— Боитесь? Вон вас сколько, — исподволь стал я подзуживать их. — Мы безоружные, а вы… Стыдно, геноссе.
А боцман, по-своему поняв, что нам, связанным, вообще никакая свобода не светит, вдруг воинственно выкрикнул:
— Что, слабо вдесятером против русского Ивана? Трусня несчастная!
Толстяк все начальству переводит и переводит и невольно до того распалил, что главный жмурик даже ногами затопал:
— Развязать их! Немедленно! (Переводить не надо, по тону понятно.)
Когда нас развязали, ну, думаю, сейчас как ахну того прыщавца с револьвером, отниму игрушку, и!.. Я в тире сто из десяти выбиваю. Мне с этими террористами терять нечего, если они тоже применят оружие.
Однако «надежды юношей питают», как говорил поэт, — руки настолько затекли, что пальцами только чуть шевельнул. Беспомощный, словно медуза. А боцману и того хуже, не то что руками, ногами еле двигает. Даже с одним главным жмуриком не сладил бы, а десятерых вызывал. Умеют узлы вязать, это у них наследственное!
По совету нашего толмача, главный жмурик — сразу видно, хозяин особняка — приказал пока отправить нас куда-то вниз, под дом. Меня с боцманом проворно отвели и втолкнули за стальную дверь в какую-то полуподвальную, пустую и тесную кладовую с тремя зарешеченными оконцами и разными медными трубами по стенам. Заперли там и оставили.
Даже поесть не предложили, а их так называемый корреспондент, наверное, в Африке бананы жует. Негры добрые.
Подергали мы с боцманом железные прутья незастекленных окон, поковыряли ногтями цементные стены, постучал я каблуком по глухому бетонному полу — надежная мышеловка, не выбраться.
Глядим с тоской в окна — снаружи они почти на земле стоят, а у нас начинаются на уровне шеи — дом наш, очевидно, находится на пригорке, прямо внизу роскошная соседская вилла светится, нарядные люди развалились в шезлонгах среди цветников, украшенных фарфоровыми гномами. Подъезжают сверкающие машины с новыми гостями, и какой-то седой представительный тип любезно принимает цветы, подарки в блестящем целлофане и передает их накрахмаленной горничной. Видимо, семейное торжество — именины по-западноевропейски.
Что делать? Кричать? На русском? А, может, на немецком?.. Не услышат, музыка у них гремит вовсю. А и услышат, вмешиваться не станут или не поймут ничего, да и эти недобитые отбрешутся — они у себя дома.
— Будь сосед победней, — проворчал боцман, — можно было б и поорать. А у такого богача сочувствия ты дождешься, держи карман шире! Его хата с краю.
И какая хата! Полированное дерево и зеркальное стекло. Раздвижные прозрачные стены прямо на газоне стоят, так что сама трава — как бы продолжение зеленого ковра гостиной. А мебель вся белая-белая. Владелец явно не безработный, боцман прав.
Но его слова «хата с краю» как-то особенно запали мне в душу.
— Поорать мы еще успеем, — заметил я. — Тут надо наверняка…
Походил я по подвальчику, поразмыслил, осмотрел стальную дверь — хорошо, что она открывается от себя; потрогал трубы — есть и холодные, тоже неплохо. Ухо к ним приложил: вода журчит, совсем замечательно!
Когда я изложил свой план Нестерчуку, он крепко, по-боцмански расцеловал меня и тут же, не теряя времени, принялся выламывать водопроводную трубу.
Я тоже приналег.
Руки у нас уже совсем отошли, если судить по результатам. Первую медную трубу, холодную, мы отломили играючи, вместе с резьбой. Отечественную, чугунную, мы бы так быстро не осилили.
Вода потоком хлынула в нашу зацементированную коробку…
Обломок трубы мы надежно вставили в кованую ручку стальной двери, теперь к нам ни за что не войти. Путь сюда могла проложить только базука — ручное безотказное орудие. Или, на худой конец, граната. Но на это они не рискнут, если у них и есть — шуму много.
Затем под стать холодной выворотили и горячую трубу.
Тесное помещение заметно наполнялось водой… Слава богу, не только горячей. Смешиваясь, она становилась просто теплой. Не то сварились бы заживо.
Не подумайте, что мы и теперь сидели сложа руки. Наоборот, мы дали волю рукам, выламывая все новые колена труб. Водяные потоки дружно шумели, бурлили и бесновались. Вероятно, по последней западной моде в доме имелось пять ванных комнат, для себя и гостей, и в каждую из мощного подземного стояка было столько же автономных ответвлений. Именно было! Теперь все они шуровали в одну — нашу объемистую цементную «ванну».
Уровень поднялся до груди… до шеи… и вода наконец хлынула в три окна!
