Туда ему и дорога.
– Фу, – сказал Федор Кузьмич, но на всякий случай позвонил на Десятый шлюз. Вдруг чужака отнесет туда.
– Евсеев, ты? Слушай, Евсеев. Это Кузьмич говорит, с Девятого. Тут у меня все крутился один за бортом. Раздетый такой, голый, в общем. Если увидишь, так ты того… Гони его в задницу.
С этим покончено. Запустив через скважины зипуна руки под мышки, он вытер пот. Для порядка поболтал деревяшкой швабры в бутыли с дезактиватором. И вдруг, посмотрев на часы, обнаружил, что вахта истекает.
– Мать честная! Через десять минут пересменка, а у меня еще журнал не заполнен.
Он достал из чемодана тетрадь и тонкой магнитной палочкой записал в графе "Происшествия": "За время дежурства никаких происшествий не было". Потом в графе "Замечания": "Дежурный Десятого шлюза Евсеев Г. А. на контрольный вызов не отвечал в течение трех с половиной минут. Когда ответил, в голосе проверяемого наблюдались явные признаки алкогольного опьянения".
Поставив точку, Федор Кузьмич расписался, отметил время и дату – все, как полагается. Оставалось дождаться сменщика, сдать пост, и покедова – свое Кузьмич отработал.
Пионер
– Товарищ капитан! В кормовой холодильной камере, в чучельном отделении, обнаружен пионер.
– Снова? Это который по счету? Третий?
– Никак нет, четвертый.
– Четвертый! За три недели полета! А что будет через три месяца? Не корабль, а Дворец пионеров, чтоб их… И опять, как те, замороженный?
– Так точно, замороженный. На воротнике рубашки вышито: Коля Грач. В ранце, как и у тех, кулек с конфетами и книга Г. Р. Адамова "Тайна двух океанов". А также номер "Пионерской правды" с заметкой о нашем полете.
– Газету и книжку – в утилизатор. Пионера держать замороженным до окончания полета. Чтобы под ногами не путался.
– Есть – держать замороженным.
– Эх, Булыгин, Булыгин… Мало нам диверсантов, так черти пионеров подбрасывают.
– Этверно, товарищ капитан. С диверсантами, с ними легче, посадил в тюремный отсек – и готово. Вот только… Товарищ капитан, уж заодно… разрешите?
– Ну, что еще там?
– Раз уж мы про тюремный… Товарищ капитан, отсек того – переполнен. В каждой трехместной клетке по десять-двенадцать человек. А баланда в тюбиках на исходе. Почти всю сожрали. Кто ж знал?
– А Баранов? На что туда Баранов посажен? Он у нас главный по надзору, пусть он и думает. А то любой пустяк, и уже к капитану: что да как? А своя голова на что?
– Так товарищ капитан, Баранов с неделю уже как запивши. Я же докладывал.
– Тогда Пилипенко, Флюев, кто там еще по тюремному?
– Товарищ капитан, а ежели сделать запрос, мол, так и так, нельзя, мол, ссадить часть заключенных на ближайшей ненаселенной планете?
– Запрос… А кто его будет делать, запрос-то? У тебя – Баранов, а у меня – Бородин. У тебя – с неделю, а у меня, считай, с самого старта. Набрали на борт алкашей, теперь вот сиди без связи. Хоть самому в запой.
– Дела…
– Такие дела, Булыгин. А ты – пионер, пионер…
Пожар
Папироска раскуривалась не ахти. И табак вроде хороший – Каллистянский, четвертый номер, и фабрика неплохая – имени Диегоня, а как потянешь – трещит, что гнилой скафандр, сыплет по глазам искрами, а не тянется, хоть ты лопни.
Рабочий шлюза Лепехин раскуривал уже вторую. Первая лежала раздавленная, как вражий мизинец, на клепаных плитах галереи и все еще тлела дымом, словно глумилась над напрасными стараниями человека.
Но и вторая оказалась не лучше.
Лепехин, не забыв про напутственные слова, сильным щелчком запустил папиросу вдоль галереи. Как раз туда, где ковылял младший заправщик Белуха с двумя ведрами пентаплаза. Шел он из колодезного отсека.
Папироска, словно летучая рыба, увидела круглые волны в ведрах и быстро сообразила, куда мягче падать. Дымный хвостик над тлеющим ободком потянулся к заветной влаге…
– Ну все, Шамов? Отшутился? А теперь меня послушай. Еще раз услышу эту байку про пожар, таких бздюль навешаю, родная мама после полета не узнает. Запомни, ты мой кулак знаешь.
Дежурный по пожарной части старший брандмейстер Опешлый хлопнул бубновым валетом по выключателю аварийной связи.
– Не, ребята, эта сука Шамов у меня дождется. Госпиталь ему светит, отвечаю… Андрюха, куда? – Волосатый кулак Опешлого, похожий на замшелую мину, закачался над заваленным картами столиком. – А ну, по-ложь карту на место. Не твоя очередь.
