— Вы что-нибудь решили? — спросил Николаев.
Американцы кивнули.
— Каково бы ни было ваше решение, за это надо выпить, — официально сказал Сидоров.
— Сэр Пол Гром сказал, что не надо вызывать вашего переводчика, потому что у него есть свой, — сказала мисс Холлс.
— Тогда прошу в номер, господа, — предложил Николаев, приглаживая ладошкой вздыбившиеся волосы.
— Вся жизнь — деловая встреча, — за закрывающейся дверью послышался вздох банщицы.
— Будете платить долларами? — в предбаннике спросил молодой Николаев.
— Разумеется, — шевельнулись усы Пол Грома.
— С вас сто тысяч.
— За что? — удивление застало Майкла Пола за снятием брюк.
— А вы сколько предлагаете? — Николаев невозмутимо развязывал галстук.
— Пять… ну, десять тысяч.
Бернар Джем уже успел раздеться — его финансы не интересовали.
— И за эти деньги вы намерены снимать все, что вам вздумается? В России так не делается.
— Пусть скажут, что конкретно они будут снимать, а мы посчитаем, сколько это будет стоить, — вмешался более старший и опытный Сидоров.
Продюсер достал из кейса список. Николаев передал список Сидорову.
— Улица… площадь… вокзал… рынок… администрация. Это стоит 201 тысячу долларов и 9 центов, — вычислил Сидоров.
— Вы с ума сошли?!
— Расценки государственные. Впрочем, без телесъемок администрации будет дешевле.
— Сколько?
— Около 90 тысяч.
— Значит, более 110 тысяч — только за одну администрацию?! — Майкл Пол раскраснелся, еще не побывав в парной.
— Зарплату бюджетникам надо платить, — развел руками Николаев.
— Если вместо Привокзальной площади снимут Театральную[3], скидка 10 процентов, — сообщил Сидоров. — А если откажутся снимать рынок и Точилино[4] — еще 20 процентов.
Пол Гром от волнения заговорил по-английски.
Американцы подчинились распоряжению местных властей.
— А о чем, собственно фильм? — простодушно поинтересовался Николаев.
— О, я в нескольких словах расскажу фабулу, — оживился Пол Гром. — В Россию из Латвии, которая отделяется от России, возвращается русский, который почти всю жизнь прожил в Латвии, но вынужден оттуда уехать, так как не хочет научиться говорить по-латышски, чего требуют новые законы страны. Он хочет жить в России, но не знает, как… Он случайно доезжает до Новокузнецка, хотя по дороге его три раза обворовывали в поезде и два раза мимо стреляли на станциях — в Курске и Нижнем Новгороде. Поэтому местные жители, с которыми он заводит знакомства в Новокузнецке, — а все это приезжие — зовут его «Латыш».
— В стране безработица. Латыш понимает, чтобы выжить, ему нужен бизнес. Он хочет стать фермером. Ясно, земля — это основа всего: жизни, любви, здоровья…
— Но тут оказывается, что в Новокузнецке все хотят стать фермерами или дачниками, а земли на всех не хватает. А та земля, которая у местных чиновников, не всем дают.
— Латыш бродит по городу, думая, как бы добыть денег, которые у него кончились еще в поезде. Или хотя бы землю, на которой никто не работает, так как по закону нельзя, так как она еще принадлежит или государству, или межлесхозу, или совхозу, или муниципалитету, то есть городу, или сельсовету, или природоохранной зоне, или уже принадлежит мафии. Тут его встречает местная мафия: «Привет!»
— Впрочем, это лучше видеть, чем слышать, — уверенно произнес русскую поговорку Пол Гром и достал из кейса видеомагнитофон и телевизор. — Пожалуй, я вам покажу отснятый материал.
Остальные американцы, кроме Пол Грома, которые все это уже видели, отправились в парную. Пол Гром вставил кассету — для новокузнечан.
— Вот Латыш встречает друзей в Новокузнецке — не обращайте внимания, что действие разворачивается на фоне улиц города Мизулы штата Монтана — друзей, которые ему говорят, что если нельзя иметь землю ни в Кемеровской области, ни в Алтайском крае, то можно занять участок земли на их границе — пока власти разберутся, чья земля, мы разбогатеем.
— А вот Латыш отвечает: чем посягать на святую землю, лучше я разбогатею на краже автомашин. Старожилы ему говорят: тут пять группировок делят местный автомобильный рынок. Хочешь, чтобы нас убили?
— А это видишь, — Латыш рассердился: не буду я русским, если убьют меня и моих товарищей! Мало мы со времен Куликовской битвы крови пролили?! Нельзя украсть автомобиль — украду деньги в банке!
