– Полныйбакус-заправлякус! – продолжил колдовать ректор.
Его наполняла, захлестывала энергия, заставляя снисходительно смеяться над этим миром. Глюкообильный заметно вытянулся и раздался вширь, наращивая мышечную массу.
Мастдай указал пальцем на Штирлица:
– Du… Du hast… Du hast mich… – ворожил он, повышая голос. – Du hast mich!.. Du hast mich geflagt!.. Du hast mich gefragt!!!.. Du hast mich gefragt und ich hab nichts gesagt!!!..
Встревоженный древней саксонской магией Штирлиц постепенно терял прозрачность, становясь материальным, ощутимым. Он попробовал пройти сквозь шкаф, но пребольно ударился арийским носом и сел на пол.
– Willst du bis der Tod еuсh scheidet treu mir sein fur аhе Tage?!.. – воззвал Мастдай к штандартенфюреру.
– Nein! – отрезал Штирлиц, уже слышащий пение валькирий. – Nein!
– Ответ неверный, – поморщился Мастдай и развеял чары материальности.
Штирлиц юркнул сквозь шкаф подальше от пронзительного взгляда ректора.
Мастдай притух и погасил молнии.
– Ладно, не прячься, сеанс окончен, – проворчал он Штирлицу. – Вот человек! Не хочет вербоваться и всё тут!.. А такие кадры спасли бы Хоботаст …
Штандартенфюрер недоуменно смотрел на Мастдая. Куда уж дальше-то вербоваться? Вон, даже бывшему коллеге наврал с три короба ради победы добра и справедливости…
Глюкообильный подошел к глобусу. Мерцающая точка, до сего дня светившаяся бодрым зеленым цветом, стала желтой.
– Что-то там с моим милым Лохкартом? – встревожился Мастдай.
Лохкарт выждал пару часов, прежде чем Харри с друзьями скрылись В дверях «Еl Coyote», и зашел внутрь. Бармен плеснул ему колдовства в хрустальный мрак бокала и ляпнул пюре в фаянсовый свет тарелки.
Наевшись, Лохкарт невольно обратил внимание на хорошенькую певичку, которая как раз села ему на колени.
– Девушка, вы чудо! – раскраснелся маг.
Певичка принялась конвульсивно извиваться. Ее лицо резко погрубело и состарилось, а во рту выросли два страшных клыка.
– О, да я вам больше скажу, – продолжил Лохкарт. – Вы Чудо-Юдо!
Он сбросил девицу на пол, схватил стул и воткнул его ножку в набегающего толстого вампирюгу. Этим Лохкарт выиграл время, чтобы осмотреться.
Выяснилось, что из нормальных людей в проклятом баре отдыхали Лохкарт и еще двое: мужик, очень похожий на Джорджа Клуни, и еще один, явный психопат, если судить по лицу и повадкам.
Ситуация была из тех, когда союзников не выбирают. Лохкарт и эта парочка заняли круговую оборону. Упырей собралось много, они перли из всех дверей и щелей. Даже из камина вылез упырек в костюме Санта-Клауса. Через пять долгих минут люди еще держались, но шизик был уже надкушен, а Лохкарт подвернул ногу.
Вампирам тоже изрядно досталось, и они отступили.
– Давай погляжу ногу, – предложил Амадеусу похожий на Клуни мужик. – Я ведь на « скорой помощи» работал.
Пока он смотрел ногу, его спутник неожиданно напал сзади на Лохкарта и прокусил ему шею.
– Ах ты, бессовестный человек, лишенный чести! – коротенько так выругался Лохкарт, разнося дубиной голову свежеобращенному упырю.
Но дело было сделано. Лохкарт вырвался из рук врача, обернулся волком и, пробив стекло окна, умчался на здоровых троих в лес, где вернул себе человеческий облик.
– Вот лопух!.. – сказал он, найдя на поляне это растение, которое, по мутной книге Заблуждаллия Искреннего «Введение в отравоведение и отраволечение от всех недугов», помогала от укуса upyrium vulgaris.
Маг жевал лопух, надеясь, что не опоздал. Когда верхние клыки стали мешать тщательному пережевыванию, Лохкарт выплюнул ненужные теперь листья и заревел.
– Я вампир, вампир-оборотень, блин, – признался себе Амадеус.
Полегчало. Он понесся сквозь мокрый от дождя лес. Бежалось легко, хотя Лохкарт не помнил, не осознавал, в каком обличье пребывал. Он наткнулся на заблудившуюся корову и впился клыками в ее шею. Было вкусно. Правда, мешал кожаный ошейник, болтавшийся на коровьей шее.
– «Констанция», – прочитал на нем Лохкарт кличку своей жертвы и раздраженно сорвал ошейник.
Насытившись, волшебник лег подле остывающей буренкиной, точнее, Констанкиной туши отдохнуть и повыл всласть.
Он съел бы и Харри Проглоттера. Да, замечательная идея. Сожрать пацана, высосать из него кровищу. Но – завтра.
А сейчас – спать.
