Я рывком поднял Энтипи и легко, как пушинку, несмотря на свою хромоту, швырнул на кровать. Свечи, которые стояли на низком столике, опрокинулись и погасли — край ее платья смел их на ковер. Но тьму, воцарившуюся в спальне, рассеивал свет полной луны, который лился внутрь сквозь высокие окна. И в этом призрачном свете я разглядел ее глаза. В них по-прежнему горели насмешка и вызов. И еще — желание.
Я дрожащей рукой разорвал ворот ее платья. Она принялась стаскивать с меня камзол. Мы барахтались на постели, являя собой беспорядочное сплетение рук, ног, торсов и голов, которое с каждой секундой все более обнажалось, по мере того как мы срывали друг с друга одежды. Я никогда еще не носил такого роскошного платья, и никогда мысль о том, что с ним станется, не заботила меня менее, чем в те минуты.
Я лежал на спине, и Энтипи покрывала поцелуями мое лицо, шею, грудь. Приникла губами к соску и вдруг вонзила в него зубы. Я вскрикнул от боли, и она нежно прижалась ко мне всем телом.
На миг перед моим мысленным взором вновь предстал возродившийся из пепла феникс, и в глубине сознания мелькнула мысль, что на моем месте должен быть Тэсит…
А после я подумал…
А вдруг это не так?
И эта внезапная, невесть откуда взявшаяся мысль меня просто потрясла.
Что, если… что, если именно я и никто другой с самого начала был назначен на роль героя этой истории? Разве можно исключить, что судьба всегда вела меня в верном направлении, просто я сам принужден был искать предлоги, чтобы ему следовать. И находил их! Черт побери, разве это так уж невероятно? Что, если не прав был Тэсит, а не я? Это ведь вполне возможно. Разумеется, еще как возможно! Этот идиот подставил грудь под стрелы, превратившись в живую мишень. Выходит, с даром предвидения у него дело обстояло не очень…
— Да! Да! — крикнул я вне себя от счастья.
До чего же здорово было ощутить себя не жалким самозванцем, влачащим свои дни в вечном страхе неизбежного разоблачения, а избранником судьбы, достойным всех милостей, которыми она его одарила. Выходит, все именно так и обстояло: несмотря на низкое происхождение, на трагические обстоятельства, при которых я был зачат, на безрадостное нищее детство, я пробился наверх, на самый-самый верх, и судьба мне в этом благоволила. И теперь я с чистой совестью, без всякого чувства вины могу пожинать плоды наших с ней усилий.
Энтипи, не подозревавшая, что я говорил сам с собой, простонала «да» мне в ответ.
Она обвила мои бедра ногами, и я приник к ней, стал покрывать страстными поцелуями ее лицо, шею, ложбинку между грудями. Тела наши слились воедино, и Энтипи хрипло, прерывисто задышала, а я смотрел и не мог насмотреться на ее лицо… На нем появилось новое, прежде мной не виданное выражение — то была уже не самовлюбленная принцесса, а юная женщина, безраздельно принадлежавшая мне одному. Я был полновластным хозяином не только ее тела, но и души. В этот миг призрак Тэсита навсегда нас покинул, он с протяжным и жалобным стоном унесся в бескрайнюю высь неба…
Сжимая в объятиях Энтипи, которая, как и я, изнемогала от страсти, я видел перед собой феникса, языки пламени, плясавшие вокруг сказочной птицы. Из неистового огня, который охватил нас обоих, рождалось нечто не менее прекрасное и великое, чем царственная птица. То была любовь, которую я ощутил в своем сердце, когда в пароксизме страсти выкрикнул ее имя. Она тоже звала меня по имени, и голос ее звенел и прерывался от любви…
— Энтипи… — едва не рыдая от счастья, произнес я. — Я люблю тебя…
— Давно пора, черт возьми, — простонала она, и волна наслаждения подхватила нас и понесла в бескрайнюю пучину на своем пенном гребне.
Проснувшись, я тотчас же зажмурился от яркого света, который лился в спальню сквозь незашторенные окна. Голова принцессы покоилась на моем плече. Пушистое одеяло почти целиком сползло на пол, и лишь край его прикрывал бедра и стройные ноги Энтипи, верхняя часть ее тела была обнажена. Я залюбовался ее маленькой, упругой грудью. Между прочим, у принцессы, при всей хрупкости ее сложения, мускулатура была развита неплохо… что она и доказала на практике во время наших ночных акробатических упражнений… Боже, ее высочество оказалась просто ненасытной…
А еще… она и впрямь до вчерашнего вечера была невинной.
Осмысливая эти открытия, я погладил ее по белокурым волосам. Она улыбнулась во сне и еще тесней ко мне прижалась. И я принялся мечтать.
