Академик ловко увернулся от пикировавшей на него мухи гербицеце и от вопроса — одновременно:
— Мы с вами проехали три четверти Республики По… виноват, Белоруссии. О нашей экспедиции еще долго будут вспоминать потомки, и грех жаловаться… — Мы, жалкие остатки так называемой экспедиции — да! Но позвольте, две тысячи одиннадцать человек — не в счет? — послышался другой голос из зала, и вслед за ним загремело десятка два единиц огнестрельного (в прямом смысле слова) оружия. Охрана специальными вило—граблями удалила из зала шесть свеженьких трупов — мутантов со сложными латинскими названиями.
Несказанов торжественно молчал минуту (а может, ждал следующей атаки и не дождался), затем вымолвил:
— Они пали под алтарь науки. И давайте продолжим дебаты, товарищи. несколько слов о климате. Предположим, сто пятьдесят лет зимы в лето и столько же лета в зиму — случайность. Только все равно нам есть над чем подумать — я имею в виду оставшиеся сто пятьдесят. только ради всего святого прошу: не валите в одну кучу, безголосое большинство, граждане оппоненты, эдак мы вовсе ни до чего не договоримся.
Пока Чревомир Петрович уговаривал, соблазнял и даже стращал, в зале сорили искрами сварщики: шесть бронированных плит были приварены заново, скамейки установлены на должные места. Еще не успели собрать кабели, как в дальнем правом углу, где молча держал часовую голодовку самый крупный из оппонентов «экземпляр», неожиданно сгустился туман. Легким облачком он подбирался к преуспевшему на московских — привозных — харчах, а у того, как на грех заклинило огнемет. Просто встать и убраться подальше студент не имел права, ибо шла видео—и звукозапись.
На замечание из зала академик ответил со сцены на редкость находчиво:
— Это дым от сварки, без паники, товарищи!
Верней всего что набор этих слов служил специальным сигналом для действий охраны: ладно сбитые парни рассредоточились в двух направлениях — одни выступили в дальний правый угол, оттащили неуклюжего студента и принялись говорить с туманом по—свойски, другие бросились отнимать у прессы кинокамеры и звукозаписывающую аппаратуру. Начальник охраны пал замертво, вслед за ним — второй генерал, подчиненные разразились перекрестным огнем. Майор, принявший командование на себя, поднял руку — условный знак «можете продолжать». «Зрители», уже без дополнительного приглашения, скакали кузнечиками — перебирались поближе к столу алого бархата… билеты на задние ряды резко упали в цене.
— Предлагаю прекратить прения! — на высокой ноте взвыл чей—то истошный голос, на что Несказанов возразил:
— Еще четыре минуты, товарищи, у меня программа!
Его зам, Владлен Ильич Кваробо, засек время по настенным часам. Ему показалось, Однако, будто стрелки почесались одна о другую, вползли в ось и выплеснулись обратно. «Что за чертовщина?» — пробормотал Кваробо, надавив на глазные яблоки волосатыми кулаками.
— Товарищи! пусть стыдно станет тем, кто триста лет назад опубликовал карту зараженной местности! Она, местность, была поражена полностью. Сегодня мы с полной уверенностью можем заявить следующее: чего не доделал Гитлер, с тем успешно справился Чер… черт бы побрал эту секретность! Кстати, и на Украине не все благополучно. Меня особенно беспокоят тамошние самостии — равно как здесь самосеи. — Речь идет о растениях или животных? — и погибая, оппозиция тянула гимн несоглашательства. — О животных просили пока помалкивать. Увы, слишком поздно хватились… — Несказанов надел на голову специальный капюшон, и все с облегчением последовали его примеру. — Но давайте, товарищи, соглашаться: народу знать о том пока вредно. Посему призываю молодежь нашу славную: подпишем наш общий отчет — и с рук долой! К чему бередить старые ра…
По алому бархату скользила сороконожка. Правда, тварь оказалась не совсем сороконожкой. Ножки считал на микрокалькуляторе Владлен Ильич. Считал, считал, а хвост гадины все еще скрывался в том углу, где лучшие бойцы охраны давали достойный отпор голубому туману, где горели стены и плавился металл. Чревомир Петрович весьма робко ткнул в гадину тупым специальным щупом. Ядовитое насекомое, расчлененное в трех местах, обзавелось шестью головами, и все шесть пьяно уставились на академика — минуту глазели, не более, да и расползлись в разные стороны.
