— Это зуб, — заметила Оура.
— Зуб?
— Да, зуб. Драконий.
Ну-ну… Я старательно спрятал зуб в карман. Всё-таки кусок дракона. На память, да и деткам будет что показать, если они у меня появятся. Я нашёл ещё приличную горсть золотых монет — на глаз им было лет сто, потому как на оборотной стороне красовался профиль короля Олгареса, — а под конец вытащил рукоять меча. Она была изготовлена в форме орлиной лапы, которая сжимала когтями огромный красный камень. Я даже не смел мечтать, что это мог бы быть рубин. Небольшая кучка блестящих вещичек стоила больше, чем всё состояние моей семьи. Стыдно признаться, но глаза у меня повлажнели. Теперь мне не только хватило бы заплатить свой долг, но и осталось бы ещё немало. Я уже представлял себе, как обрадуются отец с матушкой, когда я привезу драконий клад домой! Дыры в крышах залатаем, всё самое необходимое купим, на столе чаще будет появляться мясо. Матушке куплю новое платье и плащ, а отцу…
— Спрячь это, — грубовато буркнула Оура, вырывая меня из мира грёз, — и пошли со мной. Хочу тебе кое-что показать.
— Но тут целых два дракона! — возразил я, заворачивая драгоценности в запасную рубашку. — Нам бы лучше скорее убраться отсюда подобру-поздорову.
— Я с ней поговорила, ничего она нам не сделает, — ответила Оура и, не дожидаясь меня, направилась куда-то, мелькая между деревьями.
— С кем это «с ней»? С этим серым драконом? Я видел его! — допытывался я, нагоняя несносного эльфа. — Так это была она?
— Разумеется, она. Ну и тупой же ты!
— Я не тупой!
— Тупой, тупой. Да к тому же ещё и невоспитанный. Получил своё золото, а меня даже не поблагодарил.
Она была права. В конце концов, именно она меня сюда и приволокла. Я выразил ей свою благодарность в самых изысканных словах, но у меня это получилось не слишком ловко, так как Оура даже не соизволила замедлить шаг. Она неслась вперёд так, будто за ней бешеный пёс гнался, мне тоже пришлось лететь с высунутым языком. Остановились мы только у знакомого ущелья.
Оура молча показала пальцем вниз. На дне ущелья лежало огромное неподвижное тело собирателя. Я уже повидал в жизни столько трупов, что умел их распознавать с первого взгляда. Дракон не притворялся и не спал — он был попросту мертв. Мертв как камень.
Я подумал, что мог бы отрубить ему голову и таким образом попридержать денежки и не выплачивать долг господину Каракуле.
— Если ты только посмеешь это сделать, я сломаю тебе шею! — рявкнула Оура таким тоном, что у меня мурашки по спине побежали.
Как это она догадалась, что мне пришло в голову?
— Да я вовсе и не собирался… — буркнул я. — На что мне эта падаль? Только вонять будет в дороге.
— У него было имя. Его звали… — строго сказала Оура и издала такой звук, будто мычащий бык поперхнулся в середине своего печального «мууууууу». — По-вашему это значит Теплый-Мягкий-Песок. Видно, в молодости он был поприятнее, — добавила она.
Надо признаться, у меня даже челюсть отвалилась от изумления. Мне бы никогда и в голову не пришло, что у дракона может быть имя, как у человека. И мне сразу сделалось как-то грустно.
— Если б у него была семья, они пришли бы сюда, чтоб с ним попрощаться, — печально продолжала Оура. — Рассказали бы друг другу про всю его жизнь, чтоб лучше его запомнить. А потом съели бы его…
Ну ничего себе — съели! Да она просто невыносима, эта Оура!
— Ужасно… — пробормотал я.
— Ужасно, — согласилась она, а голос у неё как-то странно задрожал. — Мы его ограбили, вот у него сердце от отчаяния и разбилось. Это мы его убили!
Я почувствовал себя страшно неловко. Дракон с именем и семьей… точнее без семьи… вроде сироты…
— Да что там… От этого не умирают, — буркнул я. — Он наверняка умер от старости.
— Ты пра… вда так ду… маешь?…
Уже стемнело так, что вокруг всё казалось серо-бурым. Я не мог хорошенько разглядеть даже лица Оуры (только глаза её, как обычно, светились в полумраке точно две золотые монетки), но мне показалось, что она плачет. Я не знал, как утешают грустных эльфов, но, верно, так же, как обычных девчонок. Поэтому я неловко обнял её и погладил по волосам.
— Не плачь. Он попросту был очень старый. Похоже, он и жил уже только по привычке. Должен был он когда-нибудь умереть, вот и выпало ему как раз теперь. А завтра мы можем его похоронить, если для тебя это так важно. Прикрою его камнями, или ещё как… — Работка выпала бы каторжная, но я был готов на это. В конце концов, хоть чем-то я этому дракону был обязан за его сокровища.
Оура вздохнула, шмыгнула носом.
