Кран испытали в действии и он, похоже, отремонтировался, если верить радостным возгласам крановщика.
— Запомнил? — спросил Палыч у Никиты.
— Ага, — ответил тот, подразумевая место, где лежит кувалда.
Палыч недоверчиво посмотрел на него и добавил:
— Пойдем, погреемся. А то, гляжу, замерз ты совсем.
И они втроем залезли в кабину крана, где, как оказалось, разместилось еще несколько человек.
— Ну что, распишем? — с порога сказал Палыч, и Никита подумал, что сейчас они достанут какой-нибудь бортовой журнал, чтобы сделать запись о произведенных работах. Но они сели в кружок, положив на колени небольшой кусок фанеры, и один из них извлек из внутреннего кармана колоду карт.
— На него сдавать? — кивнул он в сторону Никиты.
Палыч отрицательно помотал головой:
— Нет. Стажер он еще.
Места в кабине было немного и потолок такой низкий, что Никита умещался там, только наклонив голову. Поэтому у него очень скоро затекла шея и заныла спина. На обед он шел, слегка ссутулившись, что, впрочем, не мешало ему получать удовольствие от воспоминаний о его первом рабочем задании.
***
С того дня его стали брать с собой «на вышку». Чаще других это делал Палыч, но и остальные не брезговали помощью ученика, особенно когда требовалось нести что-нибудь тяжелое. Через месяц он уже мог вместе с крановщиками «расписать тыщу», и даже пару раз ему доверили ударить кувалдой по рельсам, чтобы сбить накопившийся там лед.
В мастерской же он в основном разжигал паяльную лампу для пайки медных контактов, и это занятие ему особенно нравилось.
В его лексиконе, в дополнение к витиевато оформленным матам, появились профессиональные словечки, которые он не упускал случая ввернуть в разговоре с друзьями. И, конечно, особую гордость и зависть у приятелей вызывала зарплата, которая составляла двести рублей в месяц. Это вам не двадцать четыре рубля пэтэушной стипендии! С первой получки Никита купил магнитофон, а на вторую — настоящие американские джинсы.
Коллектив электриков подобрался дружный, а главное — веселый. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь из опоздавших не получил «доской по башке», которая подвешивалась над входной дверью и автоматически падала при ее открывании. По приходу домой в карманах своей одежды можно было обнаружить самые неожиданные вещи: например, молоток или пассатижи. А однажды Агафонову положили в его шапку-ушанку маленькую стальную наковальню, которая чуть не перешибла ему ноги, когда он попытался ее стащить с полки.
С дядей Мишей Никита виделся теперь гораздо чаще — один раз в неделю во время планерок. По молчаливому согласию они не выказывали своих родственных отношений, но иногда начальник цеха подходил-таки к молодому рабочему и интересовался:
— Ну, как успехи?
— Нормально, — рапортовал Никита, и они расставались до следующей планерки.
Но однажды дядя Миша задержался возле него дольше обычного.
— У тебя все еще второй разряд? — спросил он.
— Ага, — ответил радостно Никита, игнорируя фразу «все еще».
— Нехорошо, — самому себе сказал дядя Миша.
На следующее утро Никиту вызвали к главному энергетику цеха.
— Закон Ома[3] знаешь? — задал он сходу вопрос.
Никита расплылся в улыбке, потому что только его и знал из всей обширной электротехники. Энергетик удовлетворенно кивнул:
— Тогда завтра соберем комиссию и устроим тебе экзамен. Кроме закона Ома, тебя будут спрашивать еще и о практической стороне дела. Ты чем обычно занимаешься?
Никита вспомнил про «тыщу», но справедливо рассудил, что вряд ли это будет комиссии интересно. Результатом его мысленных усилий стало следующее утверждение:
— Произвожу мелкий ремонт мостовых кранов под наблюдением старших товарищей.
Формулировка энергетику понравилась.
— Тебя ждет светлое будущее, парень, — похвалил он. — Так им и скажешь. А если начнут приставать с деталями… Впрочем, не начнут.
Как в воду глядел. Комиссия, узнав новую интерпретацию закона Ома, пришла в восторг, а когда Никита повторил вчерашнюю мысль про «мелкий ремонт», и вовсе лишилась дара речи. Все расписались, где положено, пожелали друг другу дальнейших успехов и разошлись.
— Поздравляю с третьим разрядом! — сказал энергетик и пожал Никите руку.