Лохкарту приснился усатый селянин – хозяин коровы. Усатый был опечален. Он драматично хрипел грустную песню, а трое товарищей в плащах мушкетеров (вот ведь, приснится же!) подставляли ему кто дружеское плечо, кто жилетку.
Констанция играла и резвилась,
по сотне литров в день она доилась.
Я пас ее, какая незадача,
у линии электропередачи.
Была гроза, и в небе грохотало.
В мою корову молния попала.
Селяне быстро тушу разделили…
И что мне от нее осталось ныне…
Только вымя…
Конста-а-а-анция!!!
– Констанция, – всхлипнул Лохкарт, переворачиваясь на другой бок.
Und dann hat er sie gekusst
Wо das Meer zu Ende ist.
Ihre Lippen schwach und blass
Und seine Augen werden hаss.
Raттsteiп, «Nebel».
Ребята покинули гостеприимные стены жмотеля «Еl Coyote» через окно, связав простыни и спустившись по ним на задний двор. Особенно тяжко было тучному Харри, в которого вцепился трясущийся от страха Йода.
Над ночной Жмотляндией шел дождь. Под ногами чавкала жижа. Пару раз Харри поскальзывался и летел в лужу, обдавая друзей липкой волной грязи и отборных заклятий.
Гром долбил беспрерывно. Молнии неистовствовали. Холодный ветер бил в лицо, принуждая кутаться в припасенные куртки.
Не стучал зубами только Йода. Ему такая погодка нравилась, и он беспечно скакал от человека к человеку, подбадривая и склоняя к вере в ВеликуюСилу.
Путники забежали в лес, под защиту крон деревьев, но и там было мокро.
В конце концов Джеймс присмотрел какую-то ложбину, прикрытую огромным стволом упавшей секвойи. Все забились туда и стали греться, прижимаясь друг к другу.
Дождь хлестал сильнее и сильнее. Казалось, с неба падает сплошной поток воды.
В блеске молний Харри и его друзья увидели одинокий силуэт. Он словно плыл над лужами и травой. Когда фигура приблизилась, ребята рассмотрели ее подробнее. Кто-то или что-то было одето в длинный темный плащ с капюшоном. Под капюшоном поблескивали кокарда и черный козырек. Из складок плаща высунулась зеленая склизкая рука. На ней висела большая белая волшебная палочка в черную полоску. Или черная в белую (согласитесь, вопрос скорее философский, чем практический).
– Это де-ментий, – прошептала Молли Козазель. – Он умеет взмахом палочки останавливать все виды транспорта, кроме самолета.
– А что такое самолет? – зачем-то полюбопытствовал Барахлоу.
– Не знаю. Да и какая тебе разница, если нам сейчас придет крышка? – ответила Молли.
– За что? – ошалел Проглоттер.
– А он, судя по всему, пьяный. Видишь, какими зигзагами идет? Самое страшное, если целоваться полезет. Поцелуй де-ментия – по-любому верная смерть.
И тут фигура в плаще развернулась к детям.
– Услышал, – зло зашипел Джеймс. Де-ментий уже на всех парах несся к затаившим дыхание путникам.
– Стрш-срж-гибедеде-Птрнко, – пробормотал де-ментий, остановившись.
– Колдует, что ли? – испугался Харри Проглоттер.
– Наверное, – прижалась к нему парализованная страхом Козазель.
– Вот ты, толстый, – ткнул своей палочкой де-ментий в сторону Проглоттера. – Дай-ка я тебя троекратно, по нашему обычаю, расцелую в уста сахарны да щеки кисельны!..
– Капец Проглоттеру, – выдохнул Джеймс.
Молли потянулась за кинжалами, но Йода схватил ее за плечо:
– Нельзя… их-то… Накажут сильно…
Де-ментий подплыл к Проглоттеру, откинул капюшон, взял мальчика руками за лицо и запечатлел на нем поцелуй.
– М-м-м-л-д-ец! Уваж-ж-жаю.
И уплыл в ночь, горланя страшный бандитский гимн: «Тюряга Азкабан – ветер северный. Этапчиком в Мордор – зла немеряно»
Проглоттер осел на землю (молнии блистали в его очках-аквариумах), обвел этот мир невидящим взором и упал без чувств.
Молли наворожила пламя, и путникам стало теплее.
Харри был бледен, но дышал ровно. Судя по всему, де-ментий наложил на него чары глубокого беспамятства.
К утру дождь прекратился. Ребята подремали. Харри не очнулся.
– Ворожить стану, – сказала, зевая, Молли.
– Давай, подруга, – одобрил Барахлоу. – А то эту тушу далеко не утащишь.
Молли села поудобнее и запела специальную ритуальную песню для вхождения в пророческий транс:
– Слышу голос из прекрасного далека… Голос в утренней серебряной росе… Слышу голос… Голос спрашивает строго… – Тут ее тело дернулось, а тембр изменился, Молли сорвалась на крик. – Ну что ж ты страшная такая, ты такая страшная? Ты ненакрашенная страшная и накрашенная!.. – Тон понизился, В нем зазвучали нотки спокойствия, доверительности. – Русское радио. Всё будет хорошо…
