Когда появился Брута, Лю-Цзе разравнивал дорожки граблями. У него это получалось очень и очень неплохо. После Лю-Цзе оставалась рубчатая поверхность и плавные мягкие повороты. Брута всегда чувствовал себя чуть-чуть виноватым, шагая по такой дорожке.
Они с Лю-Цзе почти не общались, потому что от слов тут ничего не зависело. Старик лишь кивал и улыбался однозубой улыбкой.
— Я на какое-то время уеду, — громко и отчетливо произнес Брута. — Наверное, в сад пришлют кого-нибудь другого, но кое-что тут нужно обязательно сделать…
Кивок, улыбка. Старик терпеливо шел следом по грядкам, пока Брута объяснял ему насчет бобов и овощей.
— Ты понял? — спросил он после десяти минут сплошных объяснений.
Кивок, улыбка. Кивок, улыбка, манящий жест.
— Что?
Кивок, улыбка, манящий жест. Кивок, улыбка, манящий жест, улыбка.
Лю-Цзе боком продвигался в дальний конец обнесенного стеной сада, где хранились его любимые компостные кучи, груды цветочных горшков и другие косметические садовые средства. Как подозревал Брута, старик и спал здесь же.
Кивок, улыбка, манящий жест.
Рядом с вязанкой из бобовых стеблей стоял небольшой столик.
Он был застелен соломенной циновкой, на которой стояли с полдюжины остроконечных камней, каждый высотой не более фута.
Вокруг камней через равные промежутки были установлены палочки. Тонкие щепочки заслоняли от солнца одни участки, тогда как маленькие зеркала отбрасывали солнечный свет на другие. Размещенные под разными углами бумажные конусы направляли ветер в определенные точки.
Брута никогда не слышал об искусстве бонсай, особенно применительно к камням.
— Они… Очень красиво, — неуверенно произнес он.
Кивок, улыбка, маленький камень в руке, улыбка, возьми, возьми.
— Не, я не могу принять…
Возьми, возьми. Ухмылка, кивок.
Брута взял крошечный камень, похожий на небольшую гору. Он обладал странной, нереальной тяжестью — рука ощущала вес в фунт или около этого, а мозг фиксировал тысячи очень, очень маленьких тонн.
— Э… Спасибо. Большое спасибо.
Кивок, улыбка, ласковый толчок в спину.
— Камень… он как гора, только небольшая.
Кивок, ухмылка.
— Это что такое у него на верхушке? Неужели настоящий снег? Но…
— Брута!
Голова дернулась вверх, однако голос раздавался внутри нее.
«О нет!» — Брута почувствовал себя несчастным.
Он вернул маленькую гору Лю-Цзе.
— Прибереги ее для меня, ладно?
— Брута!
«Нет, нет, все это было сном… Который приснился мне перед тем, как я стал влиятельным и разговаривал с дьяконами».
— Какой, к черту, сон?! Помоги мне!
Когда орел пролетел над Местом Сетований, молящиеся бросились врассыпную.
Он описал круг всего в нескольких футах над землей и сел на статую Великого Ома, Топчущего Безбожников.
Птица была великолепной, золотисто-коричневой и с желтыми глазами, взирающими на толпу с явным пренебрежением.
— Это знамение? — спросил старик с деревянной ногой.
— Да! Знамение! — воскликнула стоявшая рядом девушка.
— Знамение!
Вокруг статуи собралась толпа.
— Сволочь это, а не знамение, — донесся откуда-то из-под ног слабый голосок, которого никто не услышал.
— Но знамение чего? — вопросил пожилой мужчина, проживший на площади уже три дня.
— Что значит чего? Это знамение! — воскликнул старик с деревянной ногой. — Это не должно быть знамением чего-либо. Очень подозрительный вопрос, спрашивать, чего именно это знамение…
— Но это должно что-то знаменовать, — возразил пожилой. — Знамение обязано к чему-то относиться. Знамение чего-то. Кого, чего. Этот, как его, рождающий падеж.
У края толпы появилась костлявая фигура, двигавшаяся словно незаметно, но с поразительной скоростью. Она была одета в джелибу пустынных племен, но несла на ремне лоток. Лоток содержал нечто зловещее, смахивающее на липкие сласти, покрытые пылью.
— А может, это посланец от самого Великого Бога?! — воскликнула девушка.
— Это просто долбаный орел, — раздался полный безнадежности голос откуда-то из-под бронзовых трупов, раскиданных у подножия статуи.
— Финики? Фиги? Шербет? Святые мощи? Чудесные свежие индульгенции? Ящерицы? Леденцы-напалочники? — с надеждой в голосе вопрошал торговец с лотком.
