Марфу Дормидонтовну я обнаружил сидящей под кроватью. Содержательница борделя сжалась в изрядный комочек и тихо подвывала на одной ноте. Горох, шатаясь, держался за стену, и на его царственном лбу зрела объёмистая шишка! Общее состояние комнаты такое – словно здесь только что охотники на мамонтов пробежали (вместе с мамонтами, разумеется…). У меня две пуговицы оторваны, и от боли в боку дышать до сих пор тяжело. Естественно, главного виновника произведенного бедлама никто и заметить не успел, а уж догонять тем более не озаботился. Ну разумеется, им же не за это деньги платят…
– Спасибо за приглашение, – морщась и постанывая, выдавил я. – Мы тогда как-нибудь… в другой раз… заглянем. Побеседуем по-добрососедски, ага… Нет, провожать не надо! Сами доползём…
Да вообще-то, честно говоря, никто и не собирался. Поддерживая друг дружку, мы с государем выкатились во двор. К слову, дьяка Фильки там уже не было, наверняка исхитрился удрать под шумок, вместе с цепью. Нас вежливо выпроводили за ворота, непонятно за что побитых, не добывших ничего в плане полезной информации, зато получивших памятный урок относительно походов «налево»…
Если бы моё состояние и настроение можно было выразить в словах, то это были бы такие «выражения», что я был бы обязан сам себя оштрафовать за нарушение общественного порядка. Практический результат визита – даже не на нуле, а ещё и в минусе! Ох не хотел я туда идти… ведь как не хотел!
– Эхма, сыскной воевода! Ну удружил ты мне, ну развеселил, распотешил! – восторженно делился впечатлениями счастливый Горох, прихрамывая сзади. – Уж и забыл, когда кому самолично морду чистил, а на службе милицейской вон они какие перспективы… Нонче же боярам обскажу, пущай пожелтеют от завидок!
Я стиснул зубы и молчал. Лично меня полученные тумаки ни капли не радовали, тем более что, скорее всего, были получены мною именно от царя.
– Слышь, Никита Иванович, а вот тока не припомню, право, кто ж драку-то начал? Уж не ты ли сам свечи-то затушил, красотою зрелою прельстившись?! А на вид скромник такой… Говорил же тебе – женись, естество, поди, требует! А то ить так и будешь до старости по девкам беспутным бегать… Не, как мужик мужика, я тебя николи не осуждаю, даже наоборот, посодействовать готов, но…
– Это не я-а-а-а!!!
– Понял, – тихонько откликнулся государь, когда эхо стихло и на пустынной тёмной улице улеглась пыль. – С чего ж так орать-то, али обиделся?
Я резко развернулся, шагнул к нему, приподнял за грудки, намереваясь честно и нелицеприятно высказать всё, что думаю о его понятиях субординации, служебной этики и элементарном такте, но… не успел.
Впереди сумрачно и грозно, под тусклым светом ущербной луны, возникли четыре чёрных силуэта. Зачем они здесь, кого ждут или ищут, спрашивать не хотелось, хотя в иной ситуации я, возможно, и нашёл бы время на глупые вопросы. Сейчас в голове чётко оформилась только одна мысль – за моей спиной царь! Не просто товарищ по службе, не рядовой гражданин, а человек, облечённый высшей властью, – государь, монарх, самодержец. То есть та самая главная особа, без которой не то что на нашей милиции, но и на всём сегодняшнем жизненном укладе можно ставить жирный крест!
– Вы хоть пищаль с собой взяли?
– Забыл… но точно помню, где в сенях её оставил!
– Уже прогресс…
Четверо негодяев бросились на нас с ленивой звериной грацией. Отступать было некуда…
* * *
– О, – вдруг вспомнил Горох, – а сабелька-то стрелецкая вот она!
Кривой клинок хищно сверкнул в лунном сиянии. Больше государь не успел ничего ни сказать, ни сделать… Один классический удар ногой в стиле жёсткого карате Окинавы, и сабля улетела за ближайшие ворота, красиво впившись в чей-то наличник. Дальнейшая драка могла бы лишь называться таковою, но на самом деле скорее напоминала библейское «избиение младенцев».
Царя завалили первым, я продержался около минуты. Те, кто нас бил, казались воистину неуязвимыми – они наносили удары из любого положения, кружась в воздухе, как осенние листья, выделывая немыслимые пируэты, ни на секунду не задерживаясь на одном месте. Уже лёжа разбитым носом в подзаборной пыли, я отрешённо подумал, что акробатов в цирке тоже было четверо и кувыркались они столь же успешно. А потом один шагнул к бессознательно сложенному в лопухи Гороху, на ходу доставая из кармана верёвку или тонкую цепь, и…
– Ай’м бэк, беби! – грозно раздалось с небес.
В узком переулке картинно встала массивная мужская фигура в развевающемся плаще. Митька, явление третье, лица те же… А иначе как? Вторая драка за день, и без него – непорядок!
