Доктор Сьюард склонил голову набок.
— Вернулась? Хотите сказать, что оставили ее в труппе после такой выходки?
— Да, вообще-то. Поймите, сударь, просто некем было ее заменить, да и Призрак…
— Как мило. Похоже, вам, парижанам, даже Нерон с Мессалиной могли бы преподать урок благочестия… О, не трудитесь запоминать эти сложные имена, они вам все равно ничего не скажут. Tempus fugit, так что к делу. У мисс Даэ замечены бихевиоральные изменения? Например, внезапная любовь к платьям с очень высоким воротничком? Желание полежать в постели подольше?
— Подольше — значит, до полудня?
— До заката солнца.
Директора переглянулись.
— Нет, — ответил Моншармен, — но мы за ней и не следили. А то мало ли что Призраку в голову взбредет, еще приревнует. Кроме того, мадемуазель Даэ — барышня очень тонкого, романтического склада ума, так что общаться с ней бывает затруднительно без должной подготовки.
«Например, если вы не читали книгу „Детям об ангелах“, а пыль у вас ассоциируется не с феями, а с беспорядком» — мысленно добавил он. Это еще хорошо, что Призрак уделяет ей внимание. Это ее отвлекает.
— Что ж, если очевидной подмены личности не произошло, то не все потеряно, — Сьюард промокнул губы салфеткой, затем аккуратно сложил ее и прогладил ребром ладони. — Я с удовольствием спасу несчастную девицу от кровавого создания ночи… Так, сколько вы ему платите?
Коллеги снова замялись, но Взгляд Джона Сьюарда мог вывернуть карман у ростовщика.
— Двадцать тысяч франков. В месяц.
Ламиеолог задумался.
— Не шикует ваш Призрак, туго пояс затянул. Я возьму в два раза больше. В качестве задатка. И еще столько же, когда работа будет выполнена.
— А как мы узнаем, что она выполнена? — осторожно поинтересовался Ришар.
— Я могу принести вам его отрубленную голову, — увидев, что директора изменились в лице, он добавил, — но думаю, что слова джентльмена будет достаточно…
Раскланявшись с директорами и положив чек в бумажник, доктор Сьюард вернулся на прежнее место и попросил у официанта чашечку чая. Хорошего чая в Париже не найдешь, и здесь Францию обскакал Джон Булл. Но сосредоточиться проще, если мерно помешивать чай.
Самое время подумать о предстоящем рандеву. Об этой встрече Сьюард размышлял еще со вчерашнего вечера, ибо не любил действовать с бухты барахты, но пора подвести итоги и выработать стратегию. Удобнее всего разложить информацию по пунктам. Джон Сьюард представил медицинскую карточку, на желтых листах которой было написано еще свежими чернилами…
Имя: Сара Шагал-Абронзиус
Возраст: 18
Род занятий: студентка, Кенигсбергский университет, медицинское отделение. Первая девица в университете за всю его историю! Каким-то образом ее приняли даже несмотря на непоколебимую уверенность ректора, что раз в месяц у женщин случается помрачение рассудка, которое усугубляется чтением любых книг, за исключением кулинарных и молитвенника.
Семейная история: А вот здесь все становилось еще интереснее. Про родителей миссис Абронзиус ходили самые занятные слухи. Поговаривали, будто они в разводе, что само по себе бросает на нее тень. А другая точка зрения была куда более занимательной — будто матушка Сары… как бы это выразиться… невдова? почти вдова? вдова при не-вполне-живом муже? Интересно, какой вид траура предписывает этикет в таком случае?
Направление беседы вырисовывалось само собой.
Сначала виконт фон Кролок потянулся, и лишь потом задумался, как вообще это у него получилось. Уже несколько месяцев подряд каждый вечер начинался криком «Ты опять мне нос расквасил!» Разделять гроб с кем-то еще было непривычно, но на этом настаивал Альфред, который страдал клаустрофобией, боязнью темноты и боязнью быть похороненным заживо. А если добавить сюда его школьную привычку прятать сухари под подушкой и грызть их посреди полудня, можно понять, почему Герберт просыпался с красными глазами и клевал носом весь вечер.
Остальные обитатели склепа были не лучше. Отец забирался в саркофаг с керосиновой лампой и часов до трех листал газеты, параллельно проводя сравнительный анализ современной международной политики с событиями двухсотлетней давности. Вслух, разумеется, ведь нехорошо лишать домочадцев возможности расширить кругозор. Магда и старик Шагал пытались заниматься личной жизнью, тихо и ненавязчиво. Какие только меры не предпринимал Куколь, чтобы научить их поведению в цивилизованном обществе! Один раз он заколотил их в гробу на пару недель, но, как оказалось впоследствии, они отреагировали на это наказание так же, как мышь, которую заперли в сыроварне. В другой раз голубков расселили по отдельным гробам. Но они так печально — и так однообразно! — перекрикивались, признаваясь друг другу в любви, что граф, который терпеть не мог клише, собственноручно вытащил их из разных гробов, сунул их в один гроб, отругал Куколя за самоуправство, потом отнял у Альфреда сухари, задал сыну взбучку, чтобы тот не огрызался, забрался к себе в саркофаг, хлопнул каменной крышкой… и она раскололась посередине.