Несказанов Ч. П. поехал мимо кресла. Его сторонники шарахнулись, кто куда.
— По машинам!!!
Этого—то сигнала только и ждали присутствующие. Прочные двери на поверку оказались вовсе не такими. Двести двадцать боевых машин, гремя траками, подбирали страдальцев от науки. Владлен Ильич спохватился, занервничал, посокрушался о дальнейшей судьбе академика; укрывшись за броней танка: «Почему труп не забрали?», но смолк, потеряв порядок в мыслях: рядом с механиком—водителем появилось известное в узких кругах Синее Привидение, вид 3–А. Одними очами бездонными спросило: «Когда уже Правду народу—то понесете?» Владлен Ильич не растерялся и сунул голову в полиэтиленовый мешочек, взятый на вооружение у Аэрофлота. «3–А» не убоялось страшилища в целофане — вонзило когти в упругую плоть, продело свои глазища внутрь мешка и уставилось ими в очи зама.
— З—зара… Завтра! А оно не наступило, — скинув мелок, пролепетал Кваробо. — Все завтра. Или после…
Привидение коснулось его лица холодным крылом, коснулось — и растаяло. «Во дров наломали! Тут на три Звезды натерпишься… Черт бы побрал упрямых оппонентов. Ничего! Еще колхоз, другой».
Танки честно покидали центральную усадьбу колхоза «Нетчилово». одному богу ведомо, когда появятся на этих землях люди и появятся ли вообще. РадиоАКТИВНОСТЬ местности близка к нулю, чего не скажешь о здешних обитателях. Речь идет не об истуканах на остановках или муляжах возле школ. Даже не о роботах, управляющихся с техникой на полях.
О других.
Ученые бежали, но это не значило, что клуб опустел навеки. Сначала распахнулись окна. Страх, накопившийся под сводами, потянулся наружу. Шесть бронированных плит, так тщательно приваренных сварщиками, бесшумно опрокинулись, тяжелые мраморные скамьи съехались в кучу. Из подполья брызнул голубой сполох, выплыл облаком, захватил объем помещения. В голубизне той возникли очертания людей: сухая немощь, зрелый сок в беспомощных сосудах и вялая, истонченная мутациями юность. Шорох теней. Десятки их прильнули к оконным проемам, машут танкам вослед ледяными ладошками. вот уже втаскивают внутрь потерпевших собратьев. Шесть туш со сложным названием по латыни терпеливо жмурятся в потолок, пока их штопают чуткие руки. Только здесь оказывают первую помощь убиенным на этой земле… Женщина прижимает к груди сороконожку — гладит, успокаивает: потерпи малость, придет и твой черед… Вот и муха взвилась под потолок, к прожекторам, подверглись полной реставрации пауки. так из осколков склеивают чашу, из которой едал древний горшечник или кузнец. простой люд давал зарабатывать историкам и археологам щедрее, нежели знать и правители: хоромы из флирта и интриг не выдерживают испытания временем. Многие того не понимают. Или не хотят понимать. Как нынешние отцы не понимают того, почему ходят по РПВ привидения, ползают и летают разные гады. Почему комары пожирают асфальт, а сосны переходят через шоссе.
Их просто не отпустили живые, с ними не распрощались, как это принято исстари. Но разве докажешь то светилам, у которых все человеческое засвечено? Оттого и горюют обитатели клуба на центральной усадьбе колхоза «Нетчилово» (только ли здесь!). Стол алого бархата, скамейки, прожектора. Часы настенные, из которых льется мерный свет—перезвон, — то мышка—вьюн, здешняя Примадонна, сообщает точное время…
А в белокаменную тем временем мчала депеша:
«Связи гибелью академика Несказанова зпт невозможностью продолжать эксперимент на выживание группа возвращается Москву тчк
ио начгруппы майор Капитонов тчк»
И стоят одинокие церквушки, подпирают маковками присмиревшее небо. Колосится рожь и осыпается, чтобы взойти. И только послезавтра в центральной печати появится фотография академика Несказанова Ч. П. в траурной рамке. Чуть погодя ему присвоят вторую Звезду Героя, обоим генералам — первые, всем троим — посмертно. Но сегодня и послезавтра, и год, и сто лет спустя Примадонна будет сообщать точное время.
ВРЕМЯ, НАВЕКИ ОСТАНОВЛЕННОЕ.
