— Разве в этой стране нет судов?
— Для нашего брата? — Мигель вежливо улыбнулся.
— А у Фердинанда есть семья? — спросил Кетзалкотл.
— Да, бедняги, — сказал Мигель. — Когда они плохо работают, он избивает их до полусмерти.
— А вы своих бьете?
— Только если они этого заслуживают. — Мигель был слегка сбит с толку. — Жена у меня очень толстая и ленивая. А старший сын Чико дерзить любит… Мой долг — защищать наши права на воду, раз злодей Фернандес решил убить меня и…
— Мы только зря теряем время, — нетерпеливо перебил его Кетзалкотл. Дайте-ка мне подумать.
Он снова потер кольцо и огляделся вокруг. Сорокопут нашел добычу повкуснее ружейного дула. Он удалялся с ящерицей в клюве. Солнце ярко светило в безоблачном небе. В воздухе стоял сухой запах мескита. Безукоризненная форма и ослепительный блеск летающего блюдца были неуместны в зеленой долине.
— Подождите здесь, — произнес наконец Кетзалкотл. — Я пойду поговорю с Фернандесом. Когда я позову, приходите к моему летательному аппарату. Мы с Фернандесом будем ждать вас там.
— Как скажете, senor, согласился Мигель, глядя в сторону.
— И не трогайте ружье, — добавил Кетзалкотл строго.
— Конечно, нет, senor, — сказал Мигель.
Он подождал, пока высокий незнакомец ушел. Тогда он осторожно пополз по иссушенной земле к своему ружью. Поискав, нашел и мачете. Только после этого Мигель припал к бурдюку — ему очень хотелось пить, но пьяницей он не был, вовсе нет; он зарядил ружье, прислонился к скале и в ожидании прикладывался время от времени к бурдюку. Тем временем незнакомец, не обращая внимания на пули, со вспышками отскакивающие от его стального панциря, приближался к укрытию Фернандеса. Звуки выстрелов прекратились. Прошло довольно много времени, но вот высокая фигура появилась снова и поманила к себе Мигеля.
— Ia voy, senor,[11] — ответил Мигель.
Он положил ружье на скалу и осторожно выглянул, готовый тотчас же спрятаться при малейшем признаке опасности. Но все было спокойно. Фернандес появился рядом с незнакомцем. Мигель молниеносно нагнулся и схватил ружье, чтобы выстрелить с лета. В воздухе что-то зашипело. Ружье обожгло Мигелю руки. Он вскрикнул и уронил его, и в тот же миг в мозгу у него произошло полное затмение. «Я умираю с честью», — подумал он и потерял сознание.
…Когда он очнулся, он стоял в тени большого летающего блюдца. Кетзалкотл отвел руку от неподвижного лица Мигеля. Солнце сверкало на его кольце. Мигель ошалело покрутил головой.
— Я жив? — спросил он.
Но Кетзалкотл не ответил. Он повернулся к Фернандесу, который стоял позади него, и провел рукой перед его застывшим лицом. Свет от кольца Кетзалкотла блеснул в остановившиеся глаза Фернандеса. Фернандес помотал головой и что-то пробормотал. Мигель поискал глазами ружье и мачете, но они исчезли. Он сунул руку под рубашку, но любимого ножа там тоже не оказалось. Он встретился глазами с Фернандесом.
— Погибли мы, дон Фернандес, — сказал он. — Этот senor нас обоих убьет. Мне, между прочим, жаль, что мы больше не увидимся, — ведь ты попадешь в ад, а я в рай.
— Ошибаешься, — ответил Фенандес, тщетно пытаясь найти свой нож. — Не видать тебе неба. А этого norteamericano зовут вовсе не Кетзалкотл, для своих поганых целей он назвался Кортесом.
— Да ты и самому черту соврешь — недорого возьмешь, — съязвил Мигель.
— Прекратите, вы, оба, — резко сказал Кетзалкотл-Кортес. — Вы уже видели, на что я способен. А теперь послушайте. Мы взяли на себя заботу о том, чтобы во всей солнечной системе царил мир. Мы передовая планета. Мы достигли многого, что вам и не снилось. Мы разрешили проблемы, на которые вы не находите ответа, и теперь наш долг — заботиться о всеобщем благополучии. Если хотите остаться в живых, вы должны немедленно и навсегда прекратить распри и жить в мире, как братья. Вы меня поняли?
— Я всегда этого хотел, — возмущенно ответил Фернандес, — но этот мерзавец собрался меня убить.
— Больше никто никого не будет убивать, — сказал Кетзалкотл. — Вы будете жить, как братья, или умрете.
Мигель и Фернандес поглядели друг на друга, потом на Кетзалкотла.
— Senor — великий миротворец, — пробормотал Мигель, — Я же говорил, ясное дело, ничего нет лучше, чем жить в мире. Но для нас, senor, все это не так-то просто. Жить в мире — это здорово! Только научите нас как.
— Просто прекратите драку, — нетерпеливо сказал Кетзалкотл.