Я мечтал о совместной жизни с Энтипи. Могли бы мы с ней быть счастливы? Мне было трудно ответить самому себе на этот вопрос. Ведь принцесса малость не в себе. Можно ли доверять человеку, который не вполне отвечает за свои поступки? Хотя, если разобраться… Я по крайней мере твердо знал об этой ее особенности и не питал на счет ее высочества никаких иллюзий. Мне следовало, находясь с ней в постоянном и тесном общении, все время быть начеку — и только. Не так уж это и сложно, в конце концов. Я что имею в виду: вот взять, к примеру, Астел. Уж та-то была нормальной во всех отношениях. И бросилась мне на шею, завлекла в свои объятия, а после ограбила и чуть не убила. Вот чем обернулось мое доверие к ней. С Энтипи же о доверии и речи быть не может. Единственное, что не подлежало сомнению, это как раз то, что она неизменно заставляла сомневаться в себе. В этом была пусть извращенная, но все же логика.
Я размечтался о том, как здорово было бы однажды взойти на трон. Рунсибел и Беатрис ведь не вечные. К тому же они так настойчиво подталкивали меня к мысли, что я как раз тот самый герой, портрет которого выткан на гобелене и который должен стать правителем Истерии. Быть может, выдав за меня свою дочь, они через какой-нибудь десяток лет уйдут на покой, а бразды правления вручат нам, то есть мне? И я, Невпопад, стану полновластным хозяином огромной процветающей страны. Или на худой конец помощником Энтипи в нелегком деле управления государством.
Я зримо представил себе, как Морнингстар по моему приказанию двадцать раз обегает вокруг крепости — в полной боевой амуниции. И так каждый день.
Я мечтал о том, как все станут бояться и уважать меня, как я буду упиваться своей почти безграничной властью над всеми без исключения жителями Истерии. Как я в торжественной обстановке объявлю себя героем, появление которого было предсказано.
Давно уже я не ощущал в себе такой полноты жизни, такого прилива сил. Просто-таки другим человеком себя почувствовал.
Энтипи во сне перевернулась на бок и забросила ногу мне на бедро. Бедняжка, наверное, озябла. Но угол одеяла, которым принцесса была укрыта, от этого ее движения с тихим шелестом сполз на пол, и я залюбовался ее стройными, тонкими ногами, округлыми ягодицами. И усмехнулся про себя.
Какие еще мне нужны доказательства того, что мы должны принадлежать друг другу, что мы друг для друга созданы? Ведь вот оно — родимое пятно у нее на бедре, в точности такое же, как у меня, — язычок пламени…
Надо же, какие на свете бывают совпадения. Глядя на эти одинаковые отметины на наших телах, можно подумать… что мы состоим в родстве.
Мне стало трудно дышать. Кожа покрылась мурашками.
Родовая отметина… точная копия моей… знак принадлежности к одной семье, свидетельство близкого родства…
Я всмотрелся в ее лицо, и наихудшие мои опасения подтвердились. Как же я мог прежде этого не замечать?! Такие знакомые черты…
В памяти моей один за другим стали возникать разрозненные эпизоды нашего с ней недолгого общего прошлого… необъяснимые совпадения… Теперь только все встало на свои места. Недаром же королева отправила за ней именно меня, мне одному поручила с ней подружиться. Она материнским инстинктом поняла, что мы с Энтипи сумеем найти общий язык, что мы во многом так похожи… До меня наконец дошло, почему единороги приходили в исступление, стоило нам только проявить нежность друг к другу. Тогда я ошибся, решив, что они собирались отомстить мне за Тэсита, за то, как я с ним поступил. Но дело было в ином: эти легендарные животные знали, что союз между нами стал бы не чем иным, как гнусным кровосмесительством… Боги, она сама вечером сказала, что у нее от природы волосы того же цвета, что и мои… Она похожа на меня, как… Как сестра…
Я так жутко, так отчаянно взвыл от ужаса, что, не сомневаюсь, даже Тэсит, лежа в своей пещере в Приграничном царстве, услыхал этот крик, и мертвый его рот изогнулся в злорадной усмешке, а губы прошептали: «Поделом же тебе!»
МОЙ истошный вопль не просто разбудил Энтипи, он буквально смел ее с постели.
Она взглянула на меня с тревогой. О боже, ее лицо… Которое так походило на мое! Как я мог сразу этого не заметить? А где, интересно, были глаза у всех окружающих? Я продолжал вопить как резаный, как буйнопомешанный. Понимаете, просто перестал собой владеть.
Энтипи решила, что во сне мне привиделся кошмар.