– Так Летяга же пропускает, ему ж бить нечем.
– Все равно положь. Положил? Теперь бери. В игре главное – порядок. Что, крести – козыри, говоришь? На, Санек, получи…
Карта упала на стол, одновременно на аварийной панели противно и зло замигал стеклянный глаз вурдалака. Вызов.
– Убью падлу, – Опешлый, не глядя, вырубил на панели ток, – такую игру портит. В прошлый четверг тоже: "Пожар! Пожар!" Пять раз делал вызов. А приперлись всей гопой в предшлюзку, да еще мотни с собой с полтонны набрали, а там всего-то: сварщики варили переборку, вот и воняло… Летяга, ты чего? Опять карта не прет?..
За три с половиной часа огонь из бойкого юноши превратился в дряхлого выдохшегося старика. Он уже, как собака штаны, не прокусывал плиты из стеклобетона, зубы у пламени посточились, и огонь медленно умирал.
Дымный и жаркий цилиндр, в который превратился отсек, был полон свиста и разговоров. Но свистел лопнувший пневмопровод, а говорили между собой головешки.
Еще через час пожар погас сам собой. Гореть было больше нечему.
На следующий вечер (по полетному исчислению) печатный орган парткома, газета "На звездном пути", сообщала:
"В результате случившегося пожара уничтожено материальных ценностей:
Рулонов гофрированного свинца – 15 штук
Шкафов двустворчатых шестиполочных – 8 штук
То же четырехполочных – 12 штук
Диванов кожаных – 1 штука
То же с пристежными ремнями – 1 штука
Тумбочек умывальных (с принадлежностями) – 2 штуки
Подставок для ног – 2 штуки
Щитов пожарных (с принадлежностями) – 1 штука
Козел столярных – 1 штука
Аппаратов Путина – Многобожьего (компактных) – 4 штуки
То же (некомпактных) – 4 штуки
А также жертв человеческих – 3
Точная сумма убытка устанавливается.
Для выяснения причин пожара создана комиссия из специалистов.
Председатель комиссии – Опешлый В. И.
О результатах комиссии будет сообщаться".
О риске
Фулетчик всегда рискует. Где бы ни был. Пример? Пожалуйста, вот он.
Планета Яуза, шестая в системе Звезды Тоногоо. Сами понимаете, место веселое. Так вот, на этой веселой Яузе сидит фулетчик Ершов перед вьшетом в кай-фоломне. До вылета восемь таймов (по земному – десять минут). Фулет неизвестно где. А в системе звезды Нематода, куда выписана путевка, вымирающие ахеряне ждут не дождутся спасительных ампул с айболом, целых пятнадцать ящиков.
Как бы поступили на месте Ершова вы? Включили на полный вентиль угарного газа, чтобы не видеть собственного позора?
Наш же фулетчик преспокойно парится еще семь с половиной таймов (по земному – девять и три минуты) и за полтайма до вылета закуривает папиросу. Поражены? Слушайте дальше.
Огонек папиросы тает в тот самый момент, когда на стартовом таймере корабля загорается красный нолик.
А в кайфоломне какой-то любитель плеснул из ковшика на раскаленную стенку реактора.
Пар застилает глаза. Мутная пелена держится с четверть тайма. Когда пелена спадает, Ершова и след простыл.
А вся хитрость в том (фулетчики вообще народ хитроумный), что наш Ершов заранее перемотал на левую ногу (левая нетолчковая) катушку фигенной смотки и, рискуя быть растворенным в хелеросфере планеты, поставил лазерный смотчик с эластичным фигенокабелем на позицию "РЕВЕРС-0".
Тем временем фулет в саморежиме стартует с Яузы, преодолевает более половины пути, и примерно к финишу наш рисковый фулетчик преспокойно втянут в приемную бультхокамеру собственного фулета.
Дело сделано. К фазе предстартового струения фулетчик мирно плавает в говеноле, регулируя скорость фуления надмозговыми импульсами.
Ахеряне спасены. Преподносят хлеб-соль. Это по-нашему, а по ихнему холодец из рудиментарных отростков черепа старейшего представителя рода.
Шутник Гаврилов
Заходя в курилку третьего кормового яруса, шутник Гаврилов что отмочил?
– Курить – здоровью вредить, вот что.
Но дым съел слова, и на шутку никто не ответил.
– Хлопцы, папироской не угостите? Свои на Земле забыл.
Рукой он загладил карман, чтобы ребра собственной пачки не очень-то выпирали.
– Так ведь вредить, – сказал толстый механик Леха, но папиросу дал. Толстые – они всегда добрые. Шутник Гаврилов ответил:
– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. На последнем слове кабину качнуло, но не сильно. Наверное, сшибли корпусом очередной маяк.