***
Новый статус повлек за собой повышение благосостояния и вызов в отдел кадров, где потребовалось расписаться в приказе. Старая знакомая — толстая тетка — обрадовалась Никите, как родному. Она задала ему массу вопросов, некоторые из которых, как показалось, выходили за рамки ее компетенции, а в конце их разговора Никиту ждал сюрприз.
— Среднее образование тебе нужно получать, — сказала тетка. — Ты у нас один такой — с третьим разрядом и без образования. Показатели портишь. Михаил Борисович распорядился с завтрашнего дня отправить тебя в вечернюю школу.
При слове «школа» Никита сильно расстроился, но уже назавтра его печаль улетучилась так же быстро, как и появилась. Вечерняя школа оказалась совсем не похожей на все те учебные заведения, которые ему приходилось посещать до сих пор. Во-первых, она освобождала от работы на целых полтора дня в неделю, во-вторых, зарплата продолжала капать, и, в-третьих, на уроках позволялось делать абсолютно все: спать, играть в карты, курить, выходить в коридор без разрешения и даже заигрывать с девочками. Отражалось ли это в официальных правилах, Никита не знал, но преподаватели упорно не обращали внимания на мелкие шалости своих учеников, большинству из которых перевалило за тридцать.
Один и тот же учитель вел сразу несколько предметов, причем, мог заменить своего отсутствующего коллегу без особого ущерба для образовательного процесса. Единственным исключением являлись уроки истории. Преподаватель дисциплины — Вячеслав Владимирович — отличался неимоверными знаниями и фантастической эрудицией в своей области, и найти ему замену было бы нелегко. Кроме того, его речи отличались глубокой страстью, источником которой служил, если и не врожденный талант оратора, то сосуд с неизвестной жидкостью, стоявший под столом. А тема занятий была всегда одна и та же — отношения между мужчиной и женщиной. В том числе, и в историческом ракурсе.
Учеба давалась Никите легко. Из закоренелого троечника он вдруг превратился в твердого хорошиста, повергая в шок своими отметками не только маму, но и друзей. Причина метаморфозы оказалась проста — на фоне остальных учеников, которым ставились гарантированные государством тройки за мычание и молчание, Никита выглядел вундеркиндом первой категории. К весне на работу из школы пришла почетная грамота, и ее зачитал перед коллективом бригадир Николай.
Единственным человеком на свете, который не радовался успехам Никиты, был Агафонов.
— Рано ему третий разряд дали! — возмущался он. — Знаем мы, у кого тут лапа волосатая. Ну, ничего, вот будет партийное собрание, там мы поднимем это вопрос.
Никита побаивался его праведного гнева и в споры не вступал.
***
Когда не было работы или температура за бортом опускалась ниже сорока пяти градусов, вся бригада собиралась в мастерской, и начиналось самое интересное — байки из жизни электриков. Они чем-то напоминали детские страшилки про черную комнату и гроб посередине, но нравились Никите даже больше, чем произведения Клиффорда Саймака[4].
Там Никита узнал, как один работник цеха ГПМ опорожнил свой мочевой пузырь на распределительный высоковольтный щит, отчего и сгорел на месте. Но исключительно потому, что попил накануне пивка, так как обычная моча ток не проводит. Стали уточнять фамилию бедолаги и точную дату происшествия, но к единому мнению не пришли.
Грустная история про то, как упал кран, и весь завод встал из-за этого на целую неделю, тоже трогала слушателей, но несколько меньше, чем повесть о шаровой молнии размером с коня, вылетевшей из розетки в кабинете предыдущего начальника цеха. Никита для себя решил уточнить об этом у дяди Миши при первом же удобном случае.
Победителем же в историях всегда выходил Палыч. Они у него получались ну очень уж правдивыми и ни разу не повторялись. Рассказывал он их от первого лица, что тоже добавляло к ним доверия. Самой впечатляющей была байка про главную подстанцию завода высотой в десятиэтажный дом, где, если ломом перемкнуть две фазы, тот сгорал, как спичка, по причине очень большого количества тока.
Иногда бригада задерживалась и после работы, чтобы в неформальной обстановке утилизировать спирт, остававшийся в большом количестве от протирки контактов. Напиток немного отдавал бензином, но горло не жег и хорошо поднимал настроение. В такие дни Никита домой возвращался поздно, чем маму совершенно не радовал, но отрываться от коллектива он считал еще большим преступлением.
