— Вот так! — похвалил горбатый. — Это дело! Вылечим болярина от всех болезней, а землю его разделим! Земля — селянам! Вода — рыбарям! Воздух — легким! Огонь — врагам! Кузни — кузнецам! Гончарни — гончарам! Бондарни — бондарям! Солеварни — солеварам! Сыроварни — сыроварам! Шароварни — шароварам! Богадельни — богаделам! Живодерни — живодерам! Винокурни — винокурам! Кумирни — кумирам! Швальни — швали! Пашни — пахарям! Голубятни — голубям! Гусыни — гусям! Сударыни — сударям! Княгини — мужикам! Героини — героям! Спальни — спящим! Готовальни — готовым! Наковальни — молоткам! Гордыни — гордым! Твердыни — твердым! Красильни — красивым! Цырюльни — цырюлым! Пустыни — пустынникам! Овины — овинникам! Подворотни — кому подвернется! Говорильни — ораторам!
Воин и красавица с изумлением глядели на горбуна, а он все говорил и говорил без передыху, обещая всем — все.
И от этих пламенных бесконечных речей появились откуда-то в толпе топоры, поднялись над головами вилы и косы, рожны и цепы, коромысла и лопаты, серпы и молоты, мечи и копья, луки и стрелы…
— Нет! — вскричал горбатый. — Мечи и копья, луки и стрелы в бою добудем!
Мечи и копья, луки и стрелы, будучи явно вымышленными, тут же исчезли.
— Посылайте гонцов в иные села и деревни! — продолжал горбун лютовать. — Всех оповестите! Всю Посконию подымайте! Мир хижинам — война стриженым! Мир хатам — война брюхатым! Мир избенкам — война шестеренкам! Мир землянкам — война лесбиянкам! Мир домикам — война гомикам! Мир саклям — война спектаклям! Мир ярангам — война каперангам! Мир чумам — война Кучумам! Мир вигвамам — война самым-самым!
По такому случаю — и весьма кстати — вдруг стало видимо далеко во все концы света. Вдали засверкала великая река Вобла, впадавшая в ядовитое Синильное море. Бывалые люди узнали и беспечальный город Кислородск, и мрачный Скелетовец, и Вышний Торчок, и Генеральные Воды, и степи Предсердия, и Черствые Леса, и Косогорье, и Обитые Пороги, и Чушкино Болото, и обильную вином Смуглянию.
— А то что такое? — допрашивал собравшийся народ старых людей, указывая на далеко мерещившиеся в небе и больше похожие на облака серые и белые верхи.
— То Воробьевские горы! — говорили старые люди. — Там бьют по ночам кровавые ключи, там в урочный день собираются седые воины и вспоминают прежние победы… Раньше звались те горы Жупеловскими, а как узнали, что настоящее имя Жупела — Воробьев сын, так и стали они Воробьевскими.
И, главное дело, по всем этим градам, весям, чащобам, болотам и лугам бегали туда-сюда люди, потрясая подручным инструментом и готовые решительно на все.
— Как это тебе удалось? — с ужасом спросил Стремглав у Ирони.
Вместо ответа горбун извлек из седельной сумки толстую потрепанную книгу на старобонжурском.
Это был перевод прославленного труда, принадлежавшего перу самого Кавтиранта Багрянорожего. Книга называлась «Как избавиться от соперников и самому стать императором, умудрившись при этом умереть в своей постели глубоким старцем».
Книга сия, будучи перетолмачена на все письменные языки мира, в свое время приносила империи Эбистос не меньший доход, чем чужие завоеванные земли. Мелкие царишки и князьки, одолев первые десять страниц, сразу же начинали возводить собственную империю, но вот ни у кого почему-то не вышло.
— А у нас выйдет, — сказал Ироня. — Во-первых, я всю книгу прочел до точки. Во-вторых, они же для себя старались, а я для тебя. Должно получиться. Думаю, у меня выйдет не хуже, чем у тебя в подвалах Чизбурга… Главное — огонек вовремя поднести.
в которой, вопреки всему, действительно все удается, а также объясняется, как помазывают на царство и отчего золотуха всегда предпочтительнее поноса
… Впрочем, о Посконском Перевороте написано уже так много, что не стоит приводить здесь всех его подробностей и обстоятельств.
Желающие освежить память об этом славном событии могут обратиться к трудам древних и современных сочинителей: «Зарево над Воблой», «Обалденные дни», «Болярское лечение, или Хворянья погибель», «Хождение по трупам», «Железный потоп», «Белая братия», «Как достигалась цель», «Как добывалась соль», «Как унималась боль», «Как сочинялась быль», «Посконармия», «Человек с дубьем», «Первым идет Горбатый», «И на Диком океане»…
К великому сожалению, все вышеуказанные сочинения созданы были отнюдь не по горячим следам событий, а много позже, когда в Посконии возродилась кое-какая грамотность.