– Вовремя я сюда явился, дабы пресечь злодейство несусветное! А ну, поворотись ко мне, драчуны неместные, щас вы у меня по-иному прыгать станете – аки блохи беременные поперёк сковороды!
Где он мог видеть беременных блох на сковороде, мне уже по барабану. Бедняга просто не представлял, с кем связывается. Физическая сила – это, конечно, да, но такой техники рукопашного боя он и во сне не видел…
К моему глубочайшему изумлению, парень продержался минуты две, а то и три. Поднимался дважды, и они были вынуждены забивать его снова и снова… При любой богатырской мощи на теле человека остаётся с десяток особо уязвимых мест, не прикрываемых никакими мускулами. Вот по этим болевым точкам его и били, хотя одного нападающего он вроде бы слегка зацепил (лбом об землю…).
Потом, когда героическая Митькина туша окончательно грохнулась рядом с нами и я мысленно попрощался со всеми, кого знал, с дальнего конца улицы замелькали огни. Послышались крики, топот, и бешеный Еремеев, с перекошенным лицом размахивающий саблей, обрушился на врага!
Спору нет, один против трёх он бы тоже не выстоял, но десяток стрельцов, на ходу раздувая фитили, уже спешили на выручку. Троица злодеев подхватила оглушённого товарища и молча исчезла, прыгая через тесовые заборы, как через таблички «По газонам не ходить!».
– Живы? – Фома перешагнул через царя, наступил на живот Митьке и, поднатужась, поставил меня на ноги. – Ну, что ж ты, чином воевода, а ведёшь себя ровно дитё малое… Сколь твержу – по ночи, куда бы ни шёл, охрану брать надобно!
– Учту… на будущее… – с трудом прохрипел я. Мы мельком глянули в глаза друг другу, потом я первым протянул ему ладонь. Он стиснул её до хруста в пальцах, слова взаимных извинений были лишними…
– Сотник Еремеев, постройте людей… и доставьте потерпевших товарищей… в отделение.
– Сам-то идти сможешь?
– Только с тобой под руку…
Фома фыркнул, я тоже, но смех дикой болью отозвался в рёбрах, и он действительно потащил меня едва ли не в обнимку. Митю и Гороха с тем же почётом и пиететом волокли следом.
Как-то не задался сегодня вечерок, не находите? Что-то часто нас стали бить, причём непонятно кто, а значит, вдвойне обидно. Нет, если это всё-таки скоморохи, я завтра весь цирк повально арестую, без всякой санкции, а уж государь поучаствует от души. Доказательств нет и не будет, но и терпеть такой беспредел мы больше не намерены! Вот сейчас доковыляю до Яги, и всё ей расскажу… Она ж их всех… Размажет! Заколдует! Превратит не знаю в кого… Бабка у нас на этот счёт – ух! Ох! Ай… больно-то как… сначала дойти надо…
– Никитушка, сокол ясный! Да что ж враги злостные с тобою содеяли?! Да где ж Господь на небесах, что супротив милиции такое допускает? Да чтоб у них руки отсохли, ноги отвалились, зубы выпали, волосья перхотью изошли! Убили, избили, угробили свет очей моих, участкового-о! – вовсю голосила бабка, пока нас заносили в баню и поштучно укладывали на лавках. Там мы довольно быстро пришли в себя. Не знаю, как и чем бы лечили в московских стационарных клиниках, но здесь, в Лукошкине, всё лечится баней!
Строгий Еремеев, распорядившись усилить охрану, самолично закатал рукава и взялся за веник. Четверо стрельцов поопытнее помогали ему в этом нелёгком деле. Сначала нас по три раза окатили ледяной водой, потом пропарили, потом окатили ещё раз, но уже холодным квасом, и опять в парную. И только после этого, красных и распаренных, переодетых в чистые рубахи-подштанники, с почётом сопроводили в дом!
Яга хлопотала у стола, невозмутимый Василий по-прежнему сидел как приклеенный в её горнице, конспектируя всё, что следует. На белоснежной скатерти никаких разносолов – водка, каша, чёрный хлеб и малиновое варенье.
– А я иду по ночи, без службы, ровно бобыль неприкаянный… Думаю, повеситься али напиться с горю? Как вдруг девка молодая меня за рукав тянет, дескать, в проулке участкового бьют! Благо наряд наш стрелецкий недалече шёл, я молодцам свистнул, да и на выручку… Пока поспел, вы уж лежите все…
– Ежели б меня с заду между ног в причинное место не саданули… Ежели б они пальцы свои немытые мне в глаза не совали… Ежели б трусы исподние, красные, заграничные, на голову не надели… Ежели б…
– Никита Иваныч, а вот ты как думаешь, они знали, что я царь?! Ить тогда ж дело не уголовное, а политическое вырисовывается. Может, за энтим из боярства кто стоит? Может, Бодров, боров брюхатый, за позор свой мне месть лелеет, бес-пре-це-дентную, во!
