— Сомневаюсь, что босс сможет вам помочь, — бросает женщина-дракон, одаривая меня своим окаменяющим взглядом.
По мне сверху вниз пробегает щекотка — и теряется в ковре; от шока покалывет пальцы на ногах. Это не то чтобы неприятно — мы, тролли, друг друга молотами охаживаем, когда хотим испытать что-то поострее, — но мне не нравится, когда на меня глядят свысока.
Я усаживаюсь к ней на угол стола и с удовлетворением слышу, как надрывно скрипит металл, подаваясь под моим весом.
— Так к кому мне идти по поводу проблемы с единорогом? — ласково осведомляюсь я самым своим каменным голосом. — Это довольно срочно. Если я надолго оставлю своих гномов без присмотра, то везде будут дыры похуже, чем в моей бухгалтерии.
— Сходите к людям из отдела кадров, — говорит она, тщетно пытаясь не дать столу рухнуть ей на колени. — Ну, когда я говорю «люди»...
— Где их искать?
Она берет папку и даже не глядя выуживает уведомление. Затем надевает очки и начинает читать:
— Отдел кадров временно переведен в подземелья дирекции. Попасть туда можно только по стеклянному мосту через гигантскую реку лавы, пройдя заросли шиповника и лес гигантских пауков...
— Есть еще короткий путь через подземную парковку, но там не так красиво, — перебивает младшая.
— Я знаю, где это, — вздыхаю я. — На каком это уровне в подземельях?
— В подвале, у подножия лестницы отчаяния, в старых катакомбах.
— Рядом с множительной техникой?
— На два склепа ниже. Там дверь с изображением... — Она чешет в затылке. — Я думаю, это кто-то из их детей. Или просто плакат такой, чтобы отпугивать посетителей.
В этот момент в кабинет входит посыльный в закрывающем лицо шлеме и с пакетом под мышкой. Его доспехи скрипят при каждом шаге, он на ходу вынимает из ножен перо с острым наконечником.
— Распишитесь, пжалста.
Младшая первой встает ему навстречу и забирает посылку.
— Это компакты, которые заказал шеф, — говорит она, открывая пакет. — Куда их положить?
Из пакета выпадает пригоршня золотых дисков с дырой посередине. Я хватаю один, пока он не закатился под шкаф с документами. Никогда таких не видал. Одна сторона такая гладкая, что моя уродливая рожа отражается в ней, как в воде пруда.
— Осторожно, они дорогие, — предупреждает старая драконица. — Если хотите получить такой, нужно заполнить заявку на канцелярские принадлежности. Разборчиво и крупными буквами...
Я пожимаю плечами. Никогда не умел с такими делами справляться.
— Для чего они нужны?
— Это записи-мемуары, — нехотя отвечает она. — Гравируются самими Парками. Они плетут из воспоминаний, которые человек хочет сохранить, золотую нить, ужимают в формат для хранения, потом делают из них шарик и расплющивают в блинчик, а для исполнения нужен специальный проигрыватель.
— Сначала были только голоса, — краснея, вмешивается младшая. — А теперь можно даже смотреть картинки!
Она отчаянно старается сложить блестящие диски в углу стола, не повредив их, но они норовят раскатиться во все стороны при малейшем сотрясении.
Я встаю с хрустом, который, должно быть, слышен в глубине шахты, тычком распрямляю стол и встречаюсь взглядом со старой драконицей.
— У меня нет времени ждать, пока закончится совещание, — говорю я. — Я отправляюсь в отдел кадров. Но я вернусь и очень надеюсь, что у шефа найдется для меня пять минут.
— Вы хотите, чтобы я сверилась с его расписанием?
— Нет, я просто хочу, чтобы он знал, что я заходил...
Не добавляя ни слова, я ставлю беднягу Жалну перед раздвижной дверью, ведущей в кабинет шефа. Я подгибаю ей передние ноги и распрямляю ее так, что рог устремляется в потолок, а затем вытираю слезинку крови в уголке ее глаза. Единороги всегда были частью окружения. Они легким туманом проносились между отделами, нагруженные пачками девственно чистых пергаментов или дискет. Каждый раз, когда они промелькивали мимо, мое сердце неизъяснимо радовалось. Но с появлением безбумажного документооборота и сетей мы стали видеть их все реже.
