Но пингвин-ревнивец на этом не успокоился. Он подбежал к поверженному сопернику и принялся кусать его за голые ноги. Стоявшая поодаль супруга подбадривала его восторженными криками.
Крюгер кое-как перевалился на четвереньки. Он вдруг отчетливо осознал, как давно он никому не пускал кровь. За всеми своими злоключениями он совсем забыл о своем дьявольском призвании — пугать, догонять, убивать.
— Ты умрешь, гаденышь! — заорал он на пингвина, пытавшегося ущипнуть его за щеку. — Дай мне только подняться…
Скользя на ботинках, как на коньках, Крюгер с трудом встал и занес для удара руку в перчатке. Лезвия ножей кровожадно блеснули в хрустально чистом воздухе.
— Вот тебе, гад пернатый! — воскликнул он, но не удержав равновесия, снова шмякнулся всем телом об лед.
Ножи глубоко вонзились в ледяную толщу. Весь багровый от ярости, Крюгер попытался отодрать перчатку, но она не поддавалась.
Фредди взял спортивный азарт. Вновь обрести свою любимицу стало для него куда важнее, чем отмахиваться от наседающего пингвина, который мало-помалу умудрился приспустить с него трусы и занялся обработкой оголившегося зада.
Безуспешно испробовав несколько способов, Крюгер уперся ногами возле перчатки, крепко схватил ее руками за манжету и со всей силы дернул на себя.
Раздался жуткий треск. Перчатка вырвалась из ледяного плена и отлетела далеко в сторону. А Крюгер с размаху повалился на спину, ударившись затылком об лед. Подпрыгнувшая при падении шляпа приземлилась ему точно на лицо.
Оставалось только сложить на груди руки и умереть. Но не таков был Фредди Крюгер, чтобы покориться злой судьбе. Тяжело перевернувшись набок, он вгляделся в заснеженную даль: не сверкнут ли где ножи его перчатки?
И тут его запорошенные снегом глаза увидели нечто поразительное. По холмам, освещая себе путь горящей свечой, медленно ползла женская фигура в белом монашеском одеянии. Валуны, которые она огибала, казались мраморными надгробьями, хлопья снега, падающие ей на плечи — траурными бумажными цветами. Монахиню нещадно теребил ветер, но она упорно продвигалась вперед, и свеча в руке ее не гасла, полыхая вечным огнем.
По щекам Крюгера заструились слезы. Не успев добраться до подбородка, они застывали на морозе подобно каплям воска.
— Мамочка… — простонал Крюгер, опускаясь на колени, позволяя неугомонному пингвину кусать себя за локти.
Пингвин изощрялся, как только мог.
— Да уйди ты, уйди ты, — шипел на него Фредди сквозь зубы, но тот, не осознавая всю трогательность момента, продолжал тянуть его за трусы.
Тем временем, монахиня перестала ползти. Она медленно выпрямилась, застыв в трагической позе. Ее сутана развивалась на ветру. Капюшон откинулся назад, обнажив седую голову. Длинные волосы растрепались, обрушившись пенистыми волнами на скорбно опущенные плечи.
— Мамочка, забери меня отсюда! — взвизгнул Крюгер, протянув к ней руки.
Но свеча в руке женщины вдруг превратилось в сверкающее распятье. Высоко подняв его над головой, монахиня по-медвежьи прорычала:
— Заткнись, ублюдок! Ибо сказал Господь: я не мать тебе, и ты мне не сын!
— Но как же так, мамочка… — разрыдался Крюгер, зарывшись лицом в ладони, а когда вновь поднял глаза, то так и сел: оглашая окрестности громоподобным ревом, над равниной возвышался белый медведь!
Пингвины стали потихоньку разбегаться. Крюгер тоже вскочил и, отведя руки за спину, как заправский пингвин, пристроился к ближайшей колонне.
Медведю не понравился этот неуклюжий пингвин в черной шляпе и пятнистых трусах. И он двинулся за ним следом.
Пингвины, колонну которых замыкал Крюгер, быстро добрались до спасительного океана. К краю льдины вел крутой склон. Он был так крут, что птицы, бросившись на брюхо, в одно мгновение скатывались по ложбинке вниз и оказывались в воде.
В последний момент Крюгер засомневался, пойдет ли ему на пользу купание в ледяной воде, но было поздно: ботинки его разъехались вкривь и вкось; правда, он еще пытался, балансируя на месте, устоять на ногах, но потом обреченно грохнулся на спину и покатился на встречу с Океаном.
— Ненавижу русские горки! — вопил он, придерживая рукой шляпу и задирая ботинки кверху, чтобы не мешать своему заду набирать скорость.
Он легко соскочил с кромки льдины и полетел над гладью воды, подпрыгивая, как галька. Метров через двадцать его скорость резко упала. Подняв напоследок красивый каскад брызг, Крюгер стал тонуть. Увесистые ботинки потянули его в бездонные глубины океана.
