— Тишенька, сынок, — окликнул Полумесяц старшего сына, крутившегося неподалёку в стайке таких же любопытных мальцов, — принеси мне из красного сундука шпагу, что я давеча показывал.
Тишка надулся от важности и аж задохнулся от восторга. То есть наоборот, сначала задохнулся, а после уже заважничал. Теперь все мальчишки будут ему завидовать, даже старшие! Это ведь не просто шпага, это… это… это гораздо больше, чем шпага!
Да, было одно славное дело в своё время… Собственно, поначалу-то это был обыкновенный набег за ясырем на земли Брабанта — очень уж хотелось наместнику Бременского улуса завести у себя производство кружевов, подобных тем, которые с недавних пор начали делать в Вологде. Вот и понадобились мастера, способные это устроить. А что, товар дорогой и в европейских государствах востребованный на самом высшем уровне. Да что высший уровень, если даже захудалый шевалье, идальго, сквайр или риттер считает своим долгом иметь хоть один кружевной воротник. А их жёнам и дочерям по три, а то и по четыре требуется. Деньги рекой в казну улуса потекут!
Пошли тремя отрядами по три сотни в каждом, и е несчастью Фёдора их сотня попала под командование мурзы Темирбека, человека отчаянной храбрости, сказочной глупости, и чудовищного самомнения. Потом-то его повесили по приговору наместника, но это потом, а тогда… тогда в какой-то момент показалось, что не жилец более на свете Фёдор Полумесяц.
Вроде бы сила могучая — три сотни тяжёлой конницы. Любого стопчут, порвут и разметают клочки по закоулочкам. Так бы оно да… так оно и было до тех пор, пока нос к носу не столкнулись с полутысячным отрядом жандармов короля франков, посланных на подмогу местному герцогу-дюку. Вот этот дюк и вёл рыцарей. А Темирбек не придумал ничего лучше, как принять вызов и бросить своих воинов в лобовую копейную атаку.
Мудак, бля… как говорят на Руси в таких случаях.
А что в таких случаях говорит Устав военной службы, обязательный к исполнению как в русском, так и татарском войске? А Устав настоятельно рекомендует спешиться, занять укрытия при их наличии или окопаться, и встречать супротивника огненным боем, поражая на расстоянии и не вступая в ближний бой. Ну тут ладно, тут времени спешиться не было, не только позиции оборудовать, но на двести шагов и с коней стрелять можно. Можно, но мурзе Темирбеку не нужно.
Ударили так, что щепки в разные стороны полетели. И в самом деле стоптали всю полутысячу! Копья чуть длиннее, доспех чуть крепче… Аж девяносто два человека выжило после той славной победы и трёх татарских сотен, включая самого мурзу, почему-то задержавшегося в задних рядах.
Фёдор атаковал в переднем, и потому лично всадил гранёный наконечник копья в забрало брабантского дюка. Или то был Бургундский дюк? Неважно… важно то, что снял тогда Полумесяц с поверженного супротивника тяжёлую шпагу с золочёными рукоятью и гардой, да огромным зелёным самоцветом в навершии. И цепь снял золотую с фигуркой золотого барашка на ней. Оная цепь теперь ножны обвивает, а барашек у самого устья ножен намертво закреплён. Ведь не дело же, когда болтается. Вдруг потеряется?
Никто не возразил против единоличного владения добычей, хотя поначалу мурза потребовал сложить её в общую кучу, дабы потом торжественно преподнести подарком наместнику Бременского улуса. Явно хотел откупиться от обвинения в неоправданных потерях. Хотел, да… но прочитал в глазах выживших воинов обещание поднять на копья, и замолчал. Так и ни одного слова не произнёс целый месяц до самого возвращения из набега. Трудно что-то произнести связанному, и с кляпом из собственной портянки во рту.
Хасан-хаджи сам сходил домой за парадной саблей, а отцу Мефодию принёс оружие пономарь, он же дьячок и звонарь по совместительству. Здоровенный детина с волчьим взглядом опытного душегуба с поклоном передал батюшке скромный клевец совсем лишённый украшений. За исключением одного — на обушке алела Вифлеемская звезда, в которую вписаны золотом серп и молот, напоминая о том, что Господь заповедовал добывать хлеб свой в поте лица своего.
