Леонард Щеботанский был примерным заключенным. Чтобы он вел себя смирно, нужно было лишь снабдить его в достаточном количестве досками, проволокой и краской, а также бумагой и карандашами.
Патриций отодвинул стопку чертежей и сел.
– Очень занимательно, – кивнул он. – Что это?
– Мне было интересно попробовать сделать серию рисунков, которые бы рассказывали какую-нибудь историю.
– Забавно, – признал лорд Витинари. – Особенно мне нравится этот тип с крыльями, как у летучей мыши.
– Благодарю. Может, чашку чая? Я немного соскучился по общению, в последнее время почти не вижу людей, кроме того человека, который смазывает петли.
– Я пришел, чтобы…
Патриций замолчал и указал на один из рисунков.
– К нему прилипла какая-то желтая бумажка, – сказал он и попытался ее оторвать.
Она отлепилась с едва слышным сосущим звуком и тут же прилипла к его пальцам. На бумажке знакомым неровным подчерком Леонарда задом наперед было написано: «агамуБ ялд котемаз: ястежак, театобар».
– О, кстати, – сказал Леонард. – Замечательная штучка. Я назвал ее «удобная-бумажка-для-заметок-которая-легко-приклеивается-и-отклеивается».
Патриций немного поиграл с бумажкой.
– А из чего сделан клей?
– Из вареных слизней.
Патриций оторвал бумажку от одной руки, она мгновенно прилипла к другой.
– Вы пришли ко мне по этому поводу? – спросил Леонард.
– Нет, я пришел поговорить о ружии.
– Гм?
– Боюсь, оно исчезло.
– Вот те на. Вы же сказали, что разобрались с ним.
– Я поручил уничтожить его наемным убийцам. Видишь ли, они так кичатся артистичностью своей работы… Одна мысль о том, что кто-то может обладать подобной силой, должна была привести их в ужас. Но эти идиоты не уничтожили его. Решили припрятать. А теперь потеряли.
– Так они не уничтожили его?
– Очевидно нет.
– Но и вы тоже его не уничтожили… Интересно почему?
– Я… э-э, не знаю…
– Не надо было его создавать. А я ведь просто хотел проверить на практике кое-какие принципы – баллистики, простой аэродинамики, химической энергии. Понимаете? Некоторых неплохих сплавов, правда только я считаю их такими. А еще я очень горжусь придуманной мной системой нарезок. Знаете, специально для этого мне пришлось изобрести достаточно сложный инструмент. Молока? Сахара?
– Нет, благодарю.
– Но ружие уже ищут?
– Наемные убийцы – да, ищут. Только не найдут. Они мыслят не так, как надо.
Патриций взял со стола пачку набросков, все они очень точно изображали человеческий скелет. Во всех подробностях.
– М-да…
– Поэтому я надеюсь только на Стражу.
– То есть на капитана Ваймса, о котором вы как-то упоминали?
Лорду Витинари нравились эти редкие разговоры с Леонардом. Ученый всегда говорил о городе как о другом мире.
– Да.
– И вы сделали все, чтобы он осознал важность задания?
– В некотором роде. Я категорически запретил ему искать ружие. Дважды.
Леонард кивнул.
– А… Кажется… понимаю. Надеюсь, все получится.
Он вздохнул.
– Наверное, нужно было разобрать его, но оно было настолько… законченной вещью. Меня не оставляло странное чувство, будто бы я собираю нечто уже существующее. «Интересно, – думал я, – и как вообще мне в голову пришла подобная идея?» Мне казалось… кощунством, что ли, разбирать его. Это было бы все равно что разобрать человека. Печенья?
– Иногда и человека приходится разбирать, – заметил лорд Витинари.
– Это, конечно, ваша точка зрения, – вежливо сказал Леонард Щеботанский.
– Ты упомянул про кощунство, – промолвил лорд Витинари. – Обычно это понятие применимо к богам и их творениям…
– Я использовал это слово? Бог Ружия? Гм… Вряд ли такой существует.
– Согласен, вряд ли.
Патриций вдруг заерзал, опустил руку и извлек из-под себя какой-то предмет.
– Что это такое? – осведомился он.
– О, а я-то думал, куда он задевался?! – обрадовался Леонард. – Это модель моей вращающейся-и-поднимающейся-в-воздух-машины[42].
Лорд Витинари крутанул маленький винт.
– И что, будет работать?
– Разумеется, – кивнул Леонард, но потом удрученно вздохнул: – Если найдется человек, обладающий силой десятерых и способный вращать ручку со скоростью около тысячи оборотов в минуту.
