Он зажмурил глаза.
Он застыл на мгновение в многозначительной тишине — летчик-испытатель, готовый ринуться за границы изведанного на космическом корабле «Мелодия». Он позволил текучему ощущению музыки заполнить мозг и стечь по рукам в пальцы.
Его руки обрушились вниз.
— Что мы сделлалли? Что мы сделлалли? — вопрошал Имп. Возбуждение носилось босиком вверх и вниз у него по хребту.
Они сидели в маленькой тесной комнатке за баром. Глод снял шлем и протирал его изнутри.
— Веришь ли — размер четыре четверти, темп сто двадцать, тема и басовый рисунок.
— Чего это? — спросил тролль. — Чего значат все эти слова?
— Ты же музыкант, — сказал Глод. — Что ты делаешь, на твой взгляд?
— Молочу по ним молотками, — ответил Лайас, прирожденный барабанщик.
— А вот тот брейк ты сыгралл, — сказал Имп. — Ты знаешь… в середине… короче, бам бах бам бах, бамбамБАХ… откуда ты зналл, как сыграть этот брейк?
— Просто этот брейк должен был там быть, в том месте, — объяснил тролль.
Имп посмотрел на гитару. Она лежала на столе и тихонько играла сама себе, как будто кот мурлычет.
— Это ненормалльный инструмент, — сказал он, ткнув в нее пальцем. — Я просто стоялл там, а она игралла сама по себе!
— Наверное, принадлежала какому-то волшебнику, как я и говорил, — сказал Глод.
— Ну да! — возразил Лайас. — Никогда не слышал о волшебнике-музыканте. Музыка и магия не смешиваются.
Они посмотрели на гитару.
Импу не приходилось слышать о самоиграющих инструментах, за исключением легендарной арфы Оуэна Моунии, которая пела в случае опасности. И это было давно, в те дни когда вокруг было полно драконов. Поющие арфы ушли с драконами. Они казались совершенно неуместными в городе, на фоне гильдий и всего прочего.
Дверь распахнулась.
— Это было… потрясающе, парни! — сказал Гибискус Данельм. — Никогда не слышал ничего подобного! Сыграете здесь завтра ночью? Вот ваши пять долларов.
Глод сосчитал монеты.
— Мы четыре раза играли на бис, — мрачно сказал он.
— На вашем месте, — отозвался Гибискус, — Я бы пожаловался в Гильдию.
Трио посмотрело на монеты. Для людей, евших в последний раз двадцать четыре часа назад, они выглядели очень впечатляюще. Сумма, конечно, не тянула на взнос в Гильдию. С другой стороны, эти двадцать четыре часа были очень длинными.
— Если вы придете завтра, — сказал Гибискус, — я превращу эти пять в… шесть долларов. Ну как?
— Ох, ничего себе! — сказал гном.
Мастрим Ридкулли подскочил в постели, потому что кровать, мягко вибрируя, ползла через комнату.
О, это все-таки случилось! Они добрались до меня!
Традиционный для Университета карьерный рост, при котором преемник одевал тапочки покойного предшественника — иногда удостоверившись в его смерти — давно ушел в прошлое. В основном благодаря самому Ридкулли, который был мужчина рослый и в хорошей форме, и — как в этом смогли убедиться три полуночных претендента на аркканцлерство — обладал прекрасным слухом. С ними приключились различные неприятности — висение вниз головой на окне, лишающий сознания удар лопатой и переломы обеих рук. Кроме того, Ридкулли был известен как человек, спящий с двумя заряженными арбалетами у изголовья. Он был добрым человеком и, вероятно, не стал бы стрелять вам в оба уха. Эти соображения поддерживали более терпеливых волшебников. Всяк рано или поздно умрет. Они могут и подождать.
Ридкулли произвел быстрый переучет и счел свое первое впечатление ошибочным. Не было заметно никаких проявлений смертоносной магии. Был только звук, заполнивший комнату до потолка. Он нацепил шлепанцы и выскочил в коридор, в котором толклись преподаватели, расспрашивающие друг друга какого черта тут происходит. С потолка осыпалась штукатурка, заволакивая все плотным туманом.
— Кто причиной шуму сему?! — заорал Ридкулли.
Ответом было неслышное раскрывание ртов и множественное пожимание плечами.
— Хорошо же, я сам это выясню! — пророкотал Аркканцлер и устремился к лестнице.
Остальные гуськом поспешили за ним. Он двигался на негнущихся ногах — ярко свидетельство того, что этот прямолинейный человек близок к точке воспламенения.
Трио хранило молчание всю дорогу из «Барабана». Никто не проронил ни слова по пути к Гимлетовым деликатесам. Никто ничего не сказал, пока они ждали своей очереди. Затем все, что они говорили, было: «Так… правильно… одну четверную порцию Грызуччи с тритонами, перца поменьше, одно Клатчское Жаркое с двойным салями и одна Страта — и чтоб никакой урановой смолки». Они уселись и стали ждать. Гитара тихонька наигрывала короткий четырехтоновый рифф. Они старались об этом не думать. Они пытались думать о чем-нибудь другом.
