— Может, просто сжечь все и не мучиться? — я пожала плечами. Тамарка заинтересованно задумалась. — А что, тогда мы раньше освободимся, — дожимала я.
— Нет, как бы мы не задохнулись, это все-таки подвал, — вынесла вердикт Томка.
Наконец мы нашли у одной из стен наиболее аккуратную кучу барахла, и решили начать уборку с нее. То, что находилось в хорошем состоянии, мы стали складывать в кучу на свободном пятачке пола посреди комнаты, а мусор сгребали в отдельную кучу рядышком. Нам попадались и книги, рассыпающиеся в прах, плесневелые, некоторые были просто пожелтевшими; и всякие тряпки; и посуда; и лампы; и другие предметы быта и не только. Мы с Томой мечтали найти какой-нибудь клад, но пока что все клады трусливо прятались при нашем приближении. Мы не разобрали еще и десятую часть комнаты, и так увлеклись (среди вещиц попадались и очень необычные), что даже не заметили, как пролетело время, и появился Труль Шлисович. В этот раз до самой двери он нас не провожал, и мы спокойно попали на улицу.
Ужин в школе прошел в обстановке, приближенной к боевой. Ученики разных цветов окрашенности и одинаковой степени злобности в полном молчании поспешно поглощали еду, пригнувшись к своим тарелкам и настороженно зыркая по сторонам. Даже ложками о посуду все старались греметь понезаметнее, потому что боялись громким звуком спровоцировать конфликт или нападение. Наши же с Томкой лица почти вернули нормальный оттенок, и радовали глаз только несколькими нежно-голубыми пятнами.
И все-таки это произошло. Когда какой-то зеленый парень с боевого поставил подножку шедшему по проходу Тимофею, нашему одногруппнику. Секунду была оглушающая тишина, а потом раздался звук отодвигаемых скамеек. На поле действия, заступаясь за своего, вышел весь наш класс. Кто-то с задних столов метнул в них булкой, но перекинул, и булка пушечным ядром раздора улетела в кого-то за столами, что ближе к противоположной стене. Назад вернулись уже две булки. Началось всеобщее едовое побоище вперемешку с мордобоем. Стоял жуткий ор, мат и грохот. Мы с Тамаркой, по нелепому стечению обстоятельств оказавшись в самой гуще боя, как две мыши забились под стол и, подвывая избиваемым, переживали творящийся вокруг ужас под ним. Стол постоянно трясся, двигался, на него то и дело роняли что-то тяжелое и, по-моему, даже бегали прямо поверх скатерти по столешнице.
Кое-как отмывшись и приведя себя в порядок (в нас тоже успели метнуть парочкой тарелок с кашей), мы отправились в актовый зал. Кстати, повара, сбегавшие за директором, были неприятно удивлены, потому что он успел с утра уехать в командировку на семинар, делиться опытом с иногородними коллегами, и никто не знал, когда обещал вернуться. А учителя, призванные вместо него усмирять бесчинство на кухне, были сами обстреляны вкусной гречневой кашей и нежными биточками, и не смогли ничего поделать, пока не была выкинута и разбита последняя тарелка и последний нос.
В актовом зале уже собралось человек десять народа во главе с Линель Ивановной. Из нашего класса здесь никого не было (в понедельник им было немного не до записи для участия), но пара цветных учеников все-таки присутствовала, точно некий негласный признак морального упадка школьного социума.
— Здравствуйте, — поздоровались мы.
— О! Наконец-то! — суетливо проговорила учительница и потерла руки, — Теперь все в сборе.
Мы подошли к остальным, Линель Ивановна инструктировала:
— Значит так. Сейчас вы будете по одному подниматься на сцену и петь свои частушки. Я буду комментировать неудачные моменты, их нужно будет подправить. Остальные стоят внизу на авансцене вместе со мной, запоминают, какие ошибки нужно исправлять и исправляют у себя. Поехали.
Первой вышла незнакомая мне невысокая девушка с двумя косичками. Она, покачивая боками, звонко запела:
— Не ходите девки к склепу
На свиданья страстны!
Умрунам ведь тож охота
И любви и ласки!
Ух!
— Неплохо, — с видом сомелье откомментировала Линель Ивановна, — Жизненно. Зрителям понравится. Спасибо. Следующий!
Следующим, неуверенно покачиваясь, на помост выбрался высокий и тощий, как багалярина, красный парень и басом прохрипел:
— Палочку я потерял,
И по жальнику гулял.
