ГЛАВА 5
Спасение горбатого Слейпнира
Когда-нибудь я брошу ремесло,
Побрею рожу и сожгу весло,
Отмою наконец кривые ноги
И скромно сяду на краю дороги.
Я расскажу про викингов набеги
Хозяину какой-нибудь телеги
И буду робко слушать и молчать,
Когда он станет на меня кричать.
Пойду в кабак, где рай для сизой пьяни,
И просто так напьюсь дешёвой дряни,
Я дряни дам себя заворожить
И буду видеть в небе миражи…
Я встречу столб и сложный поворот,
Устрою небольшое наводненье,
Так получилось — лопнуло терпенье,
Теперь ищите безопасный брод.
Я прокричу, как Гудрид целовал,
И те слова, что в ухо ей шептал,
И буду у прохожих до рассвета,
Просить подать мне мелкую монету!
Многое испытал сын Торна и суровой Норвегии, покинув чёрного гладиатора и его хитроумного хозяина. Судьба и рок бросали его из конца в конец, как буря бросает корабль, испытывая корпус на прочность, а команду — на живучесть. Мы возвращаемся к Гуннару через пару лет после побега и снова находим его не на родине, а вдали от неё — где-то в бескрайних просторах африканской пустыни. Как попал он туда, пусть расскажет сам, но прежде навестим одного больного человека, нашего доброго знакомого из белокаменной Мадары — столицы Булгара.
— Воды-ы-ы! — прохрипел Реас.
От страшного чужого голоса папу-герцога непроизвольно передёрнуло. Его сын в бреду метался на кровати..
— Как вы ещё ухитряетесь слушать его все ночи напролёт и оставаться в своём уме? — устало обратился он к астроному.
Не поднимая головы и тщательно записывая каждое слово, «верный слуга» охотно пояснил:
— Я рад помогать вам, господин! Желание облегчить ваши страдания и муки моего лучшего ученика — вот что даёт мне силы оставаться в своём уме.
Отец больного потянулся к графину с водой, но сухая старческая рука остановила его.
— Довольно! Поверьте, мальчик достаточно пил сегодня!
— Но он умирает от жажды! — не согласился Пощаков.
Старый Галлий сдержанно улыбнулся:
— Это всего лишь видение. Скоро пройдёт.
— Скоро? Вчера было то же самое! Почему-то не прошло!
— Реас не хочет пить. Страдает тот, кого он в данный момент видит…
— Чёртов Гуннар!
— Вы угадали.
Герцог опустился на стул и уронил седую голову на грудь.
— Как ты думаешь, друг, за что мне это?
Польщённый столь доверительным обращением, бывший учитель прокашлялся и собрался сказать в ответ что-нибудь «высокое» и «признательное», но парень вновь заговорил, и поэтому слова благодарности пришлось отложить.
Не желая мешать занятому пером и бумагами Галлию, а также страдать, наблюдая за происходящим, Делян Пощаков со скрипом заставил себя подняться и покинуть спальню сына.
* * *
Солнце замерло в зените.
Бесконечные барханы плыли в горячем мареве.
Пустыня, которую поэты будут сравнивать с морем в грозу, — жёлтая и неумолимая Сахара.
Смертельно усталый человек брёл по раскалённым пескам. Голое тело прикрыто дырявой шкурой, лицо в шрамах, иссиня-чёрная грива припорошена. Очень похож на северного бога. Это варвар из холодных фьордов, громоздящихся за тысячу миль отсюда. Сын Торна Кузнеца, известный скифам как Гуннар-варяг, а пиратам архипелага Пахеро — как Северный Волк, англичанам — как Я Тут Чуток Пограблю, французам — как Викинг а-ля кошмар, немцам — как Шнапс-думкопф-фантастиш, а арабским купцам — как О Аллах, Он Опять Припёрся!
Воображение перенесло его в страну меж двух морей, на песчаный сырой берег. Сквозь полубред проступали очертания Скандинавского полуострова, скалистые острова — шхеры — с многочисленными бухтами, бухточками и широкими проливами; фьорды, строгие утёсы и могильные курганы на них; чайки; пышные северные леса; ковёр из мягкого мха под босыми ногами; аромат полярного дня с грустным мычанием мускусных быков…
Двое суток под палящим солнцем днём и в привычном холоде ночью. Без воды и одежды, только рваная шкура на плечах. Он охотился на змей, мышей и скорпионов. Силы заканчивались. Взбираясь на следующий бархан, такой же типовой, как и все предыдущие, Гуннар пошатнулся. Песчаный холм казался высоким, как Гималайские горы. Растрескавшиеся губы растянулись в гордой ухмылке.
