— Не сходи с ума, — морщусь я. — У меня с тобой ничего не было, и ребёнок твоим быть не может.
Арават закатывает глаза.
— Кого ты дуришь, женщина? Слепой увидит и тупой поймёт, что ты при родах Кира даже через улицу не была. А скорее всего, и на планете. Мой он, и точка.
Мы с Азаматом ещё раз переглядываемся.
— Этого не может быть вне зависимости от того, кто его мать, — настаиваю я. — Когда мы его только сюда привезли, я делала тест на отцовство. Он сын Азамата. Если бы у Азамата был брат-близнец, можно было бы ещё поспорить. Но ты там близко не проходил. Если хочешь, могу прямо сейчас ещё раз взять у вас обоих анализ и…
— Да кого волнуют твои тесты! — фыркает Арават. — У меня глаза есть, и видят они ещё весьма неплохо. Мало ли, что там твои машинки пишут! Я своё всегда узнаю.
Азамат кашляет — то ли для привлечения внимания, то ли просто потому что кашляет.
— Значит так, отец. Давай договоримся. Ты можешь думать по поводу Кира всё, что хочешь, но я совершенно искренне считаю его своим. И я буду его воспитывать и принимать все решения, которые его касаются. Я не против, чтобы ты поддерживал с ним отношения, в конце концов, Кир уже большой мальчик и может сам выбирать, с кем общаться. Кстати, что касается его компании, у меня есть пара идей, что с этим делать, и мы их уже обсуждали между собой. Так вот. Если ты хочешь думать, что он твой, а я просто тебя защищаю — пожалуйста, думай. Но если он когда-нибудь провинится, ты скажешь об этом мне. И не вздумай наказывать его своими методами. Если я узнаю, что ты его хоть пальцем тронул, ты его больше не увидишь. А я узнаю, даже если Кир сам ничего не скажет. У меня глаза и уши по всей планете, да такие, что ты и не представляешь.
Закончив речь, Азамат снова кашляет, и я уже не сомневаюсь, что это болезненное.
— Кир, сынок, — с нажимом говорит муж, — ты там что-то говорил про горячее молоко с маслом? Сделай, а?
— Что? Да, сейчас! — остолбенело откликается Кир и бросается к холодильнику.
Я в свою очередь иду рыться в аптечке. Народные средства, конечно, замечательно, но и лечения никто не отменял.
— Ишь ты как развернул, — наконец находит слова Арават. — Кто бы мог подумать, что я такого неженку вырастил. Или ты считаешь, что я тебя несправедливо наказывал? Меня-то в детстве отец похлеще порол, я тебя ещё жалеючи…
— Я ничего не считаю, — шепелявит Азамат, рассасывая гигантскую противовоспалительную таблетку. — Справедливо там, несправедливо, кто теперь установит. Я только знаю, что моих детей никто не будет бить, пока я жив.
— Ну я посмотрю, как ты вырастишь из них хороших людей без ремня, — с сомнением кривится Арават. — Пока что он водится с друзьями, которые спят под столом.
Кир поджимает губы и остаётся стоять у плиты, как статуя протеста.
— Под столом спит не Киров друг, а мой подчинённый, — не моргнув глазом сообщает Азамат. — А я за восемь лет командования поднаторел в воспитательном деле, ни разу никого не стукнув. И намерен продолжать в том же духе.
— Вообще, — вставляю я свои пять копеек, — на Земле уже несколько веков телесные наказания — это подсудное дело. И ничего, хватает хороших людей.
Арават смотрит на меня так, будто хочет сказать, что мне бы в своё время хорошая порка не повредила, но при Азамате не решается.
— Лизонька, — резко меняет тему Азамат. — Мы сегодня в столицу возвращаемся?
— Ещё чего! — фыркаю я. — Ты же там сразу на работу выйдешь! Нет уж, сиди тут, лечись. Отзвонись своим дармоедам, скажи им, что заболел, пускай тебе ещё больничный оплатят, если надо, я оформлю.
— Тебе чего, денег не хватает, прорва? — опешивает Арават. — Жена Императора!
— Мне всего хватает, а кто-то тут энцефалолинзы хотел.
— Ты меня соблазняешь, — довольно улыбается Азамат. — А погулять выпустишь? Там такой снежок с утра шёл…
— Какой погулять?! Я тебя щас в камин целиком засуну, и питаться будешь одним эвкалиптовым маслом! Гулять он собрался по морозу!
Азамат стоически выдерживает мой фейерверк, на всякий случай прикрыв голову ладонью.
— Понял, понял, рыбонька, не кипятись. Я просто спросил, на всякий случай. А завтра выпустишь?
Я с шумом набираю воздуха на следующую гневную тираду, но Азамат быстро снижает цену:
— А послезавтра?
— Посмотрим, — мрачно сдаюсь я. — Если будешь хорошо себя вести, пить все таблетки, много лежать и мало работать.
