Виктор, вытаращив глаза то ли от ужаса, то ли от попыток дышать ими, так как рот и нос его были наглухо замотаны, осторожно, но отчаянно замотал головой.
— Что ты со мной тут глухонемым притворяешься? — гневно оскалился Иудав, не дождавшись членораздельного ответа.
— Подожди, — прервал его монолог брат. — Послушай, несчастный, — обратился он к пленнику. — Поклянись, что если я вытащу эту тряпку у тебя изо рта, ты не будешь кричать. Кивни один раз, если нет, и два — если клянешься. Если ты нарушишь свою клятву… Ты знаешь, что будет дальше.
Огранщик яростно закивал головой.
Платок был размотан и заброшен в угол.
— А теперь слушай меня внимательно, сын падальщика. Куда ты дел волшебный кувшин, который украл у нас в доме?
— Кувшин?.. Кувшин?.. Кувшин?!.. Да вы что!.. — все еще хватая ртом воздух, просипел злосчастный Огранщик, и убеждение в своей правоте и оскорбленная невинность сквозила даже не в каждом его слове, а в каждой букве. Ее почувствовали и ей уже готовы были поверить даже выпускники школы черных магов и злых чародеев Шатт-аль-Шейха.
Братья переглянулись.
«Не врет», — читалось во взгляде одного.
«Придется прирезать просто так и по-быстрому», — проступало сожаление во взгляде другого.
— Какой кувшин?.. Я не крал никаких кувшинов ни в чьем доме!.. Вы меня с кем-то… с кем-то… — и тут Огранщику пришла, да там и осталась, чтобы навеки поселиться, одна маленькая, но чрезвычайно крамольная мысль.
— …путаете… — беспомощно закончил он.
При первых же признаках дрожи сомнения в голосе пленника братья встрепенулись, как стервятники при виде медленного черного пятнышка на горизонте.
Когда же непрошенное озарение не только устроилось по-домашнему в голове Виктора, но и полностью вступило во владение его лицом, братья, не сговариваясь, шелковыми голосами вопросили:
— С кем?
Огранщик, у которого было, увы, слишком мало опыта в отрицании очевидного, и воспитание которого даже не предусматривало возможность такого действия, только набычился и мужественно поджал губы.
— Не скажу.
Воспитание братьев такую возможность предусматривало.
И с ней же имело дело их образование.
— Ах, не скажешь? Замечательно, брат. А то уж, я думал, ночь пропала зря, — улыбнулся Гагат.
Обычно такая улыбка встречается на лице человека только после того, как его труп пролежит лет двадцать в земле.
— Давай, начнем с того, что расскажем этому доблестному человеку, не желающему выдавать своих друзей, почему от его упрямства пострадает только он сам, — поддержал его Иудав.
— И как конкретно пострадает, — подхватил Гагат.
— И сколько долго, — завершил вступительную часть его брат.
— Для начала, давай совьем вокруг нас кокон тишины Крустацена, чтобы снаружи нас никто не мог слышать, — предложил Гагат, и в ответ на изумленный взгляд Иудава, напоминающий, что именно на этом они срезались на экзамене на втором году обучения в пятом классе, взмахнул с вывертом рукой, и вокруг них натянулась полусфера из тончайших пересекающихся зеленых лучей.
Иудав сделал большие глаза, похлопал ими, потом беззвучно сказал: «А-а!..» и понимающе кивнул головой.
Человеку, не отличающему кокон тишины Крустацена от заклинания отталкивания Репеллента, нечего было и объяснять, что теперь, в отличие от звука, ни один комар ни проникнуть, ни покинуть зеленый овал без разрешения чародеев был не в состоянии.
— Потом мы приступим к самой волнующей части процедуры — гаданию по внутренностям. Как правило, средний житель Сулеймании и сопредельных государств до самого последнего момента и не подозревает, что в его компактном и небольшом с виду теле может содержаться такое количество самых разнообразных органов самой неожиданной расцветки, консистенции и информативности, — продолжал экскурс в курс гадания Гагат, искоса с удовлетворением поглядывая на вполне ожидаемые перемены в расцветке лица жертвы.
