— Настали такие времена, что вообще никому верить нельзя, — сказал Горлогориус.
Филу наскучило сидеть. Осознав, что никто не собирается отправлять его обратно на пляж прямо сейчас, он свернулся калачиком прямо на глазах у изумленной публики. Минуты две он бормотал обидные для присутствующих слова, а потом захрапел.
— Зашибись, — сказал Гарри. — Вы ему доверяете? Знает ли он, о чем говорит?
— Он говорил о серпе и молоте. Это очень похоже на правду, — сказал Горлогориус. — Так что, скорее всего, это и есть правда. Но пока он дрыхнет, мы все равно не можем узнать о седьмом ключе и нам нечем заняться.
— Тогда я тоже спать пошел, — сказал Гарри.
— Минуточку, молодой человек, — сказал Горлогориус. — Когда я говорю «мы», я имею в виду себя. Ты, Гарри, в понятие «мы» не входишь. Тебе есть чем заняться.
— Например? — уточнил Гарри, предчувствуя худшее.
— Ты можешь паковать вещи. С утра вы с Джеком отправляетесь на поиски ключа.
— Которого? — спросил Джек.
— Над этим мы еще подумаем, — пообещал Горлогориус. — Да, и помогите нам затащить этого типа в спальню. Негоже творцу на траве валяться. Еще простудится.
— А разве его из пентаграммы выносить можно? — удивился Гарри.
— Можно, — сказал Горлогориус. — Хотя, если хочешь, можешь на всякий случай вокруг всей своей башни пентаграмму начертать. И факелов понаставить.
— Спасибо, обойдусь, — буркнул Гарри.
Он взял Фила за правую руку, стрелок — за левую, и под чутким контролем Горлогориуса они потащили создателя в спальню.
Мэнни тревожился.
Нервозность у волшебников выражается по-разному. Некоторые творят бессмысленные заклинания, некоторые чисто машинально превращают окружающих в лягушек, типы вроде Горлогориуса поражают всех молниями, а Мэнни насвистывал.
— Как-то все это неправильно, — сказал он, когда Горлогориус попросил его заткнуться.
— Что именно?
— Осталось три ключа и совсем мало времени. Правильнее всего было бы отправить в путь три команды — по одной на каждый ключ. А еще лучше — шесть — по две на каждый ключ. А еще лучше — девять…
— Я тебя понял, — сказал Горлогориус. — Проблема в том, что о третьем ключе нам пока ничего не известно.
— Все ты врешь, — сказал Мэнни. — Про третий ключ ты с самого начала что-то знаешь. Ты же сам настаивал, что для его поисков нам обязательно нужен стрелок.
— Я только знаю, что без стрелка добыть седьмой ключ невозможно, — сказал Горлогориус. — Но конкретной информации у меня нет.
— Тогда откуда ты знаешь, что без стрелка седьмой ключ добыть невозможно?
— Видение у меня было, — огрызнулся Горлогориус. — Если бы я знал, где этот седьмой ключ, то давно бы уже за ним кого-нибудь отправил.
— Даже несмотря на то, что седьмой ключ можно добыть только после шести остальных?
— Кто это сказал? — насторожился Горлогориус.
— Творец. Минут пятнадцать назад.
— Сопляк он, а не творец, — сказал Горлогориус. — Пятнадцати прожитых в нашем мире минут достаточно для осознания того факта, что этот творец ничего не смыслит в создании вселенных. Сплошные заимствования…
— О чем ты? — не понял Мэнни. — И с чем ты можешь сравнивать? Разве ты бывал в других вселенных?
— А если и бывал? — спросил Горлогориус.
— Это — абсурд, — сказал Мэнни. — Можно путешествовать между мирами, созданными одним творцом, но на территорию чужой вселенной проникнуть нельзя.
— Не существует невозможного ни в этом мире, ни в каком-либо другом, — сказал Горлогориус. — Существуют только неправильные подходы к решению проблем.
— А ты, значит, обладаешь единственно верным подходом? — уточнил Мэнни.
— Возможно, не единственным, — сказал Горлогориус. — Но верным.
— Куда пошлем наших ребят? — Мэнни предпочел сменить тему, ибо переспорить Горлогориуса еще никому не удавалось. — За Серпом или за Молотом? Я предпочел бы выбрать им задание полегче, а то в прошлый раз им сильно досталось.
— И еще достанется, — уверенно сказал Горлогориус. — Нельзя спасти вселенную, не пролив своей и чужой крови.
— Неужели Вселенная так кровожадна? — поразился Мэнни. Он тоже был старым и опытным магом, но не стеснялся задавать вопросы. Даже многочисленные недоброжелатели Горлогориуса признавали, что в вопросах об устройстве мироздания равных могущественному магу нет.
