— Ага, еще один жулик полдня по богиням бегал, умирать не хотел, пока мы проливали свою кровь за него!..
— Подыхать-то никому не хочется!..
— Только других на смерть посылать спешил!..
— Это ты там был царь — а тут ты…
— Ах, так вы дерзить!.. Ну, я вам сейчас покажу!..
Среди теней началась свалка.
В общей куче с быстротой ножей миксера мелькали руки, ноги, шлемы, сандалии, и то и дело бесплотный кулак одного пролетал насквозь бесплотный подбородок другого, чтобы встретиться с бесплотной пяткой третьего…
Хаврон равнодушно обозрел бескровное побоище.
— Я сказал — десять теней за раз. Разберетесь — разбудите, — ворчливо бросил он, завернулся в плащ и мгновенно заснул.
Пробуждение его было ужасным.
Вой и стенания истязаемых демонов, вопли и рев терзаемых вечными муками душ, визг листов меди, раздираемых великанами на полоски показались бы по сравнению с раскатывающимися по водной глади Винта и усиливаемыми пещерными сводами звуками сладчайшей музыкой небесных сфер.
А Хаврон был существом старым, больным, от стрессов отвыкшим…
Тихо охнув, перевозчик закатил глаза, схватился за сердце и обмяк.
Обеспокоенный отрок Сергий, оборвав песню на полуслове и полу-аккорде, бросился бегом к старику, проносясь сквозь испуганно притихшие тени как сквозь туман.
Он быстро пощупал своей жертве пульс — жилка на виске слабо, но билась. Жив. Но в сознание приходить и исполнять свои прямые обязанности упорно отказывался.
Серый на минуту задумался, пожал плечами, кряхтя, вытащил грузного лодочника на песок и, оставив его на попечение обескураженных теней, сам сел за весла, не забыв положить на дно Инструмент, как он гордо теперь его стал называть.
Первая преграда на пути к спасению души Ивана была преодолена, хоть и немного не так, как он полагал.
Оставалась сущая ерунда — обойти трехголового сторожевого пса Гербера и уговорить, разжалобить или обхитрить чету богов подземного царства — Хтона и Хризоморфу.
Как бы то ни было, оставлять за собой груду бездыханных тел в чужом монастыре Серому не хотелось, и он дал себе слово впредь подходить к выбору репертуара более осмотрительно, «Разлуку» больше не петь, а остановиться, пожалуй, на чем-нибудь повеселее. Например, на частушках.
Решив так, он с удвоенный энергией налег на весла, и через полчаса плоскодонка уже ткнулась носом в противоположный берег.
Метрах в десяти-пятнадцати от берега, прямо из черного холодного песка поднималась и уходила в небо стена из сероватого клубящегося тумана. По прочности и прозрачности она не уступала любой уважающей себя каменной, как быстро убедился разочарованный Волк.
Пришлось искать ворота.
Они находились тут же, неподалеку, метрах в ста вверх по течению напротив скрипучей щелястой пристани — видно, течением его снесло немножко сильнее, чем он предполагал.
Из калитки выглядывали три любопытных слюнявых морды знаменитого стража.
Серый передернул плечами, откашлялся — атмосфера здесь явно была не самая здоровая: сырость и липкая прохлада так и пробирали до костей — и ударил по струнам.
Не дожидаясь вокальной части, Гербер умоляюще заскулил в три глотки, замотал башками и быстро попятился в будку.
«Второй есть,» — довольный Волк щелкнул мысленно костяшками счет. — «Остались еще двое. А если считать их за одно препятствие, то осталось одно. Это радует. И-и-эх!!!..»
И, распахнув калитку, он решительно ступил на дорогу из черного кирпича, обсаженную кипарисами и пирамидальными тополями. «Во дворец», — гласила надпись на стрелке на полосатом столбике, и Сергий удовлетворенно кивнул головой.
Во дворец, так во дворец.
Будем брать быка за рога, как выразился однажды царевич.
В то время Серый подумал, что более глупого выражения он еще не слыхал, и всем известно, что быка надо брать не за рога, а на прицел, если уж дело дошло до того, что хорошую племенную скотину приходится пускать на мясо. Если ты хочешь, конечно, чтобы на мясо ушел все-таки бык. Но было в этой дурацкой поговорке что-то такое, заразительное, и запала она в память, и теперь вот вынырнула ни к селу, ни к городу, напомнив лишний раз о том, кого он и так не забывал.
Ну, что ж — держись, подземка!..
И Серый ударил по струнам.
— А шарабан катит —
Колеса стерлися,
А вы не ждали нас —
А мы приперлися!..
