И мы в который раз громко захохотали.
— Ладно, коллеги, смех смехом, а ребёнку нужно есть, причём, учитывая его возраст, не менее пяти раз в день, — с умным видом я дала понять, что пора заканчивать шутить и нужно что–то решать. — У меня есть немного продуктов, которые ему подойдут, но это на один раз.
— А что он всё–таки ест–то? — спросил Иван, вопросительно посмотрев на меня. — Я никогда не держал собак.
— Творог, молоко, яйца точно будет есть: ему и по возрасту положены эти продукты, да и вряд ли у дедульки могло найтись что–то другое, — ответила я не задумываясь.
— Хорошо, через двадцать минут будет станция, там и поищем ему что–нибудь у уличных торговцев, — сказал Матвей.
Я засомневалась. Это — не те продукты, которыми обычно досаждают продавцы, осаждающие проходящие поезда, хотя кто знает, может, и повезёт. Вообще–то, варёные яйца, скорее всего, найдём… Короче, зачем паниковать раньше времени? Приедем — разберёмся на месте, если не найдём ничего подходящего на перроне, всегда можно пойти в вагон–ресторан и спросить там, уж там–то точно всё будет. Я успокоилась.
— Держись, малыш, взрослые дяди и тёти не дадут тебе помереть голодной смертью, в крайнем случае дядя Матвей поймает для тебя крысу, — я с улыбкой взглянула на Матвея, наклонилась и погладила Баксика по голове.
Щенок замотал головой, смешно зарычал и брезгливо тявкнул. Мы рассмеялись.
— Что, не хочешь крысу? Ладно, сами съедим, — Матвей умилённо посмотрел на щенка и снова прыснул со смеху.
Мы с Иваном не смогли его не поддержать…
Я и Матвей стояли около ступенек вагона, оживлённо обсуждая какую–то глобальную проблему. Боже, как же легко мне было общаться с ними обоими, это такая редкость! Как правило, приходится подстраиваться под человека, переходить на понятный ему язык и говорить о понятных или интересных ему вещах, а тут… я могла быть просто сама собой, и не нужно было изображать заинтересованность проблемами, которые меня абсолютно не интересовали, да поддакивать с умным видом, чтобы поддержать разговор. Беседа протекала спонтанно, легко и непринуждённо, нам было интересно общаться о всякой всячине, мы понимали друг друга с полуслова, хохмили, прикалывались, иными словами, реально наслаждались общением.
— Пассажиры, просьба пройти в вагон! — вдруг раздался зычный голос нашей проводницы. — Поезд отправляется!
Мы с Матвеем, прервавшись на полуслове, удивлённо посмотрели на вокзальные часы, потом друг на друга, а затем перевели взгляды на проводницу.
— Как отправляется? — первой очнулась я. — По расписанию стоянка пятнадцать минут, а мы простояли всего пять, значит, ещё десять осталось? У меня никогда не было проблем с математикой.
— Мы выбились из графика, опаздываем, поэтому стоянку сократили, — нехотя пояснила проводница. — Разве вы не слышали объявление?
Да конечно же не слышали! Меня всегда злили эти вокзальные объявления: то ли доисторические громкоговорители настолько искажали слова, то ли тётеньки–объявляльщицы произносили фразы, набив рот плюшками, — не знаю, но точно знаю, что никогда не могла разобрать ни слова. У меня внутри всё оборвалось. А как же Иван, убежавший с розовощёкой продавщицей за домашним творогом для Баксика?! Она сказала, что живёт рядом со станцией… Иван не знает, что стоянку сократили, и думает, что у него в запасе ещё целых десять минут!!! Я с ужасом снова взглянула на Матвея, читая на его лице отражение своих мыслей.
Послушные пассажиры быстро поднимались по ступенькам и проходили в вагон. Остались только мы.
— Пассажиры, проходим, проходим, не задерживаем отправление, — настойчиво проговорила проводница и поднялась сама.
Что делать? Что же делать? Объяснять, что Иван опаздывает, бесполезно, состав не будет его ждать — это не чартерный самолёт. Иван без паспорта, без достаточного количества денег… брр, даже не хочу об этом думать.
Матвей быстро вскочил на подножку и побежал внутрь вагона.
— Я за деньгами и паспортами, догоним на такси, встретимся на следующей стоянке, — на ходу прокричал он и скрылся из глаз.