Когда был без боя взят Столенград (княжеская дружина охотно перешла на сторону восставших), сразу же зашевелились соседи, у которых оказалось множество претензий на посконские земли.
Стремглав повел дружину к рубежам — защищать и отстаивать, а все хозяйство оставил на Ироню, поскольку от безгласной Алатиэли толку не было.
— Что же это за королева будет? — возмущался Ироня. — Как она собирается молчком царствовать?
— Ничего не поделаешь, — вздохнул Стремглав. — Я обещал сделать ее королевой — стало быть, должен исполнять. И вообще, нам обратной дороги нет. А ты смотри, чтобы зря столицу не разоряли. Сбереги, что можно еще сберечь…
Когда же победоносное воинство с песнями воротилось в столицу, оказалось, что в ней теперь нельзя найти ни болярина, ни хворянина…
— Вы что же, их всех перевешали? — с ужасом спросил Стремглав.
— Зачем только перевешали? — с достоинством возразил ему тощий мужичонка с козлиной бородкой и в долгополом кафтане. — Не только перевешали. Мы ведь не без понятия! Мы широко мыслим! Мы их и вешали, и жгли, и топили, и на кол сажали, и колесовали, и четвертовали, и шинковали, и пасынковали, и лущили, и дробили, и собаками травили, и медведями разрывали, и стрелами прободали, и ножами резали, и топорами рубили, и со стен сбрасывали! Народ от своих врагов подчистую отделался! Время такое без тебя, батюшка, было: тревожное, грозовое время! Кругом враги да изменники! Как же было им жить остаться?
— Ты куда смотрел? — набросился Стремглав на Ироню.
Тот стоял, потупившись, и, казалось, даже горбы у него увеличились, совсем пригнув к земле.
— А наместник твой, бесстрашный Ироня, не в себе стал! — оправдал горбуна козел-мужичонка. — Он как первый горящий терем узрел, так и давай хохотать! Мы так поняли, что по нраву ему это, — а значит, и тебе должно быть по нраву. Хохотал до тех пор, пока не сомлел. Полежит, отдохнет, очередной пожар увидит — и снова смеется одобрительно, покуда не упадет! А мы вашей воле не ослушники! Ты теперь у нас единственный и болярин, и хворянин, и всякое прочее начальство!
Стремглав схватился за голову.
— Что же я, дурак, наделал! Верно, правильно пел трубадур Бешамель: «О, не мечтай — мечта и сбыться может!» Царить мне теперь над развалинами, королевствовать над пепелищем…
— Что сделано, то сделано, — подал голос Ироня. — А по книге императора Кавтиранта — и вообще все правильно сделали… Но ты совсем-то уж не расстраивайся: боляре да хворяне в большинстве своем убежали за пределы державы. Будут там себе тихонечко заговоры плести, вторжение готовить, друг друга за твои победы виноватить…
Так все по его слову и получилось.
Если о походах и победах Стремглавовых написано много, то о том, как строил и ставил он свою державу, из старых книг узнать почти невозможно. Как-то не любят сочинители наши описывать долгие труды и повседневные заботы. Отговариваются тем, что им, видите ли, скучно.
Можно подумать, что читателям не скучно.
Из-за этой скуки и получается, что каждое поколение учится на своих собственных ошибках…
Но первым-то делом надлежало стать королем, хоть и мужицким. Надлежало, как тогда выражались, помазать Стремглава на царство.
Выражение это пошло вот откуда.
Во всякой агеноридской державе при смене владыки подданные принимались неистово спорить (или, по-бонжурски, заключать пари): станет или не станет претендент на престол монархом?
Так и говорили: «Помажем, что Стремглав (или Пистон, или Вертинант, или Муркок-баши) заделается нашим государем?» И, ежели соискатель своего добивался, то и величали его впоследствии помазанником.
Процедуру помазания должен был проводить самый знатный и уважаемый в стране человек.
Им, конечно, оказался старец Килострат. Стремглав лично ездил к нему в пещеру, уговаривал. Килострат кобенился для порядку, пенял, что в последние годы его едва не уморили голодом неблагодарные посконичи.
Помазание совершалось ночью — таков уж был обычай Килострата. Днем гроб на семи колесах не ездит: вы только представьте себе, что среди бела дня по дорогам разъезжают гробы на семи колесах!
Старец торжественно восстал из гроба прямо посреди площади, напротив бывшего княжьего терема. Стремглав подошел к старцу и смиренно преклонил голову.
— Что выбираешь — понос или золотуху? — громогласно вопросил Килострат.