— Вселенная не кровожадна, но существуют определенные правила, — сказал Горлогориус. — Молот и Серп, гномы и друиды… И никто не отдаст артефакт просто так. Даже я не знаю, с кем проще иметь дело.
— И что предлагаешь? Монетку кинуть?
— Можно и монетку, — неожиданно легко согласился Горлогориус. — Положимся, так сказать, на волю судьбы. У тебя мелочь есть?
— Нет. Зачем волшебнику мелочь? — удивился Мэнни. — Старшие волшебники вообще не носят с собой денег. Да и зачем нагружать карманы, если все, что тебе нужно, ты можешь либо сотворить с помощью магии, либо получить в дар от обычного населения, либо отобрать у младших волшебников?
— Мелочь необходима волшебнику, чтобы принимать особо сложные решения, — сказал Горлогориус, вытаскивая из кармана серебряный доллар. — Орел или решка?
— Решка — это что? Гномы или друиды?
— Мне без разницы. Решай сам.
— Решка — друиды.
— Чудесно, — сказал Горлогориус Он подбросил и ловко поймал монетку. — Орел.
— Значит, Гарри и стрелок отправятся к гномам?
— Да.
— А Негоро и компании ты поручишь разобраться с друидами?
— Наверное, так, — сказал Горлогориус. — Только ведь они всей компанией не попрутся, одного Реджинальда пошлют.
— Жалко, — сказал Мэнни.
— Кого жалко?
— Друидов жалко, — сказал Мэнни. — Реджинальд показал, что владеет конструктивным подходом к разрешению кризисных ситуаций. Один только эпизод с котом да Винчи, на которого он Цербера натравил, многого стоит.
— Но кого он может натравить на друидов? — спросил Горлогориус. — Энтов? Профсоюз дровосеков?
— По мне, так пусть хоть муми-троллей натравливает, — сказал Мэнни. — Кстати о натравливании… Ты уже придумал, как ты собираешься решать вопрос с драконом?
— О да, — сказал Горлогориус. — Обитают в одном из миров брутальные личности, которым рыцарями Круглого стола закусить — что чарку водки выпить. И вопросов они задавать не будут. А если и будут, то я на их вопросы отвечать не намерен.
— Клянусь Ярилой, до чего же мне все это надоело, — пробормотал Илья Муромец, окуная голову в кадку с холодной водой. Освежившись, он попутно сделал несколько могучих глотков, осушив кадку примерно на треть, и только после этого вытащил голову на свежий воздух.
— Что-то ты сегодня неважно выглядишь, старшой, — заметил Алеша Попович.
— И погуляли-то самую малость, — согласился Добрыня Никитич. — Глянь, все дома целые, колодец невредим, и даже люди не разбежались.
— Наверное, я просто старею, — сказал Илья Муромец. — Не приносят мне былого удовлетворения забавы богатырские.
— Тревожный симптомчик, — сказал Алеша. — Ведет к полной импотенции. Сначала тебе забавы богатырские удовлетворения не приносят, потом девки красные… Потом, глядишь, и не богатырь ты уж вовсе, а старец с бородою седою…
— Поговори у меня, — сказал Муромец. — Я все же не настолько стар, чтобы одной левой тебе не навалять.
— Прости, старшой, — сдал назад Алеша. — Это же я шуткую просто…
— За базаром следи, щегол, — сказал Муромец. Он отыскал в высокой траве свои сапоги, уселся на землю и принялся обуваться, сдабривая процесс богатырским кряхтением.
— Что-то тихо в последнее время, — сказал Алеша. — С тех пор как Бессмертный ласты склеил, ничего интересного не происходит. Хазары не балуют, татары с печенегами вообще на нашу землю носа не кажут, разбойников, и тех переловили. Даже Лихо Одноглазое по лесам не шастает. Делать нам нечего, потому и бухаем. Скоро вообще свихнемся от тоски.
— Кому тоска, а кому приятное разнообразие, — сказал Добрыня. — Мало мы народу перебили, что ли? Годами из седла не вылезали, под открытым небом спали, несбалансированной пищей питались… Почему бы и не отдохнуть пару недель? Тем более что с нашим везением скоро какое-нибудь новое чудище объявится, истребляй его потом…
— Работа у нас такая, — строго сказал Муромец. — Не нравится, иди в бояре. Или рюмочную открой, всегда при бухле будешь.
— Рюмочную ему нельзя, — сказал Алеша. — Стоит только богатырю обзавестись собственной рюмочной, он тут же спивается. Были прецеденты.
— Молодой ты еще, Леха, — сказал Добрыня. — Ничего ты в этой жизни не понимаешь.
— Ты много понимаешь, — огрызнулся Алеша.
— Цыц, — сказал Муромец. Выработанное за долгие годы богатырской службы чутье подсказывало ему, что грядет что-то очень важное. — У меня такое чувство, будто за нами кто-то наблюдает.
