Мужчина почувствовал возбуждение. У него сузились зрачки, дыхание ускорилось. Он понимал, что нужный момент вот-вот наступит. Чтобы по нему никто ни о чем не догадался, он подошел к шкафу и извлек собственный халат. Да, да, его халаты находились даже в кабинете шефа. В частной клинике профессионалов ценили. С крючка он снял стетоскоп, повесил себе на шею. Пристегнул блестящий пластиковый беджик с фотографией. Сейчас он уже был в собственных доспехах, гораздо более изысканных чем те, которые носили рыцари. Ружицкий неспешно повернулся. Теперь самый важный момент. Он ждал, когда будет брошена перчатка. Ждал того волшебного мгновения, делавшего так, что его работа смело могла конкурировать с самым крутым сексом.
Тетка выплевывала слова с пулеметной скоростью.
— Он же такой бедненький, полностью парализованный. Врачи говорят, что так с ним будет до самого конца. Мой бедненький мальчик. И каждую ночь ему снится, будто бы он парализован. Он и стонет, и кричит, и буквально воет. Не может проснуться. А потом… Потом самое страшное. Он просыпается и…
— И убеждается в том, что сон — это реальность, — закончил за нее Ружицкий. — А самое паршивое то, что из этого сна уже нельзя проснуться.
— Ну да! Да! Все именно так! — со слезами вопила та.
Мужчина чувствовал, как волосы на шее становятся дыбом, как руки покрываются гусиной кожей.
— И вот уже полгода я каждый день стою на коленях в костеле! — взвизгнула женщина. — И даже Бог не помогает мне!
В мыслях Ружицкого что-то взорвалось. Это был он — тот самый момент. Перчатка была брошена. Несчастная мать коснулась его руки.
— Пан доктор, можете ли вы помочь моему ребенку?
Перчатка была брошена. Он наслаждался этим мгновением. А интересно, кто ее поднимет. Кто поднимет перчатку. Господь Бог? Или…
— Но, пани… — включился Станьчик. — Пану доктору вначале необходимо увидеть пациента.
Но Ружицкий отрицательно покачал головой, что ввело остальных присутствующих в легкий ступор. Они подозревали самое худшее. Это конец…
— Пан доктор, так можете ли вы помочь моему ребенку? — произнесла заплаканная женщина исключительно в силу инерции.
Перчатка спокойно лежала на земле. Ружицкий решил ее поднять. Он улыбнулся.
— Да, проше[6] пани, — спокойно произнес он.
Всю троицу на мгновение словно парализовало. Первым очнулся Станьчик.
— Пан доктор Ружицкий — специалист высочайшего класса. Международного формата, — разворачивал он рекламную байку частной клиники «all inclusive». — Во всей Европе не найти лучшего профессионала. Да что там в Европе, вполне возможно, что и во всем свете!
Вторым пришел в себя отец пациента.
— Я покрою абсолютно все расходы. Заплачу любую цену. Прикажу привезти самые дорогие лекарства…
— Пан министр, мы не хирурги и тела ему никак не исправим.
— Я знаю. Знаю. Но вот кошмары…
— Вот как раз на них мы и специализируемся.
— Я заплачу любые деньги.
— Счет-фактуру вам выставят в бухгалтерии клиники, — сухо продолжил Ружицкий. Все это время он глядел в глаза женщины. Та на него тоже глядела, и все время с явным недоверием. Она не знала, что сказать. Только это никакого значения не имело. Ведь он поднял перчатку, за которой никто более важный склоняться как-то не желал.
— Вы и вправду ему поможете? — сил ее хватило только на шепот.
— Да, — повторил тот.
Он поправил болтающийся на шее стетоскоп и направился к выходу.
— Мне необходимо увидеть пациента.
После чего остановил супружескую пару жестом руки.
— Самому.
* * *
Молодой человек лежал в приемном покое для VIP-пациентов в компании профессионально озабоченных медсестер и столь же замечательно притворявшегося озабоченным рослого медбрата. Частная клиника всегда стояла к клиенту лицом. Увидав Ружицкого, младший персонал сорвался со стульев.
— Добрый день, пан доктор! — слаженно проскандировали они, вытянувшись по стойке смирно.
— Мне бы хотелось остаться с больным наедине.
— Да, конечно.
И молниеносно испарились. Ружицкий пододвинул себе стул так, чтобы лежащий на носилках парень мог его видеть. Пару минут они оба оценивали друг друга взглядами. Мужчина не знал, что вычитал парень, но сам увидал самое дно падения, место, где-то далеко-далеко за последними границами самой робкой надежды. Если бы какой-то художник пожелал создать портрет, названный «Банальность геенны», то в его распоряжении имелась замечательная модель. Причем такая, которая не смогла бы пошевельнуться в ходе позирования.
