– Еще варианты? – Сенька обвела глазами претендентов, грустно призадумавшихся об имуществе, уведенном разбойниками у них самих.
Рука Дрягвы нерешительно дрогнула и оторвалась от коленки на несколько сантиметров.
– Его светлость барон Силезень! – подбадривающе кивнула царевна.
– Я… это… не помню точно, как они называются… – напряженно подергивая черную перламутровую пуговицу камзола на животе, едва слышно пробормотал барон. – Но если это слово не «разбойники»… то тогда… как-то похоже на… э-э-э… гамадрилы… или…
– Орангутанги! – с облегчением выдохнул Иванушка. – Но ответ принят! И его светлость барон Дрягва получает первые очки!
– …или мадригалы… нет, маргиналы… – по инерции продолжил бубнить Силезень, но, к счастью, окончание его победоносного ответа было заглушено своевременными восторженными воплями свиты, и не достигло ушей ни соперников, ни жюри.
– Тема «Войны», вопрос первый! – гневно алея оттого, что праздник раздачи очков проходит мимо него, выкрикнул Брендель.
– После известного морского сражения в лукоморско-отряжской войне, закончившегося полным потоплением отряжского флота, лукоморской короной была отчеканена медаль, которой были награждены все участники этого сражения[25]. На ней был изображен тонущий отряжский корабль и написано только одно слово из трех букв. Како…
Иван не успел договорить – в воздух взметнулся лес рук: претенденты и их свиты как один страстно возгорели желанием немедленно ответить.
Тронутый, пораженный и польщенный таким неожиданным и глубоким знанием лукоморской истории, царевич вопросительно глянул на супругу:
– Кто был первый, Сень?
– А какая разница? – неожиданно прыснула она.
Иван удивленно моргнул, недоуменно перевел взгляд с царевны на орду знатоков и опешил.
Щеки дворян пылали как дрова в камине, глаза изучали что-то очень маленькое и ускользающее на полу, а все руки прямо у него на глазах юркнули за спины и сомкнулись там надежным замком[26]. Все, кроме запоздавшей одной.
– Барон Жермон? – с робкой надеждой сделал шаг вперед Иванушка. – Ваша светлость, кажется, были готовы ответить?..
Отпираться было бессмысленно, и барон Бугемод, словно жулик, застуканный на месте преступления, вспыхнул, как пожар мировой революции, засунул предательскую руку подмышку, стыдливо втянул хронически нечесаную голову в плечи и уныло выдавил:
– Был…
– Совершенно правильно! – едва не прослезился Иванушка. – Слово, выгравированное на памятной медали – «Был»!!! И его светлость барон Жермон получает первые очки!!!..
Через три часа вопросы закончились. Закончился и первый этап отборочного состязания. Под именем Жермона гордо красовались четверо очков, Карбурана – трое, столько же было у Дрягвы, и на этом фоне вопиюще выделялся результат Бренделя – единственные корявенькие маленькие очечки[27].
Жюри, недолго и лишь для проформы посовещавшись, вынесло вердикт[28], гласящий, что на первом месте находится его светлость барон Жермон, второе делят бароны Карбуран и Дрягва, а многоуважаемый граф расположился на почетном последнем, что совсем неплохо, если руководствоваться старинным стеллийским принципом «Главное не победа, а участие».
Что думал и чем руководствовался в этот момент сам многоуважаемый граф, в озвучивании посторонних не нуждалось. Осыпаемая под злорадными взглядами более успешных коллег самой отборной и изысканной бранью, его свита держалась от своего повелителя на таком почтительном расстоянии, насколько это было возможно, не проходя сквозь стены и не присоединяясь к свитам других дворян.
* * *
Две утомленные фигуры, кутающиеся в тулупчики, промокшие до костей своих владельцев под неожиданным ноябрьским ливнем, тяжело поднимались по центральной лестнице городской управы на третий этаж.
