по нему скучает, хотя на самом деле единственной вещью, по которой она на самом деле скучала, была пицца. Не какая-то обычная черствая пицца, а та, которую вам приносят на дом по вашему заказу. Только такая пицца была настоящей. Пицца, из-за которой надо выходить из дома, а потом сидеть, уставившись в стол с лежащей на нем красной салфеткой в ожидании, пока ее принесут, — это уже не настоящая пицца, сколько бы перцу и анчоусов туда ни впихнули.
Больше всего ей нравилось жить в Лондоне, если не считать проблемы с пиццей, сводившей ее с ума. Почему ни в одном ресторане нельзя было заказать пиццу на дом? Почему никто здесь не понимал, что весь смысл пиццы именно в том, чтобы ее приносили к тебе домой в картонной коробке еще тепленькую? В том, как она выскальзывает из оберточной жиронепроницаемой бумаги, а ты берешь ее ломтики, сложенные вдвое, и поглощаешь прямо перед телевизором? Что же это за изъян такой у этих англичан с их тупостью, ленью и гонором, который мешает им вникнуть в такой простой принцип? Странно, но это была единственная в ее лондонской жизни вещь, с которой она никак не могла смириться и научиться обходиться без нее, и вот, примерно раз в месяц, каждый раз, когда она была в особенно мрачном расположении духа, Кейт звонила в какой-нибудь ресторан-пиццерию и заказывала самую огромную пиццу, какую только была способна описать; по существу, пиццу с еще одной пиццей сверху — и сладким голосом просила принять заказ на дом.
— Что сделать?
— Принять заказ на дом. Разрешите продиктовать адрес…
— Не понимаю. Разве вы не зайдете забрать пиццу?
— Нет. Разве вы не принесете заказ на дом?
— Мм, этого мы не делаем, мисс.
— Не делаете?
— Э… не приносим заказы на дом.
— Не приносите заказы на дом? Я не ослышалась?
Вежливый диалог переходил в отвратительную ругань, где обе стороны изощрялись в оскорблениях, после которой Кейт обычно ощущала дрожь и опустошение, правда, наутро ей уже становилось намного лучше. Во всем остальном Кейт была одним из самых милейших существ, каких вам только может посчастливиться встретить.
Но сегодняшний день исчерпал весь запас ее терпения.
Началось с того, что они попали в жуткую пробку на шоссе. Показавшаяся где-то вдали машина с голубой мигалкой сразу все объяснила: впереди авария; Кейт вдруг стало не по себе, а когда они проезжали мимо, она пристально смотрела в ту сторону из окна такси.
Когда же они в конце концов приехали в аэропорт, таксист был страшно недоволен тем, что у Кейт не оказалось нужной суммы без сдачи, и долго ожесточенно и с раздражением рылся в тесных карманах брюк, пытаясь отыскать мелочь. Душный воздух сгустился, как перед грозой, и теперь вот, стоя в главном зале регистрации пассажиров аэропорта Хитроу, Кейт никак не могла отыскать стойку для вылетающих в Осло.
На мгновение она замерла без движения, ровно и глубоко дыша, стараясь не думать о Жане-Филиппе.
Таксист угадал: именно Жан-Филипп и был той причиной, по которой она ехала в Норвегию, но именно поэтому-то ей и не следовало туда ехать. Кейт думала о Жане-Филиппе, и в голове у нее звенело. Лучше всего, наверное, перестать думать о нем вообще, а просто ехать в Норвегию, как если бы она все равно туда ехала, независимо ни от чего. Она страшно удивилась бы, когда, приехав туда, столкнулась бы с ним нос к носу в гостинице под названием — ну не важно, — тем, которое он написал ей на карточке, которая лежала сейчас в боковом кармане ее дорожной сумки.
Вообще она в самом деле была бы очень удивлена, если б застала его там. Скорее всего вместо него она найдет записку, в которой будет написано, что его неожиданно вызвали в Гватемалу, Сеул или Тенерифе и что он обязательно позвонит ей оттуда. Жан-Филипп был самым ускользающим типом из всех, кого она встречала в своей жизни. В этом смысле он явился кульминацией в ряду своих предшественников. С тех пор, как желтый «шевроле» отнял у нее Люка, она странным образом была подвержена каким-то выхолощенным эмоциям, которые породили в ней встречи с чередой слишком поглощенных собой мужчин.
Она попыталась спрятаться от всех этих мыслей и даже закрыла глаза на секунду. Как бы она хотела, когда снова откроет их, увидеть прямо перед собой табличку с надписью «Норвегия» и стрелкой, указывающей направление, чтоб она могла пойти в ту сторону, не думая больше ни об этом, ни о чем другом. «Вот так, наверное, возникают религии, — размышляла она. — Теперь понятно, почему в аэропортах вечно рыскает множество всяких сект в поисках новообращенных. Они хорошо знают, что люди в высшей степени несчастны и растерянны и потому готовы последовать за каждым, кто укажет им хоть какой-то путь».
Кейт снова открыла глаза и, конечно же, была разочарована. Но неожиданно спустя одну-две секунды длиннющая волна сердитых немцев в каких-то немыслимых майках желтого цвета для игры в поло, то вздымавшаяся, то опускавшаяся, в мгновение ока куда-то схлынула, и в образовавшемся просвете мелькнула стойка регистрации пассажиров, вылетающих в Осло. Вскинув снова свою дорожную сумку на плечо, Кейт направилась туда.
