– Ты бы лучше не бегал, – убеждал он. – А то невкусный станешь…
– В уксусе отмокнет, – не глядя, отозвался Магога. – Если ты, подлец, уксус не выпил…
– Как можно! – опустил руки Гога. Жихарь пырнул его ножом прямо в брюхо, но и брюхо было твердое. – Хватит, поиграли, – заключил Гога.
Жихарь, не соображая, что творит, метнулся от него к противоположной стене, с разгону добежал до половины, оттолкнулся ногами и полетел головой вперед. Заостренное навершие шлема вонзилось Гоге в грудь как раз напротив сердца.
Гога охнул, остановился и, причитая, начал крутиться по горнице. Жихарь торчал у него из груди, словно кривой нож–складень. Чуть голова не оторвалась, но вовремя лопнул ремень–подбородник. Оба рухнули одновременно.
Шлем остался торчать в Гогиной груди.
– Сколько можно возиться! – возмутился Магога, поднял башку и увидел кончающегося братца. Магога опрокинул стул и бросился к Жихарю. Жихарь побежал к двери, Магога за ним. Жихарь спрыгнул с крыльца, слыша за собой тяжкое шлепанье.
Конь Ржавый испуганно всхрапнул и метнулся в сторону. Огромный кулак ударил богатыря в спину, он рванулся лицом вниз и сомлел, словно княжеская дочь, чтобы не слышать, как его будут резать, свежевать и пихать в печку. Все это он уже проходил в детстве, но тогда была всего лишь старая ведьма…
…Из тьмы его вывел радостный крик Будимира. Жихарь открыл глаза и увидел траву. Он подрыгал ногами и руками – все было на месте, только спина болела. Жихарь сел и замотал простоволосой головой.
Вовсе никакой не кулак треснул его по хребту. Это была башка великана Магоги. Жихарь взял вражескую конечность за волосы и поднял. Магога еще успел показать ему язык, да тот так высунутым и остался.
Богатырь поглядел на крыльцо. На ступеньках валялось бывшей головой вниз тело Магоги, и крови в этом теле было столько, что конь Ржавый с отвращением поднимал копыта, сторонясь растекающейся лужи.
Жихарь глянул выше. На навесе крыльца сидел петух Будимир, держа в когтях косу. Коса была красной.
Ни Гога, ни Магога не погибли от человеческой руки, ведь нельзя назвать рукой голову в шлеме, и Петуха с человеком не спутаешь.
Жихарь долго сидел, где упал, все еще не веря в спасение. «Не уважил Проппа, дубина, вот и влип! – казнил он себя. – Только как же я с петушком–то теперь рассчитаюсь?»
Он тяжело поднялся и вернулся в избу, захватив на всякий случай кистень. Но Гога не подавал признаков жизни. Жихарь выдернул шлем из груди – теперь она была мягкая, человеческая. Вытер шлем полой зеленого балахона, яростно пнул обломки меча–подлеца. Потом по–хозяйски прошел на кухню.
Покойные князья пренебрегали не только хлебом, но и крупой. Жихарь нагреб полное решето гречки и вынес на улицу. Будимир тотчас, не выпуская своей маленькой косы из лап, слетел вниз и весело стал клевать. Жихарь еще сходил на кухню, нашел ячменя для Ржавого. Самому есть отчего–то расхотелось.
«У них ведь и оружие должно быть», – думал он, шаря по ларям и кладовкам.
Но попадались только тяжелые мясницкие ножи разных очертаний и назначений.
Их и в руки–то брать было противно.
Жихарь поставил на место опрокинутый стол. В глиняном пузырьке оставалось еще немного чернил. Жихарь поднял перо и, поражаясь новому умению, начертил на оборотной стороне пергамента несколько строк. Подождал, пока чернила просохнут. С омерзением взял кухонный нож и отсек голову Гоге. Кровь из людоеда уже почти вся вытекла.
Жихарь вынес голову во двор к самому тыну и насадил на кол – все–таки сказалась служба у князя Жупела. Рядом пристроил голову Магоги, а под ними прикрепил пергамент с надписью:
ЭТО БЫЛИ ГОГА И МАГОГА. ОНИ БОЛЬШЕ НЕ БУДУТ.
В небе загорались первые звезды. Жихарь схватил обезглавленного Магогу за ноги и кое–как затащил в избу, положив рядом с братиком. Долго смотрел, не стоит ли чего прихватить с собой, и решил, что не стоит. Потом спохватился и полез под печку.
– Выходи, дедушка, не надо здесь жить… Но под печкой молчали. Жихарь нашарил в пыли что–то мягкое и вытянул наружу. Домовой был мертв. Жихарь ласково погладил мохнатое тельце, тронул мозолистые лапки.