— А я думал, Он явится в мир в образе лебедя или быка, — произнес старик с деревянной ногой.
— Ха! — раздался проигнорированный всеми возглас черепашки.
— А вот я насчет этого всегда сомневался, — сказал молодой послушник, переминающийся в задних рядах толпы. — Эти лебеди… Им как-то не хватает… мужественности, что ли?
— А может, это тебе не хватает быть забитым камнями за богохульство? — горячо парировала девушка. — Великий Бог слышит каждое произнесенное тобой непочтительное слово!
— Ха! — раздалось из-под статуи.
Торговец с лотком протиснулся чуть дальше.
— Клатчская Услада? Осы в меде? Хватайте, пока холодненькие! — продолжал разоряться он.
— Хотя здесь есть свой смысл… — произнес пожилой мужчина занудным, надоедливым голосом. — Есть в орле что-то божественное. Он ведь царь птиц!
— Тот же индюк, только чуть покрасивше, — произнес голос из-под статуи. — И мозг размером с орех.
— Очень благородная птица, этот орел, — произнес пожилой. — К тому же умная. Интересный факт: только орлы додумались до того, как можно съесть черепаху. И знаете, что они делают? Хватают ее, поднимают на огромную высоту и бросают на камни. Панцирь разлетается вдребезги. Поразительно!
— В один прекрасный день, — раздался из-под статуи мрачный голос, — когда я снова буду в форме, я вернусь, и ты пожалеешь о своих словах. О, ты будешь долго жалеть. Специально ради этого я даже создам еще одно Время, чтоб ты у меня вволю нажалелся. Или… нет, я превращу в черепаху тебя. Посмотрим, как тебе это понравится. Свистящий вокруг панциря ветер, приближающаяся с каждым мгновением земля… То-то ты поразишься!
— Как отвратительно, — нахмурилась девушка, глядя орлу прямо в глаза. — Бедная черепашка, интересно, что первым приходит в голову, когда тебя сбросят с такой ужасной высоты?
— Ваш панцирь, госпожа, — ответил Великий Бог Ом, стараясь забиться подальше под бронзовый выступ.
Человек с лотком выглядел удрученным.
— Знаете что? — вопросил он. — Два пакета засахаренных фиников по цене одного. Ну, что скажете? Учтите, только ради вас, я, можно сказать, руку себе отрубаю.
Девушка взглянула на лоток.
— Да у тебе там все в мухах!
— Ошибаетесь, госпожа, это смуродина.
— Так почему же она разлетается? — не сдавалась девушка.
Торговец опустил взгляд и тут же вновь вскинул глаза на девушку.
— О чудо! Свершилось чудо! — воскликнул он, взмахнув руками. — Воистину грядет время чудес!
Орел нетерпеливо переступил с лапы на лапу.
В людях он видел лишь движущиеся предметы пейзажа, которые в сезон выпаса овец могли ассоциироваться с метко брошенными камнями, когда он пытался стащить новорожденного ягненка, и которые в других ситуациях были такими же незначительными, как те же кусты и скалы. Но он никогда не подлетал настолько близко к такому количеству людей. Его свирепый взгляд беспрестанно скользил из стороны в сторону.
В этот момент у дворца взревели трубы.
Орел дико заозирался, крошечный мозг хищника не справлялся с резкой перегрузкой.
Взмахнув крыльями, орел сорвался со статуи. Верующие, отпихивая друг друга, бросились врассыпную, когда он опустился почти до каменных плит, а потом величественно поднялся к башням Великого Храма и раскаленному солнцем небу.
В очередной раз не устояв перед дыханием Великого Бога (во всяком случае, жрецы уверяли, что роль привратника исполняет сам Ом), бронзовые двери Великого Храма, каждая весом в сорок тонн, распахнулись — тяжеловесно, но абсолютно бесшумно. Со спецэффектами здесь все было в порядке.
Огромные сандалии Бруты шлепали и шлепали по каменным плитам.
Бег всегда давался Бруте с огромным трудом: колени практически не работали, зато стопы молотили по земле, словно гребные колеса.
Нет, это уже слишком. Сначала какая-то черепаха заявляет, что она — Великий Бог, чушь несусветная, но откуда этой рептилии столько известно?… Потом Бруту допрашивает святая квизиция. Ну, или не совсем допрашивает. В любом случае, все прошло не так болезненно, как он мог предполагать.
— Брута!
На площади, обычно заполненной шепотом тысяч и тысяч молящихся, царила тишина. Все паломники повернулись лицом к храму.
Брута, мозг которого уже закипал от такого количества разных событий, упорно протискивался сквозь внезапно замолкшую толпу…
— Брута!
У каждого человека имеется амортизатор реальности.
