— Конспирологическая! Закрываются все приложения, всё сворачивается, система себя реинсталлирует, и компьютер выключается.
— Ужас какой! — воскликнула Наташа — Это новый вирус?
— Да нет, я же говорю — глюк, гениальный глюк. Если всё переустановить и не пытаться что-то найти, то оно отлично работает. Даже жалко исправлять такое! Но надо! Сейчас ужин разогреется — и пойду прибью это дело. — Гумир целеустремлённо направился в закуток, именуемый кухней. Режим его жизни всё больше и больше отличался от режима прочих сотрудников: в последнее время он спал с часу дня до семи вечера, когда до программиста, живущего в подвале, как правило, никому нет дела.
— Его опять раскритиковали на очередном тайном программёрском форуме, а он и рад! — доверительным шёпотом сообщила Виталику Наташа. — Не понимаю, чему он радуется. Его же ругают!
— Ну, всё-таки хоть какое-то человеческое общение, — ухмыльнулся Техник, — с живыми, опять-таки, людьми. Я бы посмотрел на тебя, если бы ты целыми днями сидела в четырёх стенах и пырилась в монитор.
— Эй-эй! — раздался из кухни голос Гумира. — Я всё слышу! Знаете стихотворение про маленького мальчика, которому мама в детстве выколола глазки, зато он нюхает и слышит хорошо? Так вот, и я такой же. А поскольку у меня сейчас насморк, то слышу я ещё лучше.
— Мы тоже слышим тебя, Каа! — отозвался Виталик, мельком взглянув на календарь. — Ну-ка, ну-ка, это ж какой у нас уже месяц на дворе? Апрель? А-балдеть! А на улице снегу по щиколотку. По колено даже. Нет, я не вру! Я сегодня как-то умудрился выронить из кармана куртки ключ от квартиры... Ну и вот, пришлось просеивать два ближайших сугроба. А дворники у нас хорошие, старательные, сугробы соорудили высокие. Но ключ я потом нашёл. В кармане штанов.
— Ты когда-нибудь без приключений на работу приходил? — улыбнулась Наташа.
— Приходил когда-нибудь, — гордо ответил Виталик, — и потом ещё когда-нибудь приду. Но речь не об этом. Что ж это у нас получается, а? Зимы ждала-ждала природа, весны ждала-ждала природа, где порядок, почему природа не соблюдает собственные дедлайны?
— Может, она зависла? — предположил Гумир, незаметно вырастая у него за спиной с кастрюлькой какого-то варева. Разуверившись в своих «кормильцах» (главным из которых был как раз Виталик), он упросил Константина Петровича выдавать ему немного денег наличными на питание и уже вторую неделю поражал воображение коллег блюдами, изготовленными в микроволновой печи буквально из ничего.
— А может быть, всё дело в том, что некоторые ответственные сотрудники безответственно забывают переворачивать календарь? — предположил Виталик.
— Так я же не одна здесь бываю! А календарь, между прочим, две недели был завешен вот этим, — возмутилась Наташа, указывая на очередной плакат, печально лежащий на столе.
— «Не понедельник начинается в субботу, а пятница продолжается в воскресенье», — прочитал Гумир. — Свежо! У трудоголика весеннее обострение?
— Я всё слышу! — предостерегающе произнёс Константин Петрович, элегантно выбираясь из-за кофейного автомата. — А поскольку я всё слышу, всё вижу, и насморка у меня тоже нет, то Гумиру ставится на вид то, что в рабочее время он расхаживает по приёмной с едой, которая, между прочим, пахнет едой и отвлекает остальных от рабочих мыслей, а посетителей может просто даже оскорбить. Виталику заносится с предупреждением его очередное опоздание по неуважительной причине, а Наташе... я тоже что-нибудь придумаю за то, что она сняла со стены плакат, для которого я и так с трудом нашёл место. Быстро все за работу! Через полчаса у нас летучка!
— А что вы... там делали? — запинаясь, спросила Наташа, указывая на кофейный автомат.
— Продумывал стратегию развития, разумеется, — величественно ответил Константин Петрович и, прихватив поверженный плакат, удалился из приёмной.
На самом деле он действительно размышлял о том, какие ещё существуют способы выжимания денег из вверенного ему проекта, но потом почему-то стал думать о Маше, как она там, в Париже, почему не звонила уже целую неделю, и сам не заметил, как заснул. А когда проснулся — решил понаблюдать за сотрудниками из укрытия, чтобы было чем стращать их, когда беднягам придётся, позабыв про все свои нужды и стремления, вкалывать ради того, чтобы претворить в жизнь очередную разработанную им стратегию.