Вот и стал я упырям
Как приправа к сухарям,
— потом подумал и добавил, — Ух!
— Слишком мрачно, — поморщилась Линель Ивановна и возвышенно взмахнула рукой: — Нужно больше о магии! Спасибо. Следующий!
Следующей на помост, кряхтя, забралась Тамарка. Глаза на бледно-голубом из-за пятен лице горели изумрудными огнями, почти рыжая шевелюра пушисто топорщилась и улыбка сияла в тридцать два зуба — красотка! И, пританцовывая и размахивая руками, она звонко отбренчала:
— На ногах его копыта,
На башке его рога.
Не ходите девки замуж
За такого ирода!
— и притопнула ножкой, — У-ух!
Я быстро-быстро (что аж зубы заклацали) зааплодировала, ко мне машинально присоединились остальные. Тамарка, продолжая скалиться, раскланялась.
— Очень неплохо. Задорно, весело. Мне нравится, — сказала, когда стихли овации, Линель Ивановна и опять отметила что-то в своем блокноте. — Спасибо. Следующий!
Потом на помост выбралась еще одна девчонка с курносым носиком и черными волосами. Это была Раста с природного, мы были шапочно знакомы. Она весело отплясала свою частушку:
— Пошла на реку купаться,
Тронул ногу водяной.
За такое непотребство
Он заплатит бородой!
Ух!
Все привычно уже начали хлопать, но Линели Ивановне почему-то не понравилось, она вскинулась:
— Какая речка зимой? Переделать. Спасибо. Следующий!
Следующей выбралась я. Показав полный рот зубов, я запрыгала как белочка с накинутым на плечи воображаемым платком:
— Ах куда деваться мне
Бедной и безгрешной!
Коль не стану я магичкой,
Буду королевишной!
Ух!
— и отбила по сцене дробь, задрав подбородок до потолка.
Зрители замерли в ожидании комментария настроенной скептически учительницы:
— Чересчур самонадеянно, но пойдет, — чтобы похлопать потом.
Следующим выбрался фиолетовый Егор с боевого:
— Гори-гори ясно
Огненная сказка!
Нашего-то колобка,
— тут он быстро создал огненный шар,
Линель Ивановна торжественно провозгласила:
— Отлично! Да еще и наглядно! Всем равняться на Егора!
Мы поаплодировали, Егор раскланялся.
Следующим на сцену вышел плотный и упитанный Веня с бытового факультета, только годом старше нас. Веня, встав во вдумчивую позу, с выражением зачитал нам свою частушку:
— Тебя красивый дуб-дубок
Распилю-ка на лубок.
Рассердился дуб-дубок
И упал мне на лобок.
Мы, переваривая, помолчали какое-то время, пока Линель Ивановна не переспросила недоуменно:
— Куда-куда?
И все потонуло во взрыве хохота. Я чуть не надорвала себе живот из-за чересчур богатого воображения.
— Ты без деток-то после этого не останешься? — хихикали девахи.
— Бедненький! — рыдал, лежа на полу от смеха, Егор. Я, кое-как сделав серьезным лицо, с авторитетным кивком высказывала переставшей контролировать ситуацию и оттого растерянной Линели Ивановне:
— Я думаю на выступлении в конце ему лучше не ухать, а охать.
Ученики, расслышавшие это, от смеха уже просто забились в конвульсиях.
— Ну, на лобик, — бормотнул, пылая красными ушами, Веня.
— Не, тогда не в рифму! — оппонировал ему кто-то из парней, и все загоготали с новой силой.
На следующее утро число окрашенных выросло в геометрической прогрессии. Незаконно окрашенными оказались даже некоторые учителя. В библиотеке возник ажиотажный спрос на книгу «Бытовые мелочи» в синей обложке с красными буквами за четвертый курс бытового факультета. В течение дня все происходящее переросло в банальное хулиганство и тихий терроризм. Народ на цыпочках перебегал от стены к стене. Заклинания накладывались на проходы в классы, в столовую, в туалеты, на коридоры. Человек с нормальным цветом кожи уже воспринимался как агрессор, враг народа и нарушитель общественного спокойствия. В школе даже самоорганизовалась бригада, которая вылавливала таких вот недостойных членов общества и подвергала их принудительному окрашиванию. На эти процедуры с удовольствием собирались посмотреть цветные зеваки. Кто-то уже вывесил на информационной доске объявление объединиться в клубы по интересам согласно цветам.
