Ничего. Убивать врага можно и на ощупь – был бы враг.
Но врага нет.
Потрясенный Ральф Норман стоит посреди лагеря Джона Рэда, держа в руках шлем и ежась от просачивающихся за шиворот струек воды. Лагерь пуст. Собственно, и лагерем-то ЭТО назвать сложно. Навесы из какого-то тряпья, едва способные защитить от дождя, да залитые водой остатки скудных костров – когда армия такого размера хозяйничает на местности, цены на дрова возрастают неимоверно.
Обманка? Они знали? Но как?!!
– Аллен!
– Да, господин!
Будь это Джон Рэд, сейчас последовала бы одна из его коронных зуботычин, но милорд Ральф исповедует другой подход к делу.
– Что скажешь? – Спокойный голос, расслабленная поза.
– Они стояли здесь, без обоза. Это – просто тряпки, купленные за гроши или взятые в качестве любезности. Это – ложный лагерь.
– И настоящего нам не найти?
– В такой-то дождь?
Несколько секунд Ральф Норман стоит, сжимая и разжимая кулаки. Неудача. Проклятый недруг вновь посмеялся над ним. Ну что же – счет только вырос, и в один прекрасный день он заплатит.
– Мы возвращаемся.
Также незаметно, как появился, отряд исчезает за пеленой дождя. Впрочем, почему незаметно? Надежно скрытый непогодой, за суетой наблюдает сэр Эндрю Эйнджел – изрядно озадаченный таким поворотом сюжета, но вполне довольный результатом – его христианский поступок, без сомнения, спас сегодня немало жизней.
* * *
Ночь. Дождь. Хлюпанье копыт по раскисшей от воды земле. Суета. Полный ярости крик – это Ральф Норман утратил свое пресловутое самообладание, узнав, что у него только что увели лошадей.
– Ты!
– Да, господин…
– Где остальные?
– Их застали врасплох, господин.
– Кретины. Сколько лошадей увели?
– Половину. И оставили своих.
– Что?!
– Усталых.
Ральф Норман размышляет. Одно дело – увести его лошадей. Другое – заменить их на своих, уставших. Зачем это сделано? Неужели Джон Рэд собирается покинуть поле боя? До утра-то его лошади всяко бы отдохнули… Гм… Значит, он и в битве участвовать не собирался?
– Мне нужны следопыты. Те, кто способен пройти по следу, оставленному их отрядом.
Аллен пожимает плечами. По ТАКОМУ следу пройдет любой.
– Поднимай наемников. Мы идем за ними.
– Наемники будут недовольны, господин. Завтра битва. Трофеи…
– Скажи, плачу втрое.
Суета. Звяканье железа. Тени, движущиеся от шатра к шатру. Если у Джона Рэда был временный лагерь, который можно просто бросить, то у Ральфа Нормана лагерь оборудован, благоустроен, и все эти шатры и жаровни, весь провиант, одежда и оружие – все это стоит денег. Уходя, надо позаботиться о том, чтобы деньги эти не испарились под лучами завтрашнего солнца. Война – это, в основном, обозы и тылы.
Суета. Полный ярости крик – Ральф Норман второй раз за ночь утратил свое самообладание. Рекорд.
– Что значит – лошади спят?!!
– Им что-то подмешали в торбы с овсом.
– Всем лошадям?!
– Да, господин.
Говорят, если толкнуть человека в грудь дважды подряд, он упадет – но барон Ральф не таков. Он рыцарь, а рыцари предпочитают вообще не падать.
– Пошли людей – пусть уведут лошадей у соседей.
– Но, господин… Они же…
– МНЕ ПЛЕВАТЬ!
Вот теперь Ральф Норман постиг управленческий метод Джона Рэда – что делать, такова жизнь. Еще час – и его отряд покидает лагерь, двигаясь по следу обидчика, счет к которому теперь вырос до прямо-таки астрономических значений.
А дождь усиливается.
Да, ночь не назовешь тихой. Ночь воет ветром, звенит ливнем и огрызается вспышками молний. В какой-то момент Арье даже кажется, что приютивший их сарай просто сдует ледяным ветром. Нет, хотя крыша убогого сооружения и протекает во многих местах, на земляном полу собираются лужи, а сквозняки, кажется, дуют со всех сторон одновременно, сарай пока стоит.
– Она горячая, – тихо говорит Ребекка, прижимая ребенка к груди. – Господи, она совсем горячая!
Арье с отчаянием смотрит на жену. На девятилетнего сына, нахохлившегося в углу, и тоже не вполне здорового. На два узла, составляющих весь их дорожный скарб. На что угодно, лишь бы не смотреть на закутанную в тряпки девочку, которой еще и полугода не исполнилось…
«Не дойдем».
Еще он чувствует гнев.