Лёва заявился на работу сразу после Константина Петровича — то есть гораздо раньше обычного. Дело в том, что по понедельникам маленький яростный пиарщик испытывал смутную тревогу, ближе к вечеру перерождавшуюся в ядовитую злобу. А всё из-за того, что традиционная летучка у шефа разрывала его день пополам: только вроде бы пришёл, сел за стол, включил компьютер, развернул все документы и взялся за работу, как уже пора летать. После летучки возвращаешься с кучей новых идей и заданий, которые не терпят проволочек, телефон разрывается, почтовый ящик переполнен, какой-то важный человек дважды звонил на мобильный, не дозвонился и навсегда разобиделся. К тому же половина рабочего дня уже позади — и как, спрашивается, навёрстывать незавершенные утренние дела, особенно если московское начальство только что на голове не прыгает: чем это ты весь день занимался, почему ничего до сих пор не сделано? Какая ещё летучка? Что ты там забыл? Твоё начальство — здесь, в Москве, в следующий раз все вопросы сюда, пожалуйста. Нет вопросов? Тогда надо работать, чтобы они появились. Словом, ужас, кошмар и сплошная нервотрёпка. Но сегодня, покуда остальные сотрудники Тринадцатой редакции ещё только просыпались в своих мягких, тёплых постельках, Лёва успел расправиться со всеми делами, намеченными на утро. Удивительно легко работается, когда день ещё только-только начался и впереди масса времени. Затушив в пепельнице очередную сигарету (курение в рабочих кабинетах конечно же воспрещается строго, но если доказать Константину Петровичу, что оно повышает трудоспособность, то можно и покурить), Лёва обнаружил, что пачка почти опустела, а новую он то ли дома на столе оставил, то ли вообще забыл купить. С утра был такой неприятный снегопад — как будто не апрель на улице, а самый что ни на есть январь. Причём — поразительное дело — в середине марта уже почки на деревьях стали распускаться, лёд на Неве заскрипел и начал стремительно таять, и вдруг — бац, и снова морозы. Размышляя над климатическими метаморфозами, Лёва шустро натянул куртку и уличную обувь и бегом отправился к ближайшему ларьку.
— Эй, ты куда, летучка же скоро! — крикнула ему вслед Наташа.
— Успею, — бодро махнул рукой Лёва, даже не останавливаясь.
От дверей особнячка Тринадцатой редакции до вожделенного источника курева было семь минут туда и обратно, так что Разведчик особо не спешил. На обратном пути он даже решил немного прогуляться: вместо того чтобы свернуть в подворотню и привычно срезать путь, пошёл по улице, хотя погода, прямо скажем, к прогулкам не располагала. Давненько он тут не бывал: за это время на углу успели открыть бистро. До летучки оставалось ещё около получаса, а если учесть, что Виталиковой куртки на вешалке видно не было, то вполне может статься, что и все сорок минут.
Без особого интереса Лёва зашел в бистро и лениво огляделся по сторонам. Интересно, что все эти люди делают здесь в рабочее время? Наверное, у них нет ненормального московского начальства, уверенного в том, что стоит оставить подчинённого в покое хотя бы на пять минут, как он тут же примется отлынивать от работы всеми доступными ему способами. Вот же счастливчики! Лёва ещё раз взглянул на публику. Люди как люди. Кто-то болтал, кто-то делал заказ, кто-то доедал бизнес-ланч: скучно, неинтересно, — и всё-таки было в этом помещении что-то необыкновенное. Лёва прошел насквозь зал для курящих, и тут-то его чувствительное ухо подало сигнал о том, что где-то поблизости затаился носитель желания. Лёва набрал в лёгкие побольше воздуха, зажмурился и шагнул в зал для некурящих. В таких помещениях он старался не бывать: казалось, что сейчас его вычислят и выставят за пределы этой резервации. Ну, допустим, в данный момент он не курит. А если по карманам пошарить? Улики, одна другой страшнее, так и посыпятся: две зажигалки, полупустая пачка сигарет и две полных, свежекупленных, а где-то ещё и спички должны быть. Не хватает только портативной пепельницы, подаренной ему на прошлый день рождения сёстрами Гусевыми.
Однако довольно скоро Лёва и думать забыл о своём смешном опасении быть разоблачённым некурящими, потому что жжение в мочке уха усиливалось, вело его за собой, тащило, пока он наконец не достиг самого дальнего столика, за которым сидел невысокий, пухлый, румяный человек и неторопливо расправлялся с куриной ножкой.
— Вы тоже меня сразу узнали? — приветливо и чуть снисходительно спросил он у Лёвы.
— Ага, — выдавил из себя тот.