– …А я тебе говорю, зря мы идем, – недовольным шепотом приговаривала, вытирая мокрым рукавом мокрое лицо, Серафима. – Кысь нас, бедняга, перед резиденцией Жермонов сколько караулил – часа три, не меньше, да мы пока сюда добрались – двенадцатый час ночи уже на дворе-то, совесть поимей! Говорила ведь я: не надо было с баронами к Жермону идти, а ты: «с паршивой овцы – хоть файф-о-клок!» И ведь если бы на что хорошее пригласил, а то – на чашку чая! И стояли как лошади пять часов с этой чашкой в обнимку!.. Хоть бы пирожок какой паршивый вынесли! Фуршет, забодай его верява! Книжек начитался! Заставь Жермона этикет изучать…
– Не говорил я про файф-о-клок, – возмущенно и бесцельно оправдывался Иванушка, медленно передвигая усталые ноги со ступеньки на ступеньку. – Я говорил, что этот визит должен благотворно отразиться на налаживании будущих дружеских лукоморско-костейских отношений на межгосударственном уровне…
– Вообще-то я имею в виду, муж, что если тебе не хочется спать, это не значит, что больше никому не хочется спать. Он, наверное, уже девятый сон досматривает давно! В его-то возрасте!
Царевич замедлил шаг, почти убежденный аргументами супруги, но два лишние пролета, уже пройденные усталыми ногами – неужели зазаря?! – мстительно склонили его к продолжению движения.
– Давай, раз уж всё равно на этаж выше поднялись, подойдем к его двери, тихо стукнем, и если сразу не ответит…
– Ну, ладно, – вздохнув, согласилась Сенька при упоминании о бесцельно пройденных ступенях, и зевнула так, что чуть не вывихнула челюсть. – Только стучать будем совсем тихонечко, идет? А потом по-быстрому на кухню – и хоть чего-нибудь пожрать организуем! Сил моих дамских больше нет с вашими международными отношениями!
– Хорошо, – кивнул и тоже не удержался от зевка, сопровождаемого обиженным бурчанием голодного желудка, Иван.
Но, к их разочарованию, стучаться не пришлось вовсе: дверь комнаты деда Голуба была приоткрыта, из щели лился белый свет находкиных амулетов и лихорадочный скрип пера о бумагу.
– Не спит… – обреченно выдохнула царевна и потянула дверь на себя.
– Как замечательно, что ваши высочества соблаговолили почтить вашего покорного слугу своим поздним визитом! – сразу оторвался от перевода и заулыбался всеми морщинками старик.
Работа над хрониками бесчисленных поколений царей родной страны иногда влияла на его вокабуляр самым диковинным образом.
– Добрый вечер, дедушка, – вежливо склонил голову Иван.
– Скорее, спокойной ночи, – разочарованно буркнула Сенька.
– Тогда уж лучше сразу с добрым утром, – хихикнул дедок, осторожно откладывая в сторону перо и бережно дуя на лист бумаги перед собой, исписанный почти до конца плотным неровным почерком.
Серафима скептически оглянула разнокалиберные пергаменты, разложенные и раскатанные в несколько слоев по всем горизонтальным поверхностям комнаты деда Голуба.
– Ну, и чего такого срочного можно в наше время выкопать в пыли веков, что стоит услышать посреди ночи двум усталым наладчикам лукоморско-костейских отношений на межгосударственном уровне?
– О-о, множество и множество любопытнейших фактов, способных повлиять на ход нашей истории! – старик пропустил мимом ушей ехидство, направленное явно не в его адрес, и гордо распрямил затекшие от долгого сидения за столом плечи[29].
Он был не просто рад приходу лукоморцев – он был счастлив до неприличия, и положительно сиял и лопался от нетерпения поделиться с ними последними находками… Но, увы, законы гостеприимства никто еще не отменял.
– Чаю травяного с бутербродами с маслом и сыром…
– О! – радостно встрепенулась и потерла ладошки царевна.
– …не предлагаю, – быстро закончил дед, – не припас, извините.
– О.
– Но зато можете садиться куда угодно, где вам будет удобно, – радушно обвел он рукой меблировку своих апартаментов.
– Куда-куда садиться? – послушно проследил за широким жестом, но чего-то недопонял Иванушка.
– Куда угодно, – любезно повторил дед, но тут же спохватился: – Только не на летописи, не на рукописи и не на архивы!
Это оставляло на выбор посетителей всего два места приземления: полка для шляп у дверей и антресоли шкафа.
– Спасибо, мы постоим, – по зрелому размышлению отказался Иван.
Сенька же, обворожительно улыбнувшись мгновенно растаявшему от мегаваттов ее обаяния Голубу, сгребла с пола у себя под ногами пару веков костейской истории, положила их на семьдесят лет позабытых событий на диване, подхватила всё и свалила в кучу на тройку неизвестных войн на подоконнике.
– Правда, здорово придумала? – довольно подмигнула она остолбеневшему и онемевшему от таких новшеств в ведении архивного дела Голубу, – Теперь на них точно никто не сядет даже по ошибке! Вань, падай!