— Вам легко говорить, — заметил Фернандес. — Но жизнь в Соноре нелегкая штука. Наверно, там, откуда вы явились…
— Ясное дело, — вмешался Мигель, — в los Estados Unidos все богатые.
— …а у нас сложнее. Может, в вашей стране, senor, змеи не едят мышей, а птицы — змей. У вас, наверно, есть пища и вода для всех и человеку не надо драться, чтобы семья его выжила. У нас-то все не так просто.
Мигель кивнул.
— Мы тоже когда-нибудь станем братьями. И жить стараемся по божьим заветам, хоть это и нелегко, и тоже хотим быть хорошими. Только…
— Нельзя решать жизненные вопросы силой, — непререкаемо заявил Кетзалкотл. — Насилие — это зло. Помиритесь немедленно.
— А то вы нас уничтожите, — сказал Мигель. Он опять пожал плечами и взглянул на Фернандеса. — Ладно, senor. Доказательства у вас веские, против них уже не поспоришь. Al fin,[12] я согласен. Так что же нам делать?
Кетзалкотл повернулся к Фернандесу.
— Я тоже, сеньор, — со вздохом сказал тот. — Вы, конечно, правы. пусть будет мир.
— Пожмите друг другу руки. — Кетзалкотл просиял. — Поклянитесь в вечной дружбе. Мигель протянул руку. Фернандес крепко пожал ее. Они преглянулись с улыбкой.
— Видите, — сказал Кетзалкотл одобрительно. — Это совсем не трудно. Теперь вы друзья. оставайтесь друзьями. Он повернулся и пошел к своему летающему блюдцу. В гладком корпусе плавно открылась дверь. кетзалкотл обернулся. — Помните, я буду наблюдать за вами!
— Еще бы, — откликнулся Фернандес. — Adio's, senor.[13]
— Vaea con Dios[14][15], — добавил Мигель.
Дверь закрылась за Кетзалкотлом, как будто ее и не было, летающее блюдце плавно поднялось в воздух и мгновение спустя исчезло, блеснув, как молния.
— Так я и думал, — сказал Мигель, — полетел в направлении los Estados Unidos.
Фернандес пожал плечами.
— Ведь был момент, когда я думал, что он скажет что-нибудь толковое. Он прямо напичкан всякой мудростью — это уж точно. Да, нелегкая штука жизнь.
— О, ему-то легко, — сказал Фернандес. — Но как он ни плох, он мой.
Разговаривая, он скручивал сигареты. Одну отдал Мигелю, другую закурил сам. Молча покурили и молча разошлись.
Мигель вернулся на холм к своему бурдюку. Он отпил большой глоток, крякнул от удовольствия и огляделся вокруг. Его нож, мачете и ружье были разбросаны по земле неподалеку. Он подобрал их и проверил, заряжено ли ружье. Потом осторожно выглянул из своего укрытия. Пуля врезалась в камень у самого его лица. Он тоже выстрелил. После этого наступило молчание. Мигель отпил еще глоток вина. Взгляд его упал на сорокопута: из клюва птицы торчал хвостик ящерицы. Возможно, тот самый сорокопут доедал ту же ящерицу. Мигель тихонько окликнул его:
— Senor Птица! Нехорошо уничтожать ящериц, очень нехорошо.
Сорокопут поглядел на него бисерным глазом и запрыгал прочь. Мигель поднял ружье.
— Перестаньте есть ящериц, senor Птица, или я убью вас.
Сорокопут бежал через линию прицела.
— Неужели вам непонятно? — ласково спросил Мигель. — Это же так просто.
Сорокопут остановился. Хвост ящерицы окончательно скрылся в его клюве.
— Вот то-то и оно, — сказал Мигель. — Как бы мне узнать, может ли сорокопут не есть ящериц и остаться в живых? Если узнаю — сообщу вам, amigo.[16] А пока идите с миром.
Он повернулся и снова направил ружье на ту сторону поляны.
Авессалом[17]
(перевод Н. Евдокимовой)
Джоэл Локк затемно вернулся из университета, где возглавлял кафедру психодинамики.
Он незаметно проскользнул в дом через боковую дверь и остановился, прислушиваясь, — высокий сорокалетний человек со стиснутыми губами; в уголках его рта затаилась язвительная усмешка, серые глаза были мрачны. До него донеслось гудение преципитрона. Это означало, что экономка Эбигейл Шулер занята своим делом.
С едва заметной улыбкой Локк повернулся к нише, открывшейся в стене при его приближении. Гравилифт бесшумно поднял его на второй этаж. Наверху Локк передвигался с удивительной осторожностью. Он сразу подошел к последней двери в коридоре и остановился перед ней, опустив голову, с невидящими глазами. Ничего не было слышно. Чуть погодя он открыл дверь и шагнул в комнату. Мгновенно его вновь пронизало, пригвоздило к месту ощущение неуверенности. Однако он не поддался этому ощущению, только еще крепче стиснул зубы и стал оглядываться по сторонам, мысленно приказывал себе не волноваться.
