— Моя девочка, — хрипло протянул похититель, впервые произнеся нечто членораздельное.
Юная еврейка бегло огляделась по сторонам и спокойно закрыла глаза — её самые худшие подозрения оправдывались сверх меры.
Это был старый склеп с большим каменным саркофагом посередине, на стенах рельефные изображения демонов и бесов, потолок закоптелый до крайности, а сам воздух пахнет какой-то тёплой затхлостью и… болью. Такие вещи почти невозможно внятно объяснить, как и понять до конца, пока не почувствуешь на собственной шкуре. Но Рахиль всей кожей ощущала мощное, едва ли не физическое давление на веки, словно нечеловеческий крик сотен замученных душ пытался предупредить её об опасности. Или хотя бы оплакать её участь…
— Моя… хорошая-а… моя… — Негодяй, тяжело дыша, опустил руку в карман, вытаскивая тяжёлый нож с широким тусклым лезвием.
Мысли бывшей израильской военнослужащей были очень далеко. Она даже не вздрогнула, когда жадная потная ладонь нетерпеливо облапала её грудь, а гнилостное дыхание ударило в ноздри.
— Тойко тронь её! — Звенящий от ярости голос Ивана Кочуева раздался так близко, что одна из свечей потухла.
— Нас твое, и мы пойны плохо сдейживаемого гнева! — почти с той же степенью накала добавил тонкий голос гордого Миллавеллора.
«Таки не бросили, догнали, нашли!» — с неизъяснимой теплотой в сердце подумала Рахиль и резко открыла глаза. Злобный маньяк повернулся к ней спиной, уставившись на вооружённого пластмассовой сабелькой казака и безобидной самокруткой эльфа.
— Не запугаесь, — медленно выговорил пожилой толкиенист, зачем-то заслоняя грудью подъесаула.
Маньяк без улыбки поднял лезвие ножа к собственному лицу, коснулся мешков под глазами и демонстративно облизал острую сталь…
— Я знаю, сто десять, — тихо сказал молодой человек, шагнув в сторону.
Повернув голову, Рахиль едва не закричала — у входа висел телефонный аппарат, и недрогнувшей рукой казак поднял трубку.
— Да, да, и. о. Вельзевула слушает вас, господин Кочуев, — громогласно раздалось из динамиков. — Вы хотите заключить договор?
— Да.
— Не-э-эт! — взвыла сразу всё понявшая еврейка, но ничего уже нельзя было изменить.
— Как сказано в Библии: «И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил её…» — наставительно процитировала трубка. — Семь лет! Напоминаю, вы поступили вполне логично, Господь Бог вам здесь не поможет, только мы. Итак, семь лет за полновесный златоустовский клинок? Услуга единовременная и пролонгации не подлежит… Вы хорошо подумали?
— Да.
— Не-э-эт! — уже в один голос дружно заорали Миллавеллор и Рахиль, но было поздно, с тупым хихиканьем маньяк кинулся в атаку. Его громадное тело почти накрыло собой вдвое меньшего казака…
— Договор утверждается. Ваш заказ принят. Желаем приятного времяпрепровождения! — Трубка смолкла.
Старый эльф торопливо высвобождал юную еврейку. Уже в четыре руки, удвоенными усилиями они кое-как столкнули тяжёлую тушу с придавленного подъесаула. Он всё ещё мёртвой хваткой держал верную казачью шашку, насквозь пропоровшую тело маньяка…
— Ваня, Ваня, вы живы?! — Едва не рыдая, Рахиль бросилась ему на шею, от их детского шепелявинья не осталось и следа. — Шо вы наделали? Зачем оно было надо? Вам никто не сказал, шо таки продажа души дьяволу чревата малоприятными последствиями на семь лет?!! Ваня, вы — дурак…
— Да, — так же тупо признал Иван, растирая ушибленное плечо, — я и не спорю. Дурак… заслужил… но я… люблю тебя…
— И шоб я никогда не слышала от вас этих слов! — окончательно впала в истерику эмоциональная иудейка. — На фига оно мне, когда вы продали душу?! Шо я, умоляю, шо я вся буду с вами делать, когда вы не мой, а их?! Таки давайте я тоже что-нибудь им продам, раз вы так!
Подъесаул молча обнял её, прижал к своей груди и позволил отреветься всласть. Всё, что касалось проявления чувств, героическая еврейка умела делать как никто. Из одного её рёва можно было поставить целую сцену, канонический «Плач Ярославны» отступал на заслуженный отдых… Рахиль рыдала искренне, истово, целенаправленно, на всю аудиторию и тем не менее для каждого в отдельности! Она добавляла непредсказуемую гамму вздохов, всхлипов, стонов, не произнося имён собственных, нарицательных, а также проклятий или молитв, но самое удивительное, уложившись при всём при этом в какие-то пятнадцать-шестнадцать минут!