Как бы не работы самого Сковородихина из Беловодья или кого-то из его учеников. Знатное и дорогое оружие, если для понимающего человека!
Следом привели коней, не пешком же на переговоры ходят, и Фёдор с удовольствием погладил умную морду Ветерка, ткнувшуюся в железо кирасы в поисках подсоленной горбушки хлеба. Не нашёл, мотнул головой, и посмотрел с такой укоризной, что Полумесяцу стало стыдно. Вот нельзя так обижать верного товарища! За этим конём, кстати, пришлось лично ездить на Любимовскую ярмарку, что на Клязьме. Жеребец и четыре кобылы обошлись в пятьсот рублей, и все считали, что для будённовской породы из Беловодья это не так уж и дорого.
— Ну что, святые отцы, поехали?
— Поехали, благослови нас аллах и сын его Христос.
Там же. Чуть позже и южнее.
— Кто такие, и почто пришли войной на наши земли? — В голосе Полумесяца чудились раскаты грома.
Ногайцы если и удивились такому приветствию, то вида не подали, хотя и невозмутимостью там не пахло. Они были поражены и изумлены. Наверное, пребывали в уверенности, что им противостоят сиволапые земледельцы, по странному недоразумению как-то завладевшие огненным боем. А тут же…
А тут на переговоры выехали три воина, воружённые и защищённые на зависть самому хану. У того вряд ли найдётся полный доспех от московских мастеров! Во-первых, дорого очень, а во-вторых, продают эти брони неохотно, да и то только казанско-крымскому хану Касиму, объявившему себя единственным истинным чингизидом. И вот сразу трое в обыкновенном селении, преградившем дорогу к вожделенной добыче. Трое, да…
Первый, что по центру, на огромном гнедом жеребце, и сам огромный. На ножнах длинного прямого меча золотая цепь из прорезных пластин с синими каменьями, шлем, кираса, оплечья с поножами из того железа, что сами московиты зовут сталью. Воевода русов, не иначе. Руки в латных перчатках делают движения, будто душат кого-то, или шею ломает.
Ногайский бей или мурза, кто их там разберёт, зябко поёжился и перевёл взгляд на всадника справа. Этот попроще, хотя и его конь стоит табуна из нескольких сотен степных лошадок. Поверх доспеха чёрная епанча, обозначающая принадлежность к служителям Христа. Ну да, вот и крест на цепочке блеснул из-под плотного сукна.
Третий из всадников точно мулла с намотанной на шлем зелёной чалмой хаджи. Он тоже сурово нахмурился и повторил вопрос воеводы:
— Так кто же вы такие, дети ослицы и плешивого шайтана, который мочится по утрам вам же в уши? Какого хрена делаете на землях Великого Императора Касима, отходящих приданым за его дочерью Софией благоверному государю-кесарю Иоанну Васильевичу?
Бей прижал руку к сердцу и наконец-то ответил:
— Мы как раз к ним идём наниматься на службу, муаллим. Досадное недоразумение слегка убавила наше количество, но мы полны решимости продолжить путь и предложить свои мечи величайшим правителям мира. Я лично буду очень благодарен, если вы пропустите нас через деревню. Благодарность выразится в пятидесяти рублях московской и касимовской чеканки. Ещё мы готовы закупить еды и зерна в дорогу, и тоже заплатить полновесным серебром.
Мулла засмеялся и сказал главному из русских переговорщиков:
— Я тебе, Фёдор, сразу сказал, что деньги начнут предлагать. Только мало дают.
— Семьдесят рублей, — поднял цену почувствовавший слабину бей.
Всадник, названный Фёдором, покачал головой:
— Я думаю, торг здесь неуместен.
— Ты согласен на пятьдесят рублей? — обрадовался ногаец.
— Каждому! А ещё вы отдадите оружие, коней, всю одежду, и отправитесь строить канал фараонов. Лет через десять, если кто жив останется, сможет вернуться домой.
— Какой-какой канал?
— Хороший канал, тебе понравится. Там, говорят, и кормить будут хорошо, и одёжку какую-нибудь дадут. Там тепло, одёжки много не надо.