— Друзья ему: денег в банке нет. Ты думаешь, что шахтеры бастуют из-за того, что у них деньги лишние?
— Латыш упрямый: я свое дело налажу — хоть из металла, хоть из угля. Как будто мало их тут. Да я на экспорт работать буду!
— Ты не в Латвию приехал, — перевел Пол Гром последние слова персонажа.
— За это тоже надо выпить, — перебил Николаев, а Сидоров достал из саквояжа еще три бутылки.
— Вот, смотри дальше, — продолжал комментировать собственный телесюжет Пол Гром, — Латыш говорит: давай металлургический комбинат или какую-нибудь фабрику к рукам приберем. Ему: опоздал, тут уже все приватизировано, езжай обратно. Он: как это все приватизировано? А общежития? Достает Латыш «Макарова» — кх, кх: всегда все можно поделить заново. А вот, видите, милиция услышала, приехала, видит — два трупа, Латыша нет.
— Откуда «Макаров» у Латыш?
— На дороге нашел: валялся.
— Но ведь так не бывает, — заметил привычный к водке Сидоров.
— Что не бывает? — не понял захмелевший Пол Гром.
— Да вот такое…
— Да мало ли чего не бывает в Америке, в Европе или в Индии. У вас, в Сибири, и не такое бывает! Смотри дальше!..
Американцы после парной попрыгали в бассейн, а Сидоров и Иванов ушли в парную, чтобы не смотреть фильм, который уже было понятно, какими приемами сделан и с какой целью. Когда они — разгоряченные — вернулись в прохладный предбанник, Пол Гром еще азартно комментировал фильм по-русски:
— Вот кузнецкий мафиози хотел Латышу морду набить! А тот: кх, кх — труп; глупый был. Погрузил труп, увез в деревню, вывалил. Другого — кх!.. Погрузил второй труп — увез в деревню, вывалил. А вот сельская милиция возмутилась: это не деревня, а свалка — проехать невозможно! Кх, кх — кто стрелял?
— Ну, а дальше что? — расслабившись, спросил Николаев.
— Латыш купил землю. Ему говорят: лучше поставь в огороде пугало, а то налетят вороны. А он посреди огорода стог сена поставил. Налетели «вороны» на трех «девятках». А из-под сена — скорострельная пушка — бах, бах — от «ворон» «перья» полетели: это моя земля.
— Ну и в чем смысл фильма?
— Каждый народ должен защищать свою землю.
— А как же вы смонтируете фильм, если все действие заснято на фоне американских забегаловок?
— О, это дело техники. Мы сотрем задний план, то есть задний план, поставим вашу атрибутику, и все драки будут происходить на фоне Новокузнецка. О, наливайте! — улыбался Пол Гром.
Сидоров без возражений раскрыл саквояж. От просмотра завершающих эпизодов фильма его прошиб пот. Пот выступил даже более обильный, чем когда он лазал в парную.
— Вам надо принять холодный душ, — посоветовала мисс Холлс.
От водки и пара американцев стало покачивать. Их русский все больше путался с английским. Бассейн им уже казался мелким, двери узкими, предбанник тесным, но жизнь прекрасной. Тут Сидоров и предложил:
— Чем тратить деньги на глупые съемки, вы их лучше пустите на инвестиции в нашу промышленность. Вложите их, например, в эту баню. Хорошая баня, не правда ли?
— Хорошая, — кивал Пол Гром, пытаясь уловить суть предложения. — Есть выгода?
— И немалая?
— А сколько нужно затратить?
— Сколько долларов поместится на этих стенах. Чтобы в щели не дуло.
— Это я могу.
Николаев достал из кожаной папки документы:
— Подпишите.
Американцы обклеивали предбанник долларами. Танцевали. Только Сведензналли сидел в стороне и ничему не удивлялся: пустяки в сравнении с древнеримскими спинтариями и религиозными обрядами с жертвоприношениями у ацтеков.
Сидоров, наконец, обратил внимание на скромного режиссера документального кино:
— А вы, собственно, что собрались снимать? Тоже драки на улицах?
Тот заговорил на английском.
— Сэр Дейв Сведензналли, — стала переводить мисс Холлс, — говорит, что он считает неправильными выводы сэра Пола Грома насчет эпохи первоначального накопления капитала в России и хотел бы их опровергнуть на практике с помощью документального кино. Он считает, что культура современной России выше, чем культура Запада в аналогичную эпоху в Америке, а, следовательно, и социально-экономические процессы здесь должны протекать иначе. К тому же Россия переживает не первый, а уже второй этап приватизации — денежный. Он хотел бы снять крупное промышленное производство, предпринимательство, фермерство, социальную сферу и забастовки и на этом основании судить о степени мафиозности Сибири и о роли мафии в жизни людей.