Остроухий Миллавеллор сидел рядышком, не дерзая вмешиваться в их слезоразливную идиллию, а потому неспешно докладывая неизвестно кому непонятно что:
— Гуань Ши всегда говорил… что-то умное… Да-да, и как раз на эту тему… но что? И, главное, зачем? То есть какое вообще дело этой китаёзе узкоглазой до того, что тут у нас творится?!! С чего он, собственно, лезет куда не просят?! И ведь, главное, такого умного из себя строит, что ты…
Сложноразнотравносоставная самокрутка убеждённого жителя «страны ароматов» тихо тлела, придавая его узкому лицу романтический ореол. Иван был занят слезами Рахили, сама девушка незаметно расцеловывала руки подъесаула, так что общего перехода на иной уровень не заметил уже никто.
Неизвестная сила перенесла их обратно, к тому же забору, но теперь на нём не было знака «Внимание, дети!». Более того, из памяти наших героев были стёрты почти все воспоминания о произошедшем событии. Хотя нет, разумеется, самое главное и ключевое не смог бы стереть никто — Рахиль знала, что её похитили, пытаясь изнасиловать и убить, а Иван спас её ценой продажи собственной души на семь лет, и Миллавеллор всему свидетель. Просто воспринималось это всё теперь ровно и буднично, как свершившийся факт, роковая данность, с которой надо научиться жить, а не заострять на ней внимание, впадая в панику или в крутой депресняк…
— Ага!
— Папа…
— Ага!!
— Папа, но выслушай же…
— Ага!!!
— Папа, он ведь сделал это из-за любви!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
О том, что Бог, безусловно, есть Высшая сила. Однако игра, устанавливая правила, играет порой и самим Богом. Что уж говорить о нас, людях…
…И вот мы снова возвращаемся к основной теме нашего романа — Бог есть любовь. Хотя и эти три слова трактуются совершенно по-разному разными группами населения в разное время и по разным причинам.
1) Священники дружно объясняют, что данную цитату должно понимать исключительно в контексте проявления любви к Богу, а любые отклонения от её духовного аспекта, мягко говоря, не приветствуются.
2) Учёные и философы относят предложенную аксиому к факту любви общечеловеческой или, если угодно, любви человека ко всему сущему, что и будет являть в себе великий Промысел Божий.
3) Влюблённые убеждены, что речь идёт о божественном благословении физической любви между мужчиной и женщиной…
Что на эту же тему думают коллекционеры, гомосексуалисты или зоофилы, лучше себе не представлять…
Давайте отложим тему «высокого и вышнего», вернувшись к нашей трогательной парочке. Уточняю, именно парочке, а не троице, потому что ушлый эльф на время слинял в кусты, что дало возможность двум горячим головам хотя бы попытаться выслушать друг друга…
— Ваня, посмотрите прямо сюда и ещё раз скажите: таки зачем?
— Рахиль, у меня просто не было выбора. Или он тебя на моих глазах… или мне потом с этим жить… По крайней мере, мне так казалось…
— Оно было глупо. Вы хоть поняли наскока? Я завтра умру и буду мученицей, а это левый пропуск в Рай. Таки шо будет, если завтра умрёте вы?
— Попаду в Ад. В чём проблема, мы и так тут торчим. Я не пойму, ты чем-то недовольна?
— Всем! Собой, вами, им, не знаю, кем ещё, но ими тоже. Поцелуйте меня…
— С ума сошла? Ты же в Рай собиралась…
— Ай, я вас умоляю… Какой Рай, шо мне там светит?!
— Минуточку, не целуйтесь, дети мои. — Восторженный Миллавеллор бесцеремонно вклинился между молодыми людьми, дружески обнимая их за плечи. — А у меня для вас неожиданно радостная новость! Угадайте?! Не хотите? Ладно, ладно, не буду томить ваши бедные сердца — видите вон тот неприметный камушек слева… А лёгкую царапинку у него на боку? Это след подковы быстроногого скакуна моей несравненной Нюниэль!
Романтический момент был утерян и растоптан. Сам патлатый женишок этого ни понимать, ни видеть не желал:
— А чего это вы оба смотрите на меня так, словно убить готовы?
Иван Кочуев первым убрал трясущуюся ладонь с рукояти шашки и, стиснув зубы, попёрся разглядывать злосчастный камушек. Рахиль несколько раз поворачивалась к всё ещё изображавшему недопонимание Миллавеллору, пристально смотрела ему в глаза, отворачивалась без объяснений, снова и снова, до хруста в пальцах, стискивая цевьё своей неразлучной винтовки…