Патриций немного успокоился, но лишь с той целью, чтобы ярче выделить грядущий напряженный момент.
– Итак, – сказал он, – по городу бродит человек с ружием. Один раз он уже применил его – успешно. И почти успешно еще раз. Никто другой не мог изобрести такое же ружие?
– Нет, – ответил Леонард. – Я – гений.
В голосе его не было никакого хвастовства, никакой гордости, слова прозвучали как сухая констатация факта.
– Понятно. Но если ружие уже было изобретено, насколько гениальным нужно быть, чтобы создать по его образу второе такое ружие?
– Гм, нарезка ствола требует значительного мастерства, и механизм курка должен быть идеально сбалансирован… Кроме того, со стволом есть еще одна хитрость… – Леонард заметил выражение лица патриция и, прервав объяснения, пожал плечами. – Умный человек легко воссоздаст ружие.
– В городе полно умных людей, – заметил патриций. – И гномов. Умных людей и гномов, которые работают с механизмами.
– Мне очень жаль.
– Нет чтобы головой подумать!
– Абсолютно верно.
Лорд Витинари откинулся на спинку стула и воззрился на потолок.
– Представляешь, каким глупцом надо быть, чтобы открыть рыбный ресторан на месте старого храма на Дагонской улице в день зимнего солнцестояния, да к тому же в полнолуние?!
– Таковы люди…
– Я так и не смог выяснить, что же случилось с господином Хонгом.
– Бедняга.
– А еще эти волшебники… Полные болваны и халтурщики. Увидят торчащую из ткани реальности ниточку, и сразу давай за нее тянуть!
– Ужас.
– А алхимики? Они считают своим гражданским долгом смешивать разные вещества и смотреть что получится.
– Я даже здесь слышу взрывы.
– А потом еще появляется кто-нибудь вроде тебя…
– Мне правда очень жаль.
Лорд Витинари крутил в руках модель летательной машины.
– Ты мечтаешь о полете, – сказал он вдруг.
– О да. Тогда люди станут действительно свободными. В воздухе ведь нет границ. И войн больше не будет, потому что небо бесконечно. О, какое счастье мы обретем, научившись летать…
Витинари продолжал крутить в руках летательную машину.
– Да, – согласился он, – очень интересные возможности…
– Знаете, я попробовал использовать заводной механизм, и…
– Извини? Я о другом задумался.
– Заводной механизм, ну, для приведения в действие моей машины. И ничего не получилось.
– О.
– У пружины есть предел, как бы туго вы ее ни заводили.
– Разумеется. Да. А иногда приходится заводить пружину до упора, – кивнул Витинари. – И молиться, чтобы она не лопнула.
Выражение его лица вдруг изменилось.
– О боги… – прошептал он.
– Простите? – не понял Леонард.
– Его привычка. Он же не ударил по стене! Может, я зашел слишком далеко?…
Детрит сидел на полу, и от него валил пар. Он чувствовал голод, однако есть не хотелось, хотелось думать. По мере того как температура понижалась, повышалась эффективность работы его мозга. Ему необходимо было чем-то заняться.
Он подсчитал количество кирпичей в стене, сначала в двоичной системе, потом в десятичной и, наконец, в шестнадцатеричной. Числа возникали в мозге и проходили сквозь с него с ужасающей послушностью. Он открыл для себя умножение и деление. Затем придумал алгебру – на пару минут это его заняло. А потом он почувствовал, как отступает туман чисел и являются далекие сверкающие вершины многосложных исчислений.
Тролли эволюционировали на возвышенностях, в горной местности, которая прежде всего была холодной. Их кремниевые мозги привыкли работать при низкой температуре. А тепло сырых низменностей замедляло скорость работы мозга и делало троллей бестолковыми. О, тролли, решившие переселиться в город, зачастую были весьма умны, но, оказавшись там, становились тупыми.
Детрита считали слабоумным даже по городским тролльим стандартам. Но это объяснялось лишь тем, что мозг его оптимально работал при температуре, которой не могла похвастать даже самая холодная анк-морпоркская зима.
Однако сейчас температура его мозга приближалась к идеальной. К сожалению, эта температура была лишь незначительно выше той, при которой тролля ждет верный Смерть.
Часть мозга задумалась над решением данной проблемы. Вероятность спасения существовала, причем шансы были достаточно велики. Но ему придется покинуть склад. А это означало, что он снова поглупеет, и это было так же точно, как E = mc2.