– Еще и глаза ему выкололи, скоты, – сказал он и вышел с домовым на руках прочь. Уже почти стемнело. Жихарь положил замученного старого малыша под изгородь. – Посвети нам, Будимир, – попросил он и подсадил отяжелевшего от крупы кочета на крышу. Потом отвязал коня.
Петух зашипел, захлопал крыльями, раздувая бегающие по перьям искры. Сухая дранка скоро занялась, весь двор осветился. Через мгновение пламя стояло столбом, и в этом столбе метался, катался, купался красный петух.
Жихарь вырезал ножом пласт дерна, углубил ямку, положил в нее домового, закрыл пластом и заровнял могилку.
– Следи, чтобы другие избы не тронуло! – предупредил он Будимира. Отважный петух послушно покинул сразу осевшее пламя и принялся склевывать самые бойкие искры на лету.
Ночевал Жихарь в телеге, набросав туда прошлогоднего сена. Долго не мог заснуть, глядел на пожарище.
А когда отгорело, со стороны людоедского подворья послышались плач и причитания. Это другие домовые, дворовые, банники и овинники отпевали своего товарища.
Будимир не стал тревожить их своим кукареканьем, пропустил первую побудку.
Они поскорбели и разошлись по своим дворам и домам, чтобы дожидаться старых хозяев или новых жильцов.
Скверно было на душе – то ли из–за домового, то ли еще из–за чего.
Ваша светлость, я покойный дофин!
Марк Твен
Солнце не торопилось вставать над выморочной деревней, и если бы не заголосил все–таки благородный Будимир, то запросто могло бы так и застрять за лесами и горами на вечные веки. Жихарь протер глаза, поднялся и спрыгнул с телеги. Хорошо, что в колодец проклятые братцы не набросали чего попало, удалось и коня напоить, и самому умыться до пояса. Вытереться, кроме рукава, было нечем, а брать полотенце в любой пустой избе не лежала душа:
пусть все остается как есть. Пришел черед и отвергнутой людоедами краюхи.
Задерживаться здесь было ни к чему. Будимир уже привычно устроился на шлеме.
Проезжая мимо сожженного подворья, богатырь задержался. Выбраться из пламени безголовые Гога и Магога никак не могли, а вот поди ж ты: поверх почерневших бревен серый пепел образовал две фигуры с раскинутыми руками.
Жихарь потревожил пепел шаром кистеня. Пепел загудел и стал подниматься в воздух, превращаясь в тучу неисчислимой мошки. Конь Ржавый отпрянул назад, но мошка, покрутившись на высоте бывшей крыши, потянулась куда–то в сторону. Жихарь с досадой вспомнил, что жечь таких злодеев огнем не следует, ведь именно из–за этого мошка и пошла жить на свете.
Головы Гоги и Магоги, торчавшие над плетнем, тоже не остались в прежнем положении:
Магога зубами вцепился в ухо, Гоге, словно бы казня брата за оплошность в схватке.
– Угомонитесь, изверги, – посоветовал близнецам Жихарь и поехал дальше.
За деревней дорога была все такой же заросшей. Вот уже и запаха дыма не слышно. Снова по обеим сторонам тропы поднимался ельник. Уныло и однообразно засвистали птицы. Петух на шлеме сидел тихо, не тревожился.
Ржавый шел неслышным ровным шагом. Жихарь решил, что по утренней–то прохладе надо бы ехать побыстрей. Нагайки у богатыря не было, да и не любил он понукать коней, надеялся только на верность и сообразительность. Он несильно тронул бока Ржавого каблуками, и тот послушно перешел на рысь.
Следовало миновать лес до вечера, если только у чернолесья вообще есть конец: знающие люди говорят, что оно тянется до Соленого Моря.
Ближе к полудню за поворотом выросло очередное изображение Проппа. Жихарь учел вчерашний жестокий урок и придержал коня. Ржавый явно обрадовался, когда всадник покинул седло, и бодро занялся травой. Будимир тоже решил размять лапы.
Чтобы жертва была верней, Жихарь помазал Проппу губы медом из подаренного Беломором горшочка и только после этого, усевшись по удобнее, стал рассказывать давнишнюю устареллу, героем которой был витязь Как по прозвищу Закаленная Сталь.
Витязь был герой, а вот с князем ему не повезло: злой князь Матрос давал ему поручения одно тошнее другого. Сперва он велел Каку насыпать в тесто Подземельному Батюшке толченой травы махорки, и витязь с большими потерями это исполнил. Потом князь приказал построить к своему граду дорогу, да не простую, а железную. Как и этот приказ выполнил, заморив, правда, работой почти всю свою дружину. Но и этого было мало проклятому Матросу: он выколол витязю глаза и переломал спину, после чего потребовал от бедняги написать книгу – такую, чтобы от нее воины сами, своей охотой рвались в бой. Как Закаленная Сталь справился и с этим делом, но умер, сказав напоследок:
