— С хозяйства, разумеется. Время-то не ждет. Больных животных много?
Пригода уклончиво отозвался:
— Эпизоотию мы, в общем, локализовали… Цыцыгуня согласно закачал остреньким носом. Ветеринарный врач медленно разлепил полные губы.
— Этхорошо, — сказал он. — Этзамечательно, товарищи руководители!
— В дороге не растрясло? — проявил бережное отношение к областным кадрам первый секретарь. — Все-таки не шутка, двести верст по бездорожью отмахали!
— Да, — с достоинством согласился Скубатиев. — Пришлось нам помучиться. Бездорожье — это наш бич, товарищи!
Пригода хитро и добро прищурился.
— Может, перекусим малость с дороги? — предложил он. — Посмотрим, как говорится, что нам Бог сегодня дал! Сытый, как говорится, голодного не разумеет, а сытые друг друга завсегда поймут.
Скубатиев вновь посмотрел на улыбающихся членов комиссии.
— Только, как говорится, на скорую руку, — согласился он. — И работать, работать, работать! Обком нас сюда не отдыхать направил и не закусывать. Обком, — поднял он длинный и желтый указательный палец, похожий на церковную восковую свечу, — послал нас сюда определить перспективы. — Он значительно оглядел нервно скрипящий стульями партийно-хозяйственный актив. — Определить перспективы и выяснить степень вашей опасности, так сказать, для соседних районов.
И так он это сказал, что члены актива нервно переглянулись — а что, если и в самом деле у них ящур, сибирская чума или, скажем, сап?
— Квид хок ад бовес? — негромко шепнул предисполкома Волкодрало.
К быкам это действительно не имело никакого отношения, и первый секретарь честно признался в этом:
— Рее ностра агитур!
— Нас? — уже по-русски удивился Иван Акимович. Скубатиев строго глянул на них.
— Это, товарищи, хорошо, что вы занимаетесь повышением своего духовного и интеллектуального, так сказать, уровня, — заметил он. — Изучение различных языков — вещь полезная и нужная. Партия нас всегда призывала, так сказать, учиться, учиться и еще раз учиться, но она же учит нас не выставлять свои знания напоказ!
Удовлетворенно оглядев порозовевших от смущения партийных руководителей, Рудольф Константинович иронично к в то же время уважительно обратился к первому секретарю:
— Ну, как говорится, ведите нас, товарищ Сусанин!
«Я бы тебя повел! — подумал про себя первый секретарь. — Я бы тебя действительно завел бы куда-нибудь. Как Сусанин тех поляков! Так бы тебя заплутал, что ты бы у меня оттуда до полной победы коммунизма не выбрался!»
Любезно улыбаясь, Митрофан Николаевич Пригода поднялся и предложил всем пройти в стеклянное кафе напротив райкома партии. Официально кафе называлось «Тихий Дон», но из-за обилия «рыбных дней» местные жители метко обозвали это предприятие общественного питания «минтайкой».
Разумеется, в связи с приездом высокой областной комиссии кафе в этот день не работало, минтая в него не завозили, а столы были накрыты на членов комиссии и партийно-хозяйственный актив — а именно на тринадцать персон.
В кафе Рудольф Скубатиев остановился сразу в фойе, внимательно разглядывая висящую на стене картину кисти местного художника Степана Гладышева. Картина называлась «Донские просторы», и изображен был на ней казачий сотник верхом на лошади, который из-под руки с зажатой в ней нагайкой вглядывался в бескрайние ковыли Придонья. Сотника Гладышев рисовал с управляющего четвертым отделением колхоза «Заветы Ильича» Ивана Укустова, который в районе славился своей нетерпимостью к пьяницам, прогульщикам и иным злостным нарушителям общественной дисциплины, поэтому завсегдатаи кафе картину называли «Кого бы выпороть?», а сотник на ней получился как живой — злой, жилистый, с горящим взглядом, в общем, под стать своему жеребцу из настоящих дончаков.
Как уже отмечалось, Рудольф Константинович одно время руководил Царицынским музеем изобразительных искусств, поэтому считал себя знатоком и ценителем живописи. Прищурив левый глаз, Рудольф Константинович долго и с разных ракурсов разглядывал картину и даже зачем-то присел на, корточки, неестественно выворачивая шею, чтобы разглядеть картину снизу.
— Талант, — наконец сказал он, — он, так сказать, везде талант!
Цыцыгуня согласно закивал головой. Голова у него была маленькая и от частых кивков напоминала поплавок, прыгающий на мелкой донской ряби.