Крюгер обреченно пускал пузыри, но тут ему вдруг пришла счастливая мысль, что сожженный заживо утонуть вот так запросто не может. Несмотря на всю спорность этого предположения, Крюгер воспрял духом, ботинки как-то сразу полегчали, и он начал всплывать обратно.
Оказавшись на поверхности, он поймал плававшую неподалеку шляпу и надел ее на голову, забыв предварительно выжать. Из шляпы хлынул ледяной поток, ошпарив колючим холодом ему мозги. И Крюгер, нахлебавшийся к тому же соленой воды, которая сейчас омерзительно булькала у него в животе, — стал постепенно замерзать.
Осыпая проклятиями беззаботно резвящихся вокруг пингвинов, Фредди подгреб к кромке льдины, но тут же получил удар в лицо от пингвина, скатившегося в этот момент с горки.
Крюгер горько пожалел, что при нем не было его перчатки и он не мог сделать из этой жизнерадостной птицы пиццу. Он поправил сбившуюся набок шляпу и, чтобы уберечь свое лицо от новых неприятностей, держась за край льдины, переместился по воде в более спокойное место.
Наконец, он выбрался на берег. Лютый мороз как профессиональный палач стал быстро заковывать его в свои ледяные кандалы.
Крюгер чувствовал, как примерзают ко льду подошвы его ботинок. Он хотел пробежаться трусцой, чтобы согреться, но ноги уже по самые колени обулись в серебристые «испанские сапоги».
Где-то у горизонта среди айсбергов промелькнул силуэт ледокола. Крюгер вскинул руки:
— Пингвины!… Тьфу! Люди! Люди! Эй, помогите! Спасите! Замерзаю-у-у-о-о… — Он так и застыл с открытым ртом, поднятыми вверх руками и лицом, обращенным в голубую даль.
Превратившись в своеобразный памятник снежному человеку, Фредди Крюгер сделался настоящей местной достопримечательностью. Вокруг него постоянно крутились любопытные пингвины. Взирая на него снизу вверх, они разводили крыльями и о чем-то громко переговаривались, будто спорили.
Вскоре среди пингвинов стало традицией сразу же после утреннего пробуждения навещать Крюгера, чтобы почесаться клювом о его ледяные колени. Но они приходили сюда и в течение дня: кто поодиночке, кто парами, а чаще целыми экскурсиями. Приходили и подолгу смотрели в его незамерзающие, и оттого вечно подвижные, бешено вращающиеся глаза.
Неоднократно к подножию Крюгера наведывалась семья белых медведей — медведь с медведицей и двумя медвежатами. Отец семейства благоговейно обнюхивал его, но всякий раз почему-то признавал несъедобным.
А медвежата пользовались Крюгером, как удобным столбиком. Лед на его ботинках тогда подтаивал, но не настолько, чтобы он мог сдвинуться с места.
«Проклятые медведи, — бесился про себя Крюгер. — Чтоб вы обоссс…», — но мысли стыли на лету, не давая додумать себя до конца.
Что касается медведицы, то ей очень нравилось, вставая на задние лапы, облизывать Крюгеру заиндевелый нос. Должно быть, она находила это забавным. Но Фредди не отвечал ей взаимностью, хотя бы потому, что не видел в ней женщину; да и он вообще предпочитал малолеток. Но медведица на него ничуть не обижалась, особенно старательно и долго вылизывая ему самый кончик носа.
Заканчивалось это лизоблюдство обычно тем, что медведь раздраженно дергал супругу за куций хвост и, глухо ворча, уводил все семейство в пургу.
Фредди Крюгер мог бы простоять как истукан еще целую вечность. Но через полторы недели на побережье обрушился ураган, часть льдины с Крюгером откололась от материка, и он пустился дрейфовать по просторам Атлантического океана.
— Ого, смотрите-ка, Оззи! — воскликнул Бабс, опуская бинокль. — Что это там плывет?
Капитан Оззи подавил зевок.
— Кусок дерьма.
— Я серьезно. Ей-богу что-то непонятное.
— Ну, хорошо. Дайте сюда! — капитан вырвал у него из рук бинокль и приложил к глазам. — Где чего плывет? Ничего не вижу.
— Да вон там, — Бабс забежал Оззи за спину и, схватив за уши, повернул ему голову на юго-запад.
— Похоже на оторвавшийся буек, — флегматично заметил капитан.
Заслышав их разговор, в рубку вошел боцман Кики.
— Может, это айсберг? — предположил он.
— Может, и айсберг, — пробормотал Оззи, крутя колесико бинокля. — Да нет же! — вдруг воскликнул он. — Это статуя.
— Да ну?! — поразился Кики. — Можно глянуть?