Говорят, что не везде вампиры спят в одном склепе. Вроде бы в Соединенных Американских Штатах у каждого члена немертвой семьи есть своя собственная усыпальница. Но это все байки, наверное.
Сегодня Герберт никаких проблем не испытывал. В гробу было просторно, потому что он лежал в одиночестве.
Тысяча святых! Куда подевался Альфред?
Ведь они договаривались, что сбегут из подземелий вместе! А если он вылез из гроба первым, то, пожалуй, мог попасться на глаза Призраку Оперы. Ужасно, если так. Призраку даже не понадобиться швырять в Альфреда чесноком. Стоит лишь напомнить, что он пробрался в эти апартаменты без разрешения, и бедняга сам зачахнет от чувства вины. Чуть приподняв крышку гроба, вампир посмотрел в щель, но ничего необычного не заметил. Тогда он уронил крышку на пол, сел, поправил волосы и с удивлением уставился на свою руку, облепленную комьями земли. Пошарил по простыне. В гробу, полном земли, он не просыпался уже пару столетий, с тех пор как вышел из возраста для игры в «мертвецов и могильщиков.» Кому взбрела в голову эта идея и зачем?
Вдруг рядом с гробом он заприметил чашку, с синими цветами и позолоченной каймой. В сосуде находилась более чем знакомая жидкость.
При всем своем восхищении французской толерантностью, даже Герберт не допускал мысли, что человек, обнаруживший в своем доме вампира, побежит покупать ему завтрак, а потом еще нальет кровь в изящную тару. Даже монахиня, в чьи обязанности входит любовь к ближнему, не проявила бы столько доброты, а что уж говорить о мрачном владыке подземелий? Протерев еще сонные глаза, виконт заметил под блюдечком сложенный вдвое листок бумаги. Ага! Наверняка Призрак искренне желает ему подавиться этой кровью и проваливать вон. Но к немалому удивлению Герберта, записка вещала:
«Господин виконт!
Покорнейше прошу прощения за то, что не смогу прислуживать Вам за завтраком. Господин Эрик, он же Призрак Оперы, пригласил меня прогуляться в книжный магазин, а я не смею отказать нашему любезному хозяину.
В остальном же не извольте волноваться — катафалк я оставил на городской конюшне, с отелем рассчитался, выглаженное белье Вы найдете в гостиной.
Ваш смиренный слуга,
Куколь.
P.S. Пусть Ваша ночь будет преисполнена такой черной печали, от которой Ваше исстрадавшееся сердце разорвется на части.»
Герберт повертел записку. Удивительно, что прослужив столько лет в их доме, Куколь все еще умудрялся писать твердым, округлым почерком. Как только у него руки не трясутся?
Но листок бумаги выпал из тонких пальцев, когда в комнату вошел Альфред, обнаженный за исключением полотенца, целомудренно обернутого вокруг бедер. С его мокрых волос капала вода, стекая по белоснежным плечам, по гладкой, безволосой груди, заканчивая свой путь под его набедренной повязкой… «Он прекрасен, как Антиной» была вторая мысль виконта. Первая же звучала так — «Где-где-ГДЕ-здесь-ванна-чтобы-я-смог-смыть-с-головы-эту-гадость-пока-у-меня-не — появилась-перхоть-и-секущиеся-концы-и-паразитарные-заболевания-и-архангел-Михаил-знает-что-еще!!!»
— Герберт? Ну ты спишь! — юный вампир восхищенно поцокал языком. — Мы тебя втроем будили.
— Втроем?
— Ага — я, Куколь и Эрик. Теперь он наш домохозяин. Мы остаемся здесь!
— Постой, ты сумел уговорить Призрака сдать нам комнату? — спросил Герберт недоверчиво, но в то же время понимая, что щенячьи глаза друга могли растрогать самое заскорузлое сердце. Когда ресницы Альфреда начинали трепетать, даже мистер Скрудж, смягчившись, дал бы ему целый шестипенсовик.
— Не я — Куколь. Оказывается, они с Призраком состоят в Обществе Владельцев Старинных Органов, ну а члены клуба обязаны друг другу помогать. Ты бы слышал, с каким восторгом Эрик отзывался об этом обществе! Все твердил «Будь оно трижды проклято.»
