Только теперь у Русского широко открылись глаза, и он рассмотрел сопровождающего. Араб был худ, жилист и смугл. В левом ухе у него слезливой капелькой светилась серьга. Будь это в Америке или Европе, Русской не сомневался бы, что перед ним паренек с неправильной сексуальной ориентацией. В России серьга бы указывала, что перед ним казак, причем единственный сын у матери. На что указывала серьга в оттопыренном арабском ухе, Илья Константинович не знал. Араб был в просторной пестрой дашике. В темных бездонных глазах араба радости от встречи с Русским не было. В арабских глазах кривилась в усмешке смерть.
Илья Константинович напрягся, чтобызакричать, но араб прижал палец к губам.
— Ти-ха, — нараспев сказал он. — Инглиш? Эмерикен? Дойч?
— Русский я, — со стоном сказал Илья Константинович. — Русский я, мать твою!
Араб подумал, с сомнением покачал головой и уже на русском языке снова сказал.
— Ти-ха! Я говарю русски. Слава великому лидеру ливийского народа, имя которого знает весь цивилизованный мир! Илья Константинович закивал.
— Пав-та-ри! — приказал араб.
— Слава великому лидеру ливийского народа, имя которого знает весь цивилизованный мир! — горячим шепотом повторил Русской.
Араб погрозил пальцем.
— Па-ачему имя не называешь? — негромко пропел он. С закрытыми глазами можно было подумать, что пистолетом у головы Русского поигрывает грузин. — Не уважаешь, да?
Илья Константинович судорожно проглотил слюну. Даже под угрозой четвертования он не смог бы сейчас назвать имя или даже фамилию известного всему миру революционного ливийского лидера. Мабарака? Или Джавахарлал? А может, Джардет? Он искоса посмотрел на араба. Тот так же косо и выжидательно смотрел на него.
Илья Константинович прикрыл глаза. «Господи! Да за что же мне эта кара небесная?! Я ведь и телевизор-то дома не смотрел. Разве что боевики по видаку, дак это ж не в счет. Я ж вне политики, Господи! Да вразуми же меня!»
— Не знаеш-ш-шь? — шипяще, словно кобра, прошептал араб. — Или не хочешь знать?
«Да ты мне только подскажи, — подумал Русской. — Ты мне только намекни. Я его вовек не забуду. Бейбулла? Саддам? Нет, это в Кувейте царя так звали. Имя Саддам, кличка Хуссейн. А какой? Первый или второй? Да какая разница! Хлопнет тебя сейчас этот приверженец Аллаха именем ливийской революции за политическую неграмотность. Кеннеди пристрелили, Анвара Саддата взорвали, а ты кто? Мелкая политическая блоха на фоне египетской пирамиды! Ну, вспоминай, Илюша, вспоминай, листал же в сортире газеты! Джа-махерия? Иеремия? Дауд? Нет, не так. А как? Мустафа? Английская команда еще такая была. Кардифф? Курбаши?»
Илья Константинович перекрестился и принялся жестами показывать, что не может говорить. — Больной? — участливо спросил араб, почесывая затылок стволом пистолета. Он посидел в раздумьях на корточках, еще раз почесался пистолетом и решил: — Аллах милосерден. Он тебя вылечит. — Посидел еще немного и объявил: — Плохо, что ты не американец. Я бы тогда потребовал прекратить бомбежки Ирана. — Подумал и деловито добавил, как заядлый китайский троцкист: — Ладно, я тебя за капитуляционные настроения российского правительства пристрелю. Во славу Ливийской Джамахерии!
Черный зрачок ствола был злым, как глаз самого араба. «Вот и смерть пришла, — совершенно отстраненно, будто не о себе, подумал Русской. — Даже крокодилятинки тушеной не отведал». Мысль эта была идиотской, как, впрочем, и все мысли, которые приходят в голову перед смертью. Илья Константинович крепко зажмурился и увидел аппетитный кусок зажаренного мяса с фантастическими приправами на огромном блюде. Перед блюдом сидел Жора Хилькевич из Мурманска и, подмигивая Русскому, резал мясо на куски. Русской чуть не заплакал. «Господи! Да что же это, даже лица родных перед смертью не могу увидеть!»
Сухо щелкнул выстрел. Илья Константинович открыл глаза и увидел, что находится в длинном и пустом каменном туннеле. «Так вот ты какой, тот свет!» — тоскливо подумал Русской и неверными шагами отправился искать Чистилище, чтобы узнать у тамошних бюрократов, куда его все-таки распределили — в Рай или Ад?
Араб лежал на каменном полу, все еще сжимая рукоять пистолета.
Лицо его выражало крайнюю степень возмущенного удивления. Он уже привык к тому, что терроризмом на Ближнем Востоке занимаются исключительно арабы, поэтому чужой выстрел воспринял как посягательство на основы всего ближневосточного мироустройства.