— Возьмите стикер, — велел я, — и напишите: «Нам нужно встретиться, чтобы поговорить».
Я вижу, как она царапает две неразборчивые строчки той секретарской скорописью, которую с трудом расшифровывают даже волшебники высшего круга. Я беру лист и ставлю отпечаток большого пальца. Такой у меня обычай: сразу видно, кто это сделал. И пальцы всегда достаточно грязные, чтобы отпечаток был разборчивым.
Я нанизываю бумагу на рог Жалны, затем, под действием наития, беру стопку компактов и насаживаю ее поверх бумаги. Отверстия достаточно большие, чтобы я смог протолкнуть их до середины рога. Они не дадут моей записке слететь.
— Вот теперь я уверен, что шеф увидит ее. Не трогайте ее, пока он не вернется!
* * *
Поскольку целого дня у меня в распоряжении нет, я отправляюсь в подземелье коротким путем. А жаль, ведь вид со стеклянного моста открывается просто великолепный. Поскольку он фигурирует во всех туристических путеводителях по региону — и, кажется, о нем поговаривают даже с той стороны, в мире-без-магии, — в часы пик пробраться по нему практически невозможно. В результате огромная лавовая река загрязняется все больше. Когда ее вычерпывали в последний раз, вытащили такое множество некондиционных скелетов, застывших в ужасных позах, что смогли полностью обновить оформление архивного отдела. Заодно там нашли невероятное количество колец.
Я вызываю грузовой лифт, идущий до парковки, машинально оттирая с пальцев пятно крови единорожки. У меня сводит живот, кулаки сжимаются и разжимаются сами собой. Я чувствую себя так, словно меня послали в командировку, от которой нет духу отказаться, даже если знаешь, что впереди бесчисленные опасности. В таких случаях остается одно: немного перекусить... Поэтому я забегаю в кафетерий, чтобы ухватить на ходу кусок-другой — алмазов у них нет, но цирконы сытные, а я не против фастфуда время от времени, даже если считаю его подделкой под еду.
Подуспокоившись и посасывая кварцевую зубочистку, я направляюсь к задней части парковки. Она заставлена всевозможным транспортом: колесницами, дрессированными драконами, спортивными тыквами с выдолбленной сердцевиной для установки авторадио по последнему писку моды. В зоне, отведенной для посетителей, лежат даже два огромных летающих ковра, украшенных традиционной вышивкой с изображением толстокожих зверей. Насколько я знаю, летающие ковры не поднимутся, пока водители не подумают слова «слон», поэтому ткачихи вышивают их повсюду, чтобы помочь им сосредоточиться. Особенно тем, кому платят зарплату ниже минимальной.
В густом сумраке, господствующем на этом уровне, я различаю злобные фигуры, расположившиеся над занятыми парковочными местами. Их клыки посверкивают, когти поблескивают, из разверстых пастей вырывается ритмичное сипение. Когда я приближаюсь, они обращают ко мне свои горящие красные глаза, в которых читается безграничная злоба и затаенное в глубине души желание учинить мучительные страдания для любого, кто окажется в пределах их досягаемости.
Противоугонки, однако, становятся все более изощренными.
Туннель, ведущий в подземелье, перекрыт ржавой решеткой, которая скрежещет, пока я ее трясу. Через какое-то временя, кажущееся мне нескончаемым, приходит охранник. Это странное обезьяноподобное создание, словно вылепленное косоруким ребенком. Его череп достает почти до потолка, а плечи такие широкие, что он практически уже одним собой перегородил бы туннель.
— Вот же дверной колокол! — рычит он, прежде чем начать с усилием натягивать цепь, поднимающую решетку.
— Никак я не привыкну к этим новомодным штучкам!
Он смотрит на меня без улыбки и преграждает мне путь. Какой-то миг нас разделяет облачко ржавчины, а затем его уносит вентиляцией.
— Обыкновенно этот вход используют для экстренных случаев. К кому вы идете?
— В отдел кадров...
— Несчастный! Разворачивайтесь, пока не поздно. — От гримасы то, что служило ему ртом, превращается в щель почтового ящика. — Или езжайте наземным путем, там веселее, а к тому времени, как вы туда доберетесь, все бюро уже закроются.