«Господи, если мы и правда Твой избранный народ…»
– Приготовь ужин, – говорит он жене. – Песах, возьми сестренку. Постарайся ее согреть.
– Ужин?
– Все, что у нас осталось.
Он выходит под дождь.
«Бог не мог отвернуться от нас. Я никогда Его не подводил. Я был хорошим портным. Хорошим мужем… Он просто занят. Я напомню Ему».
Если бы Арье остановился и подумал над тем, что он делает, то конечно же решил бы, что сошел с ума. Он не останавливается.
– Я приведу первого встречного, – говорит он, поднимая лицо навстречу упругим струям дождя. – Пусть он будет разбойник, пусть убийца, пусть даже один из тех, кто сжег наш дом в Зеленом Логе. Я приглашу его разделить с нами трапезу. У нашего очага… Это ведь доброе дело? Всю еду, все, что осталось. Только пусть она поправится. Пусть…
Оскальзываясь на мокрой траве, он выходит к тракту и останавливается в недоумении. На что он рассчитывал? Кто, какой безумец отправится в путь по такой погоде? Кого он собирался звать к своему очагу, или, давайте называть вещи своими именами, к жалкому костру на мокром земляном полу заброшенного сарая?!
«Бог пошлет… кого-нибудь».
* * *
Их трое – три всадника на черных, как ночь, лошадях, и, похоже, дождь совершенно не доставляет им беспокойства – они едут шагом, бок о бок, и разговаривают.
«И с чего я взял, что всаднику захочется делить кров с бедным евреем?»
Они останавливаются, замирают в седлах, уставившись на одинокую фигурку на обочине. В темноте Арье кажется, что глаза всадников чуть светятся желтым. Чуть.
А потом сверкает молния, и он понимает, что ему не показалось. Демоны. Перед ним в седлах сидят самые настоящие демоны.
Почему он не отступил? Не бросился прочь с криком? Не упал в обморок? Что сыграло роль? Отчаяние? Данное – кому? – слово? Еврейская упертость, перед которой, говорят, даже воды морские в свое время расступались? Или просто собственная судьба была ему безразлична? Уже – безразлична, потому что там, в сарае, у него умирала дочь?
– Вы устали, – произносит промокший насквозь человечек, снизу вверх глядя на сидящих в седлах. – Разделите с нами ночлег и ужин… скромный, но все… что есть…
– Он плачет.
– Да. Странный.
– Обычно, когда в гости зовут, не плачут.
– И время у нас есть.
– Веди, мы принимаем твое щедрое предложение.
Арье суетливо изображает полупоклон, долженствующий выразить одновременно и благодарность, и приглашение следовать за ним, поворачивается и на подгибающихся ногах спешит к смутной тени за пеленой дождя, туда, где должен находиться сарай.
Лошади шагом следуют за ним.
С появлением гостей в сарае сразу становится тесно, особенно когда они вводят под крышу лошадей. Один из гостей («одна», поправил себя портной, вглядевшись) сразу принимается их расседлывать. Двое других обводят взглядом помещение и, не сговариваясь, морщатся.
Больше всего Арье боялся, что жена или сын, увидев демонов, поднимут крик. Ничего подобного. Ребекка, лишь бросив на гостей взгляд, немедленно принимается подкладывать ветки в костер – «образцовая жена, – с горькой гордостью думает Арье, – да и после того, что она видела и пережила, чего ей бояться?» – а Песаху, похоже, все равно – он сидит у костра, качая на руках сестренку, и не обращает на окружающее никакого внимания.
– Ребенок болен, – говорит самый высокий и грузный из гостей. – Займись.
– Дай сюда! – беззлобно произносит его товарищ, забирая сверток у оторопевшего мальчишки. – Глянь, тряпье, а вшей нет. Молодцы.
Затем он делает что-то – что-то, от чего девочка перестает задыхаться и принимается тихонечко сопеть. Заснула.
– Пусть спит, – тем же спокойным голосом произносит целитель. – Э, ты, я вижу, тоже сопливый. Ну-ка…
Снова непонятный, в своей незавершенности, жест левой рукой, и все. Все?!
– Бог есть.
– Знаешь, Акут-Аргал, по-моему, они меня за бога приняли, – весело произносит Виза-Ток, глядя на стоящих перед ним на коленях людей.
– Это ж каким слепым надо быть, – комментирует события женщина, возившаяся с седлами.
– Я ваш должник, – шепчет Арье. – Все, что хотите, все, что угодно…
– Ужин, – отвечает тот, кого назвали Акут-Аргалом, с подозрением принюхиваясь к содержимому котелка. – Это у вас что – вода?
– Все, что…
– Генора-Зита, нам нужны продукты. Тебя как зовут?
– Ребекка, мой господин.