— …Вот, например, возьмем кожу. Не каждый знает, что с человека средней комплекции её можно снять два квадратных метра, и весить она при этом будет от двух с половиной до четырех килограмм. Вес зависит от качества работы, остроты инструментов и какое количество подкожного жира останется на ней. Твоя кожа, например, потянет килограмма на два — уж больно ты тощ, но поскольку она у тебя стала теперь такого редкого изумрудного оттенка, то продать ее можно будет за хорошие деньги. Если точно раскроить, то хватит на небольшую банкетку. Потом, у тебя есть печень. Даже если отрезать от нее девяносто процентов, она все равно будет расти и расти — то есть, каждый раз можно отрезать еще и жарить — со сметаной, с луком, с карри — м-м-м… — очень удобно, когда дома… Потом, что в тебе есть еще интересного?.. А, кишки. Восемь метров. Зато кровеносных сосудов, если их все вытянуть, наберется около тридцати шести тысяч километров. И если их связать, то их можно обмотать вокруг нашего мира два раза. И можно устроить так, что ты за всем этим будешь наблюдать. А сколько в твоем теле жидкости!.. Одного желудочного сока можно за день нацедить до полутора литров. За всю жизнь можно заполнить семьдесят ванн!..
— Кажется, он лишился чувств, — остановил разошедшегося брата Гагат.
— Как, уже?.. — обиженно покосился тот. — А я ведь даже не дошел до самого занимательного!.. Ну, да ладно. Сейчас приведем его в себя, и, может, придется продолжить.
Иудав достал из своего мешка крошечный зеленый пузырек, вытянул пробку и поднес к носу Огранщика.
Тот, вдохнув несколько раз, судорожно дернул головой, всхлипнул, ахнул и открыл глаза.
— …Я говорю, за всю жизнь можно заполнить семьдесят ванн среднего размера… — радостно вступил Иудав, но продолжить ему снова не дали.
— Что это у тебя? — с подозрением покосился на пузырек Гагат.
— Это — нашатырь. Купил перед отъездом у слепого Саляма.
— От этого глохнут, слепнут или сходят с ума?
— Нет. Просто приходят в себя.
— Что за ерунда? — сердито фыркнул старший брат. — А что — простого поджигания пяток уже недостаточно?
— Я тебе потом всё объясню, — шикнул на него младший и продолжил:
— Ну, да опустим детали. Наверное, тебе также будет интересно узнать, что точность этого гадания достигает ста процентов. Мы много раз имели возможность убедиться в этом на опыте других. Сначала мы обычно узнаем имя того человека, которого мы ищем. Этап этот хоть и длительный, потому, что все нужно делать не торопясь и очень тщательно, но зато один из самых увлекательных. Подготовив весь необходимый инструмент — всего наименований двадцать-двадцать пять, не больше, не буду утруждать тебя подробным перечислением всех этих игл, крючков, крюков, ножей, зажимов, щипцов больших и малых — для каждого органа — свои, фитилей и тому подобного — можно приступать к делу. Чтобы извлечь селезенку у гадального материала, и при этом зафиксировать, в каком положении она находилась на момент обнаружения, приходится медленно и осторожно разрезать и раздвинуть…
— Стой! — шепнул Гагат. — По-моему, он снова распрощался со своим сознанием. Слабонервный материал попался какой-то… Ну, что ты стоишь? Приводи его в себя!
— Как?
— Попробуй снова… этой… вашей… тырью…
— Чем?!.. А-а!.. Один момент!..
— Значит… это такое… точное… гадание?.. — прохрипел Виктор, едва очнувшись, и будучи, видимо, не в силах выслушивать краткий курс юного колдуна далее. Гагат с академическим интересом отметил, что кожа его теперь приобрела интересный оттенок бирюзового, ранее на человеческих существах никем не наблюдавшийся, и это могло бы принести им на черном рынке лишние пять-семь динаров.
— Абсолютно, — с гордостью подтвердил Иудав.
— И вы… все узнаете… если даже я… ничего не скажу?..
— Абсолютно.
— И нет… возможности… помешать… моим внутренностям… это сделать?..
— Абсолютно.
— Ну, тогда… если все равно… не скрыть… — и в голосе у него прозвучал незаданный вопрос.
Оба брата в унисон покачали головами.
— Я скажу… Но после этого… вы меня… не убьете?..
Братья переглянулись.
— Может быть, — ответил Гагат.
Он имел в виду «Может быть, не сразу».
Огранщик понял это по его глазам.
Ни одно живое существо с такими глазами сразу не убивает.
Он отвернулся и уткнулся лбом в стену.
Виктору не хотелось умирать. Особенно теперь, когда цель их путешествия была так близка (если верить старику Шараду). Еще какие-то несколько дней — и его народ будет хоть насильно, хоть под угрозой смерти, но освобожден, извлечен на поверхность земли и получит в дар для начала новой счастливой жизни целый огромный новенький город — «муха не сидела», как выразился бы Сергий Путешественник в свойственной ему цветистой манере — и караван, груженый темными очками в придачу.