— Думаю сменить имя, — заявил наконец Лайас. — Я хочу сказать — Лайас? Не очень хорошее имя для музыкального бизнеса.
— И на что же ты его сменишь? — спросил Глод.
— Я думал… не смейтесь… я думал… Клиф? — сказал Лайас.
— Клиф?
— Прекрасное тролльское имя. Очень каменистое. Очень крутое. Что в нем не то? — обороняющимся тоном заявил Клиф не Лайас.
— Ну… да… но… ну, я не знаю… Клиф? Не припомню в этом бизнесе никого с именем вроде Клифа.
— Так или иначе, получше, чем Глод.
— Я сжился с Глодом, — сказал Глод. — А Имп сжился с Импом, так?
Имп смотрел на гитару. Это все неправильно, думал он. Я ведь почти не прикасался к ней. И как я устал…
— Не уверен, — несчастным голосом ответил он. — Не уверен, что Имп — подходящее имя для… этой музыки. — Его голос сошел на нет. Он зевнул.
— Имп? — сказал через некоторое время Глод.
— Хммм? — ответил Имп. А еще кто-то там наблюдал за ним. Это уж совсем глупо. Не может же он сказать: мне кажется, кто-то смотрел на меня, когда я стоял там, на сцене. Они ответят: правда? все это очень таинственно, действительно, как такое могло быть?..
— Имп? — повторил Глод. — Почему ты постукиваешь пальцами вот так?
Имп посмотрел вниз.
— Я постукивалл?
— Да.
— Просто задумаллся. В общем, мое имя не подходит длля такой музыки. И имя, и фамиллия.
— А что они вообще значат на нормальном языке? — спросил Глод.
— Ну, вся моя семья — Селлайны, — ответил Имп, проигнорировав выпад против древнего наречия. — Это означает «падубовые». В Лламедосе только падуб и растет. Все осталльное сразу сгнивает.
— Не хотел говорить, — сказал Клиф. — Но «Имп» для меня звучит немного по-эльфийски.
— Это значит просто «деревянное ведро», — объяснил Имп. — Ну, вы понимаете. Вроде кадки или бадьи.
— Бадья… Бадья-и-Селлайн? — сказал Глод. — Бадди? Еще хуже Клифа, по моему мнению.
— Мне… кажется, что это звучит правилльно, — сказал Имп.
Глод пожал плечами и выгреб из кармана пригоршню мелочи.
— У нас еще осталось больше четырех долларов, — сказал он. — Но я знаю, куда можно девать и их.
— Мы доллжны отлложить их длля вступлления в Гилльдию, — сказал новый Бадди.
Глод уставился куда-то между ними.
— Нет, — сказал он. — У нас еще нет правильного звука. Я хочу сказать — это было очень хорошо, очень… по-новому… — он посмотрел на Импа-Бадди тяжелым взглядом. — Но кое-что мы все же упустили…
Он подарил Бадди не Импу еще один пронизывающий взгляд.
— Ты знаешь, что ты весь трясся? — спросил он. — Бегал по сцене на карачках, как будто у тебя полные трусы муравьев?
— Ничего не мог поделать, — ответил Бадди. Ему хотелось спать, но ритм продолжал пульсировать у него в голове.
— Я тоже заметил, — сказал Клиф. — Когда мы шли сюда, ты всю дорогу подпрыгивал, — он заглянул под стол. — А сейчас притопываешь
— И ты продолжаешь выстукивать пальцами, — сказал Глод.
— Я не могу перестать думать о музыке, — сказал Бадди. — Тут вы правы. Нам нужен… — он пробарабанил пальцами по столу, — звук вроде… панг панг панг ПАНГ Панг…
— Клавиши, ты имеешь в виду?
— Я имею?..
— В Оперном, на том берегу, появились эти новые пианофорте, сказал Глод.
— А, это барахло не для такой музыки, как наша, — сказал Клиф. — Это барахло для важных жирных ребят в напудренных париках.
— Я предвижу, — сказал Глод, бросая на Бадди еще один косой взгляд, — что если мы поставим эту штуку где-то недалеко от Им… недалеко от Бадди, то очень скоро она станет вполне подходящей. Так что пойдем и возьмем ее.
— Я слышал, что они стоят по четыре сотни долларов, — сказал Клиф. — Ни у кого нет столько зубов.
— Я не имел в виду — купим его, — объяснил Глод. — Просто… позаимствуем на время.
— Воровство, — сказал Клиф.
— Нет, нет, — возразил Глод. — Мы позволим им забрать его назад, когда закончим с ним.
— О. Тогда все в порядке.
Бадди не был ни барабанщиком, ни троллем, поэтому видел, что в глодовой аргументации имеются логические изъяны. И несколько недель назад он бы об этом сказал. Но тогда он был хороший мальчик из долины, который не пил, не ругался и играл на арфе на каждом друидическом жертвоприношении.