— Чем не пожертвуешь ради благой цели, — вздыхает он. — А лежать обязательно в спальне или можно в гостиной?
— Можно в гостиной, — окончательно размякаю я. — Только я там камин включу.
— И зажаришь меня на вертеле.
— С перцем и горчицей.
— Согласен.
— Вперёд.
Я иду разжигать камин и слышу за спиной голос Аравата:
— Ну ты и подкаблучник…
— Она обо мне заботится, — мечтательно произносит Азамат. — Ты не поймёшь, наверное. Я сам поначалу не понимал.
Я возвращаюсь в кухню сопроводить супруга на ложе, сопровождаю, укладываю и укрываю пледом по пояс.
— Ну ты его ещё запеленай! — возмущается Арават, пришедший следом. — На нём вон какой кафтан пуховый, куда ещё? У меня такой был похожий, жалко износился. Где ты его покупал, Азамат?
— Мне его Лизина мать связала, — гордо сообщает Азамат, закладывая руки за голову и приготавливаясь целый день плевать в потолок.
— Мать?! Эта жуткая баба?!!
— Зря ты о ней так, — ехидно замечаю я. — Она бы и тебе связала, ты ей понравился.
Арават закрывает лицо руками.
— Нет, спасибо, я обойдусь.
— Ну ты ещё подумай, — медовым голосом продолжаю я. — Она пока что другим занята, но другое скоро кончится и придёт к нам на почту, и тогда у неё начнут чесаться руки… Конечно, ещё есть Хос и Тирбиш…
Арават кривит рот и смотрит на меня, как на змея-искусителя.
— И что, она вот этих всех оленей и орлов вывязывала? Полиняют же всё равно.
— Земная шесть не линяет.
Арават скрипит зубами так, что стёкла дребезжат.
— Я подумаю, — наконец сообщает он мрачно.
Кир приносит Алэка и укладывает его Азамату на живот в качестве грелки. У Алэка другие соображения по этому поводу: папа нужен для того, чтобы играть в унгуцики, то есть подпирать ребёнка ладонями под пузо и мотать им над головой, чем круче повороты, тем громче счастливый визг. Азамату и самому этот процесс доставляет массу удовольствия, он смеётся и сюсюкает, как я в страшном сне не могу. Кир смотрит на них с откровенной завистью, и я тыкаю его под рёбра. Он совершенно неожиданно отвечает тем же. Я щекотки вообще не боюсь, но такую наглость снести невозможно, поэтому я применяю все свои козырные приёмы, отточенные в потасовках с братом. Азамату тоже перепадает пару раз, Кир хохочет и брыкается, Алэк пищит, короче говоря, диван превращается в бедлам с бесильней.
Наконец мы более-менее выдыхаемся, растягиваемся поверх Азамата, который, со свойственной ему ответственностью, ещё и придерживает нас, чтобы не укатились. Алэк сидит посерёдке, круглыми глазами оглядывает нас и увлечённо жует кулак.
— У него скоро зубы будут резаться, да? — спрашивает Кир, отдышавшись.
— Похоже, — говорю. — У него где-то была жевалка специальная, не знаю уж, куда её Тирбиш дел.
Над нами вырастает мрачная тень.
— И часто у тебя такое непотребство творится? — ласково интересуется Арават.
Я строю ему противную рожу, Кир покатывается, Азамат смотрит на Аравата задумчиво и с жалостью, поудобнее перехватывая сползающего Кира.
— Ты считаешь, что ещё недостаточно меня воспитал? Боюсь, что продолжать поздно. Я такой как есть и исправляться не собираюсь. Я рад тебя видеть и счастлив, что мы наконец-то разрешили старые споры. Но я твоими же стараниями уже давно свой собственный человек, у меня своя семья, и ты в неё не входишь. Ты сам так решил. А раз так, то в этом доме ты гость, и веди себя, как подобает гостю.
Честно говоря, мне уже начинает казаться, что Азамат переборщил. Всё-таки старик очень самолюбив, а на такое кто угодно обидится, даже притом, что всё справедливо. Однако Арават разворачивает проблему неожиданным для меня ракурсом.
Он выпрямляется и поглаживает бороду.
— Ты знаешь, я всегда считал, что мне очень неповезло с сыновьями. Вы с Ароном оба всегда были безвольными и бессмысленными. Я ожидал, что вернувшись на планету с женой, ты тут же приползёшь ко мне вымаливать прощение. Что будешь ходить и скулить под окнами, как побитый щенок. Зашлёшь жену меня задабривать. Но ты не пришёл, а жена твоя такая стерва, что никого в мире задобрить не может. Твой духовник приезжал за тебя просить, но как я понял, без твоего ведома. Вместо того, чтобы ползать на брюхе, ты добился избрания. Я решил тебя поощрить и объявил, что признаю. Думал, ты придёшь обниматься и благодарить. Но ты снова не пришёл. Теперь я сам явился в твой дом и попросил прощения. И оказалось, что я тебе вовсе не нужен.