— Эй, Оди-ин! Если я — твой сын, то какого лося ты не поможешь мне? Или ты так далеко в пустыню не заглядываешь? Молчишь?! А я заглядываю! Мне нравится скитаться. После того как отец и команда скорее всего утонули, а я остался жить, но попал к датчанам, мне уже не хотелось видеть долину. Ты забрал отца, но не меня, почему? Я чем-то недостоин? Или ты тоже мечтал попасть на гладиаторские бои? Поглазеть, как Бонго Бо выбьет мне зубы или я вобью нос ему? — Гуннар хрипло расхохотался. — Да, я не послушал того доброго человека, его хозяина, и не в Париж потопал, а прямиком в порт. И нашёл приличное судно с отличными ребятами. Мы отправились в Италию, в Испанию, в Аравию, пограбили там-сям, а потом сошли на эту песчаную землю, Африку, чтоб её! — Он упал лицом в песок; поднявшись, попытался сплюнуть, но слюны не было. — Мы договорились с туарегами, чтоб их… и пошли с караваном грабить золотой город тиббусов… А они нас кинули! Где ты был в это время и почему не вмешался, а?
Нет, викинг не сердился на мудрого бога, ведь тот наградил Гуннара сильным, крепким телом, выносливостью, и не Один виноват в том, что скрелинги оказались обманщиками. Просто хотелось поговорить напоследок. Хоть с кем-нибудь…
Туареги завели отряд исландцев, с которыми путешествовал сын кузнеца, глубоко на континент, разбили лагерь и стали угощать вином. Когда Торнсон очнулся, кроме пустыни и двух совокупляющихся варанов, поблизости никого не было. Исчез его одногорбый верблюд — дромадер, оружие, деньги, дорогой плащ, штаны, обувь, рубаха, стёганка и бурдюк с водой. Ограбили и бросили. Спасибо за шкуру, а то бы сгорел сразу, не постепенно, как сейчас. Да, и спасибо за тряпки для обмотки ступней — с ними песок не такой жгучий.
Куда делись бедные исландцы, вообще непонятно, в лучшем случае были связаны и проданы в рабство. Сам Гуннар избежал подобной участи лишь потому, что туареги быстро вычислили: раб из него никудышный, а вот если вырвется на свободу — расплаты не миновать! С такими лучше не связываться, себе дороже…
Сам дурак, думал про себя черноволосый викинг, не устоял перед выпивкой, а мама учила не пить с незнакомцами. Мама Рея осталась одна. Теперь она вдова и никогда не увидит сына.
— Надеюсь, найдёт хорошего конунга и нарожает ему кучу других детей, — приободрил он себя. — Хватит сопли развозить, их и так нету!
Оставалось выбрать: или голодная смерть в ближайшем оазисе, где, кроме противных на вкус пальмовых листьев, нет ничего, или через пустыню добираться до Шамленского перевала.
Решил идти. Ну и вот, дошёл или приплыл… в ироническом смысле.
Сделав очередное сверхусилие, Гуннар едва ли не на брюхе взобрался на вершину холмика. Утёр пот с лица и по врождённому чувству направления повернулся к северу. Это чутьё не раз спасало его даже во время самых свирепых бурь, которыми славился Западный океан. На севере родина, там же — Шамленский перевал. Отдых. Прохлада. Спасение.
* * *
Септха — небольшой городок, основанный в долине Бенгази. Когда-то скотоводы и торговцы-шемиты поняли, что вместо перегонок скота из оазиса в оазис разумнее поселиться в зелёной долине, и нашли её. В этом замечательном уголке пустыни была вода, сносные пастбища… ну, кое-что расширили и пристроили для удобства торговли — и пожалуйста! Место сразу стало популярным для остановки караванов. Септха приносила реальный доход: путникам продавали верблюдов, ослов, финики, абрикосы, персики и свежую воду, а взамен получали серебро, золото, украшения, ткани, оружие.
Днём городок выглядел заброшенным. Сто глинобитных хижин с крышами из пальмовых листьев дремали в лучах раскаленного солнца, на улицах никого — дураков лезть под палящее солнце пустыни мало. Вечером, когда светило уходило на запад (не будем спорить, как, почему и зачем), селяне вылезали из прохладных жилищ.
Абсолютно голый путник, если не считать дырявой шкуры на плечах, вошёл в Септху сквозь полуденный зной. На пыльной площади стояли торговые шатры, облепленные объявлениями о товарах и услугах, словно верблюды — мухами:
РАЗБЛАКИРОВКА ОСЛОВ
ЛИКАЛЕПНИЙ ХУРМА
НИРИАЛЬНАЯ РАСПРАДАЖА!
ПРАШИВКА КАВРОВ
МИНЯЮ ТАРГОВЫЙ МЕСТ НА МЕСТ В ГАРЕМ