— Ты с ума сошел! — сказал, появляясь из узкой ниши, коренастый. Белый и упакованный, он походил на мумию. —
На хрена ты араба грохнул? Мужик даже политических требований заявить не успел!
Долговязый присел над трупом, посмотрел в стекленеющие удивленные глаза покойника из третьего мира.
— Обидно мне стало, — объяснил он. — Мы с тобой за ним до самого Египта на лодке гнались, руки себе в кровь стерли, а тут — на тебе: «Здравствуйте, господа, я ваша арабская тетя, пришла вас грохнуть во имя процветания и счастья мусульманского мира!» Хоть бы католик убивал, я бы и пальцем не пошевелил, но мусульманин! Какое он право имеет чужие заказы выполнять?
? Не, братила, ты чокнутый, — искренне поставил диагноз коренастый. — А че ж ты его тогда вторым выстрелом не подстрелил?
Долговязый мечтательно вздохнул:
— А пусть он еще немного побегает, братан. Понимаешь, я в детстве Жюля Верна любил. И так мне мечталось по Африке проехать!
— Блин, да ты романтик! — негодующе вскричал коренастый. — С чего ты взял, что он именно в Африку, а не в
Европу подастся?
— А куда ж ему еще? — удивился долговязый. — Он ведь понимает, что в Европе стольких постреляли, что тамошняя полиция уже и помочь не может. У него одна надежда — подальше от цивилизации, поближе к мухе цеце.
— Африка большая, — сказал коренастый. — Где мы его искать будем? По Сахаре пешком бродить?
— Чего гадать? — пожал плечами долговязый. — Поехали в Каир. Диспетчеру звонить будем.
В Каире, положив телефонную трубку, долговязый улыбнулся.
— Где у нас атлас мира? — спросил он. — Ищи, где эта долбаная Найроби находится. А я пока на базу арабских ВВС смотаюсь. Там нам Диспетчер вертолет заказал.
— Вертолет? — Коренастый потер руки. — Это отлично! Главное, чтобы ракеты на нем были. Хоть он и не слоя, но по саванне мы нашего клиента погоняем!
Куда только не занесет испуганного человека!
Илья Константинович уныло смотрел на расстилающуюся под самолетом рыжую саванну, изредка разрезаемую голубыми полосками рек и зелеными пятнами буйной растительности близ озер. Баобабы сверху казались небольшими кустиками, вокруг которых сновали игрушечные пятнистые .жирафы. Пару раз Илья Константинович заметил отдыхающих в тени львов. Около них краснели какие-то клочья, но рассмотреть их не удавалось из-за скорости самолета. Да может, это и к лучшему. Кто знает, чем они питаются, эти самые цари животного мира!
Вдруг на земле прямо по курсу самолета заклубилась рыжая пыль. Сначала Русскому показалось, что движется пылевая буря, но это оказалась не буря, а испуганное стадо антилоп, за которыми кто-то гнался. Летчик-негр восторженно завертел белками глаз, показал бване пассажиру большой палец и сделал вид, что вгрызается в собственную руку, причем сделал это так натурально, что Илью Константиновича прошиб холодный пот. Закончив с самоед ством, негр снова показал большой палец.
Теперь уже Русской поглядывал на негра с некоторой опаской, пытаясь сообразить, что чернокожий летчик все-таки хотел ему сказать. Негра с его старенькой «дакотой» Илья Константинович встретил в аэропорту. Негр кого-то привез, а Илья Константинович очень хотел улететь, причем ему было все равно, куда лететь, лишь бы подальше от пирамид. За пятьсот долларов негр готов был доставить его даже в Антарктиду, но Илья Константинович счел себя неподготовленным к климату южного материка и решил лететь в Найроби. Город этот понравился Илье Константиновичу своим названием и безопасной удаленностью от пирамид.
Уже в полете выяснилось, что негр не понимает по-русски, да и английский язык Русского он понимал с трудом.
Поэтому в полете они больше изъяснялись жестами, но даже этот интернациональный язык не всегда был понятен обоим.
Пейзаж был довольно однообразен, и Илья Константинович задремал. Проснулся, он от того, что «дакота» принялась выписывать в воздухе фантастические виражи. Негр что-то зло кричал, вцепившись в штурвал черными руками, и закатывал глаза, время от времени отчаянно проводя себя ладонью по горлу. Похоже было, что полет подходил к концу, а негр все-таки — как Русского предупреждали в Каире — оказался людоедом и готовился зарезать его, как только закончит ритуальный полет. Илья Константинович нащупал крестик за пазухой, сжал его в кулаке и принялся молиться, судорожно и бессвязно перебирая знакомые обрывки молитв. Ни одной из них Илья Константинович не знал до конца.