— Ну что, привет, — буркнул Ружицкий.
Реакции — ноль. Правда, никакой реакции он и не ожидал. Из своего мизерного арсенала пацан как раз достал последнюю проржавевшую пукалку: бунт против действительности. По сравнению с теми силами, что стояли напротив, бунт можно было усмирить на «раз-два». Но пока что Ружицкий понятия не имел, как вырвать парня из растительного состояния. В кармане у него имелась верная пластиковая муха, выглядевшая точь-в-точь как настоящая. Как правило, пациенты хоть как-то реагировали, когда он вытаскивал ее, оглядывал, нюхал и совал себе в рот. А потом делал вид, будто глотает. Но тут этот номер не пройдет. К сожалению, свой легковоспламеняющийся галстук он забыл. Видя языки пламени на шее врача, пациенты, как правило, все же решали отозваться. Но не этот… Крутой профессионал. Бунт на всю катушку. И что тут поделаешь? Еще в кармане имелась пачка искусственных сигарет. Можно было прикурить одну, а потом забычковать в собственном глазу. Впечатление сумасшедшее, хотя на самом деле все было безболезненным и безопасным. Отличная цацка. Но, опять же, не здесь и не сейчас. Тем более, что после этого глаз дико чесался. Ну что же… Ружицкий задержал дыхание чуть ли не на минуту. Когда лицо побагровело, все с той же безразличной миной, совершенно неожиданно он свалился со стула на землю, исчезнув из поля зрения пациента. И удобно улегся на полу.
Крутой профи, чертовски крутой. Почти две минуты выдержал.
— Эй, ты! — все-таки прозвучал голос. — Ты там живой?
Ружицкий лежал молча.
— Ты, курва, ты там живой?
Как же, как же, так я тебе и сказал. Три «ха-ха». Еще минута тишины. Мужчина был впечатлен сопротивляемостью парня. Но пока что с методом «мертвого доктора» никому справиться не удавалось.
— Эй, ты. Кончай уже ваньку валять. Я же знаю, что ты живой, и все это так, для прикола.
Но голос уже был слегка обеспокоенным. Точностью в соответствии с инструкцией по применению данного метода.
— Блиин, курва… Эй! Вы, там! Помогите!
Младший медицинский персонал, ожидавший под дверью, даже если чего и слышал, реагировать не смел. Они прекрасно знали, в чем тут дело. В частных клиниках работали опытные люди.
— Эй! Тут ваш коновал на полу кончается! Бегом сюда!
Ружицкий прополз под носилками. Пользуясь тем, что парень повернул голову в другую сторону, он налил себе чашку кофе. Затем, уже с трудом, прополз назад.
— Эй, этот придурок сейчас здесь коньки отбросит! Придите же кто-нибудь!
Ружицкий бросил ложечку на пол, с противоположной стороны носилок. Когда парень повернулся, чтобы увидать, откуда этот звук, врач занял свое место на стуле.
— Говорю же вам, этот комик дуба врезал! Блин, тут человек умирает…
Слыша громкий глоток, парень зыркнул в сторону стула. На мгновение застыл, но Ружицкий не обращал внимания. Он пил свой кофе, глядя в освещенное лучами заходящего солнца окно.
— Ты! Ты, ты… Думаешь, курва, что ты такой остроумный?!
Взгляд не отклеивается от окна. Еще глоточек из чашки.
— Можешь, бля, орден себе пришпилить за великие достижения в области медицины, шут гороховый!
Боже, как же легко предвидеть все их поступки. Ружицкий вынул из кармана орден «Виртути Милитари»[7] и, с тем же самым безразличием, пялясь в окно, прицепил его себе на халат. При этом ни разу не глянул в сторону. Просто цедил кофе. Пацан не мог найти подходящих слов. Тишина затягивалась.
— Ты… Ты знаешь, что ты кретин…
Только сейчас Ружицкий отвел глаза от окна.
— А ты знаешь, что с орденом — это легко, — буркнул он в ответ. — А вот один мужик меня просто потряс. Он попросил, чтобы я задницу себе вылизал.
Снова тишина.
— И что? — все-таки прозвучало через минуту. Бинго! Первая стычка выиграна.
— Ну-у, курва, не такой уж я спортивный, — перешел Ружицкий на язык пациента. — А когда снял штаны, чтобы все-таки попробовать, зашла медсестра.
И снова воцарилась тишина. Все-таки парень был не дурак. Постепенно до него доходило, что эта старинная, проржавевшая пукалка, вытащенная из заплесневевшего подвала под названием «бунт», не работает. Он был беззащитен. И сейчас уже знал об этом.
— И чего, комик, это вроде как ты будешь меня лечить?