Логично, я бы тоже так поступила, но неправильно всё это, нет, неправильно, должен быть ещё какой–то вариант. Я медленно поднялась по ступенькам. Проводница опустила и зафиксировала железную подножку, закрывающую ступени. Всё, это конец. Я выглянула наружу, беспомощно всматриваясь в фигуры и лица снующих по перрону людей, выискивая знакомые очертания и черты Ивана. Нет. Его нет. Труба. А что, если… Хм, интересная мысль… а почему бы, собственно, не попробовать? Что я теряю? В худшем случае мне обеспечена пара сотен долларов штрафа или полицейский протокол… М-да, вот последнего не надо. Не хочу протокол? Значит, не нужно до этого доводить. Действуй, Алёна!
Мои друзья в один голос утверждали, что, избрав карьеру бизнес–леди, я убила в себе талант великой актрисы. Так и не так. Помню, как, получив на руки аттестат зрелости и собрав документы и справки, необходимые для поступления в вуз, я серьёзно задумалась над двумя опциями: стать одной из многочисленных успешных бизнес–дам в пестрящей возможностями Москве или оказаться неоспоримой звездой подмостков местного Дома культуры где–нибудь в Ухрюпо–на–Лягушинске — и, недолго размышляя, сделала выбор в пользу первого варианта. Честно говоря, потом никогда об этом не жалела: сколько их, талантливых, красивых, окрылённых мечтой и искренне уверенных в своих силах и возможностях, ежегодно покидает стены актёрских факультетов, чтобы никогда не стать известными. А актёрам нужна известность, слава, поклонники, в этом — их жизнь, их предназначение. Но только единицам улыбается удача — а без неё никак, — и нет никакой уверенности в том, что удача улыбнётся именно тебе, одной из десятков, а может, сотен тысяч.
Мне никогда не везло в азартных играх, а это — чистой воды лотерея, значит, не для меня. С другой стороны, жизнь — это ежедневная игра, и мои актёрские способности не раз нашли применение и выручили меня в повседневной жизни. Так что я не прогадала. Вот и сейчас настал мой звёздный час, и я должна играть, играть убедительно, чтобы выручить одного хорошего человека, своего знакомого… нет, почему знакомого, своего друга!
Поезд тронулся. Я развернулась и сорвалась с места, застав врасплох стоящую рядом, ничего не подозревающую проводницу, по инструкции подающую сигнал зелёным флажком. От испуга она отпрыгнула назад и со всей силы впечаталась боком в стену.
— Да вы что, с ума, что ли, сошли?! — возмущённо заорала она, от неожиданности выронив флажок, одной рукой хватаясь за сердце, а другой — принимаясь потирать ушибленное бедро.
— Извините! — я приостановилась… а почему, собственно, не начать представление прямо сейчас?
План действий созрел мгновенно.
— Там! Там! Там… там человек под наш поезд попал!!! — не своим голосом закричала я, заламывая руки. — Я видела… он, похоже, пьяный… молодой ещё… совсем… и под поезд… под наш поезд…
Мой голос срывался от переживаемой трагедии, широко раскрытые безумные глаза быстро наполнялись слезами, лицо перекосилось от глубокого эмоционального потрясения. Ошарашенная проводница замерла на месте и только хлопала глазами и губами, как будто в рыбу играла. Я сделала вид, что силюсь взять себя в руки, мне это не удаётся, но я снова пытаюсь… И вдруг я грозно и громко заорала на неё, отчеканивая каждое слово, при этом утирая рукой льющиеся из глаз в три ручья самые натуральные слёзы:
— Да что же вы ждёте–то у моря погоды?! Я говорю, там человек под поезд бросился! Тормозите немедленно поезд!!! Или в тюрьму захотели?!
Слово «тюрьма» подействовало на фрекен Бок магическим образом: может, вспомнила, что я работаю в полиции, а может, сидел кто из родственников. В общем, столбняк прошёл, и женщина со всех ног понеслась в служебное купе за красным флажком. А я для подстраховки побежала за красной олимпийкой Матвея, чуть не сбив его самого по дороге — деньги и паспорта в обеих руках, он всё это время с вытаращенными глазами неотрывно наблюдал за моим бенефисом.
— Тсс, ни о чём не спрашивай, звони Ваньке — вдруг у него мобилка с собой, пусть пулей летит сюда, а я задержу отправление.
Я влетела в наше купе, схватила с верхней полки олимпийку и понеслась обратно. Матвей уже набирал Ивана, отлично. Поравнявшись со служебным купе, я чуть не столкнулась с проводницей, разматывавшей на ходу красный флажок. Немного поясню: при отправлении поезда все проводники обязаны убедиться, что у них всё в порядке и ничто не мешает отправлению, — в этом случае они выставляют зелёный флажок, и это означает для машиниста, что можно трогать. Если же по какой–то причине двигаться нельзя, то проводник обязан выставить красный флажок, и машинист не имеет права трогаться до тех пор, пока флажок не сменится на зелёный.