Так для потрясенной усопшей и не очень стеллийской общественности Сабвея открылись тридцать восемь минут сорок четыре секунды лукоморской культуры.
Потому, что на тридцать восьмой минуте и сорок пятой секунде в затянутом фиолетовыми тучами низком небе прогремел гром, яростно сверкнула черная молния, ударившая почти под самые ноги отроку Сергию, и раздался гневный глас на грани нервного срыва:
— Кто из живых набрался столько наглости, что посмел потревожить покой мертвых?!..
Серый быстро затушил дымящиеся носки сандалий в клумбе с бессмертниками и вопросил:
— А с кем я, собственно, разговариваю?
— С тобой, о ничтожный смертный, говорит бог царства мертвых Хтон!
— Меня зовут Ликандр, и я пришел, чтобы забрать в мир живых тень моего друга Ивана!
— Ха. Ха. Ха, — было ему ответом.
«Ах, хахаха,» — мстительно подумал Волк и выдал на «бис» хит сезона — «Разлуку».
— Перестань!!!.. Перестань немедленно!!!.. — неблагодарная аудитория и здесь не дала ему закончить.
— Хулиган! Убирайся отсюда!
— Я сейчас поражу тебя молнией прямо в сердце!
— Не страшно! — бледнея от собственного нахальства, выкрикнул в ответ Серый. — Вы не можете убить меня здесь! К вам приходят души уже умерших, и над ними вы имеете власть! А пока я живой — я могу находиться здесь сколько угодно и делать что угодно!..
Громовой глас сконфуженно замолчал.
Инструктаж, проведенный Мими, не пропал даром.
Волк лихорадочно ухмыльнулся.
— Ну, так что скажете, уважаемые? — снова выкрикнул он. — Отпустите его. Пожалуйста. Я вас очень прошу. Он попал сюда по недоразумению. Ему очень некогда, ей-Богу!..
Снова тишина.
— Ну тогда, пока вы думаете, я спою вам еще одну свою любимую, — дружелюбно сообщил Серый. — Музыка народная. Слова народные. «Во субботу день ненастный». В Стелле исполняется впервые, — торжественно, как конферансье на правительственном юбилее, объявил он и, не откладывая дело в долгий ящик, вступил:
— Во субботу день ненастный,
Нельзя в поле работать…
Где-то недалеко, у ворот, завыл в ритм песни на три душераздирающих голоса Гербер, и вся вселенская тоска, безнадежность и отчаяние слились в этом пронзительном четырехголосье человека и его друга.
Потревоженные души, мучимые неведомой доселе печалью, застенали, заплакали и заметались по всему подземному царству.
Казалось, еще чуть-чуть, и сама твердь земная и гладь небесная расколются от необъятного горя, и прольются слезами мира наводнения и потопы.
— НЕТ!!!
— Стой!!! Перестань!!! — завизжал с неба истеричный женский голос.
— Ну, хорошо. Давай, поговорим, — согласился раздраженный мужской, и перед отроком Сергием из ниоткуда материализовались две одетые в черное фигуры. И что-то во всем их виде намекало на то, что они были чрезвычайно недовольны.
Может, это были языки пламени, вырывавшиеся у супругов из ушей.
Может, молнии, плясавшие вокруг сжатых кулаков.
А может, просто такое выражение лиц, увидев которое в другое время даже Серый, недолго думая, перешел бы на другую сторону улицы, а еще лучше — города.
Но сейчас на карту было поставлено все, и времени на сантименты не было.
— Давайте, поговорим, — примирительно согласился он.
— Что тебе надо? — злобно бросил Хтон.
— Тень моего друга Ивана из Лукоморья. Был по недоразумению убит сегодня утром, — без запинки отрапортовал Волк.
Хризоморфа с неприязнью оглядела непрошенного гастролера, тяжело вздохнула и произнесла:
— Ладно. Только у меня есть одно условие. Ты должен узнать его среди других. Ты будешь ходить по Сабвею, пока сам не найдешь…
— Музыка народная. Слова народные, — провозгласил Серый и взялся за Инструмент.
— Хорошо, хорошо! — поспешно замахала руками царица. — Я приглашу сюда тени всех, кто умер за последние два… нет, три дня. Узнаешь его — считай, условие мое выполнено. Согласен?
— Да.
— А если не найдешь — останешься здесь на всю жизнь!
— «Лучинушка». В Стелле исполняется впер…
— Хорошо! Уберешься отсюда как можно скорее!..
Царица хлопнула в ладоши, и туман вокруг них сгустился до невозможности, а когда через минуту рассеялся, то Сергий понял, что окружен со всех сторон сонмами печальных полупрозрачных людей, чьих бледных лиц было не различить, безжизненно колышущихся на ветру.