Надо сказать, что Рудольф Константинович в живописи придерживался принципов социалистического партийного реализма, поэтому картины религиозной тематики и сомнительных направлений он в бытность директором музея изобразительных искусств держал в подвальном запаснике. Выставочные залы радовали народ светлыми и по-партийному ясными сюжетами. В основном картины иллюстрировали жизнь партии и ее верных руководителей. Иосиф Виссарионович Сталин в меховом полушубке и валенках оглядывал окрестности Енисея и прикидывал, как лучше ему навострить лыжи из ссылки и оставить в дураках цепных псов прогнившего царского режима. Владимир Ильич Ленин ловко пробирался по льдинам через Финский залив к заветному шалашику в Разливе. Лазарь Каганович сноровисто забивал первый костыль в будущее полотно московского метрополитена. Никита Сергеевич Хрущев довольно оглядывал могучие поросли краснодарской кукурузы. Леонид Ильич Брежнев нес на плече первую женщину-космонавтку Валентину Терешкову. Юрий Владимирович Андропов встречал с советского подводного крейсера улыбающегося и довольного Кима Филби. Справедливости ради надо сказать, что по мере снятия руководителя с занимаемых постов картины с его изображением также подвергались остракизму и в дальнейшем перемещались из выставочных залов в подвалы, где мирно соседствовали с запретными картинами эротического и религиозного содержания.
Помнится, в музее широко была представлена военная тематика.
Хороша была картина художника В. Андреева «Фельдмаршал Паулюс докладывает Гитлеру о капитуляции Шестой армии». Вид у фельдмаршала был подавленный, сразу было видно, что фюрер кроет его разными нехорошими словами, а фельдмаршал переживает, что эти нехорошие слова станут известны русским генералам. Слева на тарелке лежал кусок прессованного пополам с отрубями хлеба, справа была немецкая карта со стрелками наступления советских войск, смыкающимися в котел. На заднем плане сидел фельдмаршальский адъютант Шмидт, который уже, судя по его виду, писал свои разоблачительные мемуары.
Неизгладимое впечатление на Рудольфа Константиновича произвело масштабное полотно царицынского классика А. Кобеля «Пленные немцы идут на восток». Немцы на картине выглядели откормленными, радовались плену и были сплошь в очках и пенсне, а на худой конец — при моноклях. Окружившая дорогу толпа сердобольных русских женщин швыряла в немецкую колонну буханки хлеба, и, надо это откровенно признать, швыряла метко.
Вот с этим А. Кобелем и его особым художественным видением мира Рудольф Константинович и погорел так, что ему пришлось уйти из музея. А. Кобель представил на обсуждение общественности свой очередной художественный опус «Царицынские тракторостроители у пивного ларька на улице Дегтярева». Не успели картину внести в каталоги музея, как посыпались нарекания критиков и общественности. Одни говорили, что тракторостроители не ходят к пивным киоскам в шевиотовых костюмах. Другие допускали наличие у тракторостроителей таких костюмов, но не верили, что пиво у киосков пьют ведрами. Третьи замечали, что советские продавщицы пива крайне редко ходят на работу в изумрудных колье. Четвертые вообще утверждали, что картина так называемого народного художника А. Кобеля бросает тень как на тракторостроителей, так и на работников советской торговли.
Художник презрительно отмалчивался, отстаивая свое право на особое художественное видение мира, будь оно трижды неладно! Рудольф Константинович художника в этом поддерживал и, как оказалось, проявил в этом политическую незрелость и слепоту.
Глаза ему открыла инструкторша из отдела культуры горкома партии. Она подвела Рудольфа Константиновича к картине и поинтересовалась, чем, по мнению директора музея, занимаются два тракторостроителя у боковой стенки пивного киоска. «Нет, вы приглядитесь, приглядитесь!» — горячилась инструкторша. Рудольф Константинович пригляделся и призвал для объяснений художника. А. Кобель объяснил, что картины рисует с натуры, а следовательно, ответственности за действия лично ему неизвестных тракторостроителей нести не может. Фигуры же у боковой стенки пивного киоска понадобились ему для сохранения так называемой золотой симметрии, если это понятие что-то говорит директору музея, а тем более неискушенной в живописи инструкторше.
«Неискушенная в живописи? — взъярилась инструкторша. — Я в жизни видала такое, что этому пачкуну и не снилось! Но вы только вглядитесь! Где вы такое видели у царицынских тракторостроителей? Покажите мне хоть одного царицынца с таким, чего нам этот художник очки втирает? Пусть он честно скажет, где он такое видел!» А. Кобель высокомерно заявил, что он живописец, а не работник бюро знакомств. «Нахал!» — сказала инструкторша. «Искательница приключений!» — парировал художник, негодующе тряся бородкой.