— Не надо. Пусть так останется. Довольно, если мы просто будем его помнить.
— Да я до конца жизни не забуду этого дракона, — заверил я.
И это была чистая правда.
Корчма называлась «Под весёлым зайцем», но все говорили «Под писклявым зайцем», потому как жестяная вывеска над дверьми начинала раскачиваться от малейшего ветерка и скрипела при этом так немилосердно, что выбор напрашивался сам собой: или одуреть, или привыкнуть. Может, именно по этой причине и пилось в этой корчме гораздо больше, чем где бы то ни было — для полной потери чувствительности. Впрочем, я-то как раз пил весьма умеренно, наученный горьким опытом с господином Каракулей из Равелн. В полном согласии со свежо приобретенным разумом я не хотел показывать, что у меня завелись денежки. Немало бы тут нашлось достойных особ, которые исключительно по доброте сердечной поспешили бы облегчить мои карманы, чтоб я не перетрудился, нося тяжести.
Второй моей заботой после скрипящей вывески был кот. Эту редкостную зверушку завёл себе когда-то хозяин «Зайца». Кажется, некий чужеземец оплатил часть своего счёта чёрно-белым котёнком. И этот паршивец теперь то лазил по столам и мочил усы в кружках, а то, притаившись на балке под потолком, шлёпал лапой по головам всех проходящих под ним. Мне бы это нисколько не мешало, только вот по непонятной причине котик особенно полюбил меня. Он засыпал на моём башмаке, и я не мог с места сдвинуться, потому что зверёк тут же начинал царапаться и издавать исполненное обиды «мяяяяууу»… а корчмарь думал, что я обижаю его любимчика.
Третьей заботой была Оура.
Я украдкой рассматривал свое отражение в отполированном оловянном кубке — не поседел ли случаем с расстройства? — но волосы мои, похоже, были всё того же бурого цвета, что прежде. В самый первый день какой-то подвыпивший шутник шлёпнул Оуру по заднице. Она оглянулась, как будто слегка удивлённая… и не успел я и пошевелиться, как она дала сдачи. Я уже говорил, что русалки дьявольски сильны? Ну и вот, она так врезала ему в лоб, что шутник аж полетеееееееел. Счастье ещё, что он только пропахал мордой недурную борозду в песке, которым был посыпан пол. Это падение так развеселило приятелей бедняги, что они позабыли о суровой мести. И очень хорошо, а то мне уж совсем не улыбалось драться под крышей. Мало того что тесно и с оружием не развернуться, так ещё и потом я уже не мог бы показаться в «Зайце». Если только не задумал бы во что бы то ни стало напиться мочи вместо пива.
Развеселившись, наемники угостили Оуру кружкой самого крепкого элберского. Она выпила не моргнув глазом. И не успел я оглянуться, как начались единоборства — кто может больше выпить. Русалочка моя делала всех, как только хотела, а выигранное серебро приносила мне. Прибыль получалась недурная, только меня заботило одно: как долго ещё выдержит терпение посетителей «Зайца» и не захотят ли они в конце концов сплавить нас по речке в железных воротниках.
А последней моей заботой был сам таинственный господин Каракуля из Равелн. Я не имел ни малейшего понятия, как он выглядит. Там, где должны были находиться воспоминания о предпоследнем месяце моей жизни, зияла одна большая дырка.
Только письменный документ, который жёг меня даже сквозь карман, свидетельствовал о сотворенной мною глупости. Кажется, в первый раз в жизни должник нетерпеливо томился в ожидании кредитора, но, видно, уж так мне на роду написано: ничего у меня не выходит попросту, как у всех. Вот так я посиживал в корчме и дожидался, рассчитывая на то, что вельможный господин Каракуля сам меня найдёт и узнает. И я оказался прав.
Примерно на третий день после истечения срока заклада в корчме появился необычный гость. Я как раз сидел мордой к дверям, так что заметил его сразу же, и тут у меня даже в глазах потемнело.
Это было настоящее потрясение. До сих пор подобное убранство я видела только на огромных вонючих жуках. У новоприбывшего был ярко-зелёный живот… то есть кафтан, а на плечи накинуто одеяние оранжевого цвета (столь же ядовито-яркое) с чёрными украшениями. От такого сочетания цветов глаза лезли на лоб и слезились. А его походка и манера держать себя явно говорили то, что у нас было бы безошибочно понято как «я тут самый крупный и важный самец, только попробуй что-то сделать не так». Я краем глаза посмотрела на Эрила… ой нет… Он явно не относился к доминирующим самцам. Я бы даже сказала, что он старается как можно меньше бросаться в глаза — да и куда ему в этой старенькой вылинявшей куртёнке и с волосиками цвета бурого заячьего меха. Он мало говорил, мало двигался и занимал мало места. Будь он драконом, наверняка подходил бы к еде одним из последних. Несмотря на это, взгляд доминанта мгновенно и безошибочно отыскал его в толпе.