Верно я все же подумал про хату с краю. В этих знаменательных словах оказался намек не только на местоположение соседнего особняка, но и на главный закон западного общества: самое-пресамое важное — частная собственность! Когда шумные потоки ливанули с холмика по ухоженным лужайкам виллы внизу, когда мутная вода ударила по туфелькам нарядных дам, когда жидкая грязь хлынула с затопляемого газона на ковры гостиной, раздались такие суматошные крики, оголтелая ругань и визг, что хоть покойника выноси. Причем не одного!
Признаюсь, жаль было виллу, да что поделаешь, в конце концов раскошеливаться придется не нам, а нашему гостеприимному хозяину, главному жмурику в золотых очках, который держит дорогих гостей, к тому же иностранцев, в цементном подвале. Долг платежом красен: ему же теперь расплачиваться за убытки. Интересно, знает ли эту пословицу толстяк толмач?
Мы с жутковатым восторгом увидели, как фарфорового садового гнома бурливый ручей внес с лужайки в гостиную и плавно закружил вокруг белых кресел. Сказочная картина! Вспомнился даже мультипликационный фильм «Белоснежка и семь гномов» (производство США), хотя досконально такого эпизода там не было. То кино, а то жизнь!
Поток ревел и не унимался…
В стальную дверь стучали, барабанили, ударяли чем-то тяжелым. Самым тяжелым среди похитителей был, пожалуй, тот жизнерадостный толстяк переводчик. Я надеялся, что в дверь били именно им, держа его наперевес, как бревно, — может, поумнеет. Додуматься, чтобы спровадить русского водолаза, всю жизнь имеющего дело с водой, в подвал, где сходятся основные коммуникации и где, кстати, стоит главный вентиль, без которого нельзя перекрыть трубы, — это ему надолго запомнится.
Дверь держалась непоколебимо.
Прижавшись лицом к решеткам, низвергающим из-за наших спин потоки воды, мы, чуть не захлебываясь, смотрели, как на пригорок, оскальзываясь, карабкаются владельцы и гости виллы во главе с седым именинником. Кто-то продолжал безуспешно бить в дверь, а наш хозяин, жмурик в золотых очках, и его свита встретились с противником, идущим на приступ, лицом к лицу. И чуть не схватились в рукопашную. Да, товарищи, не устану повторять: собственность у них — самое больное место. Тем паче дело шло не о каких-то пустяках вроде подмоченных туфель и испорченном празднике — о затопленной вилле!
Чтоб поскорее попасть на волю, мы подыграли толпе, свирепо галдящей у окон. Вопили, строили рожи и погружались с головой в воду! Что подумали соседи — неизвестно. Во всяком случае, похитители не стали выдавать им свою тайну. Скорее всего, в глазах чужаков мы выглядели дружками хозяина, жертвами случайной аварии. Обе компании орали наперебой так, что прорывались лишь отдельные выкрики: «убытки!., несчастный случай!., суд..! ломать!., спасать!., перекрыть воду!»
Наш ошалевший хозяин наконец-то стал истерически распоряжаться. В руках насквозь вымокших сатрапов появились кирки и ломы. Решетки были выломаны не сразу — мы с боцманом еще побарахтались в подвале. И вот — нас потащили на волю. Меня тянули за руки одновременно сосед-именинник и тот прыщавец, на сей раз без револьвера, не та обстановка. И если сосед и впрямь помогал, то прыщавец явно хотел вновь захватить без лишнего шума. Вернее, под шумок. Он так и не выпустил моей руки, когда я очутился снаружи, и все тащил куда-то за дом. Но одно — захватить врасплох, как удалось в Гамбурге, а другое — теперь. Я вывернулся и резво швырнул его на кого-то из гостей виллы. Сметая своих и чужих, они покатились под откос.
На меня тут же, показушно восклицая что-то про медицинскую помощь, бросился было толстяк переводчик (жив, курилка!), но, столкнувшись с моим взглядом, на ходу передумал и кинулся к боцману. Решил, с пожилым легче сладить, а мной пусть занимаются дураки. Я подставил ногу, толмач с размаху закопался по уши прямо в грязь, сбив по пути именинника. Тот взревел и вцепился в него!..
Тем временем главный жмурик ласточкой нырнул в окно своего подвала. На подвиг его сподобило неистовое желание перекрыть основной вентиль. Он стремился хоть как-то уменьшить число нолей в той сумме, которую предстояло уплатить за ущерб соседям. Никого, кроме себя, внутрь бушующего подвала он послать не мог — снаружи бурлила другая стихия. Всеобщая драка!.. Кто-то возопил, естественно, по-немецки: «Наших бьют!» — и разгорелось совсем уж форменное побоище. Звучные удары и смачные плюхи сыпались налево и направо. Когда в схватку вмешались подвыпившие дамы с криком: «Форвертс!» (Вперед!) — причем одна из них охаживала прыщавца нейлоновой метлой на длинной ручке, — я окончательно понял: пора сматывать удочки.
