— А ближе к делу вот что получается: человечество подошло к очень важному рубежу в своем развитии и перейдет ли оно его, это еще вопрос, — я задумался, как бы это обсудить так, чтобы выслушать непредвзятое мнение моих сегодняшних собеседников.
— Что еще за рубеж? — возмутился приятель. — Опять война какая? Яснее не можешь изъясняться?
— Могу, — я честно признался. — Но не хочу. Мне сейчас очень интересно выслушать ваше мнение по этому вопросу, не испорченное моим влиянием, и надеюсь, оно будет немного более развернуто, чем я услышал в церкви. Поэтому у меня к тебе будет еще одна просьба.
— Ага, какая? — заинтригованно ответил Федька.
— Поддерживай вечером нужное мне направление беседы и, может, мы много чего проясним…
— Но с тебя потом разъяснения, к чему тебе все это понадобилось? — поспешил заручиться моим обещанием друг.
Таким образом, мы прибыли ко мне, подготовленные к встрече, как морально, так и материально. В течение часа я суматошно метался по квартире, исполняя Федькины распоряжения. В результате в назначенное время вся квартира сияла порядком и чистотой, а заодно и пахла заманчивыми ароматами довольно изысканных закусок. Что за чудесный у меня товарищ — подготовил вечеринку не хуже, чем в астральных пенатах. Откровенно говоря, я устыдился своих вечных пивных банок там «наверху», но признаваться в этом приятелю постеснялся.
Когда прогудел домофон, я гордо подлетел к нему и с радостью услышал приятный голосок Люси. Они с Катей пришли вместе. Вскоре я ворковал и порхал вокруг наших гостей, балансируя на грани приличия и провала — настолько я был рад им, и настолько мне было трудно контролировать свои ангельские порывы. Кажется, я даже немного смутил девушек своими расшаркиваниями, поскольку Катя спряталась за корчившего мне ехидные рожи Федьку, а Люсе пришлось только смеяться, показывая, что она якобы не придает значения моим комплиментам. Друг не дал мне совсем зарваться и, перехватив инициативу, вовремя провел дам в гостиную, показывая, что у нас тут к чему, а я, заглотив побольше воздуха, остался приходить в себя и собираться с мыслями перед важной беседой.
Благодаря кулинарно-социальным талантам Федьки, все шло, как по маслу. Девушки плавно перешли от удивления приготовленными вкуснятинами к увлекательной болтовне ни о чем. Я выжидал удобный момент, потихоньку подливая вина и подсовывая закуски. Наконец, я понял, что вино достаточно раскрепостило собеседников для откровенной беседы. Многозначительно подмигнув Феде, я воспользовался маленькой паузой в разговоре и подкинул первую провокационную мысль:
— А знаете, что мне кажется?
— И что же? — поддакнул Федька, концентрируя внимание девушек на мне.
— По большому счету, человек и общество сейчас кардинально меняется, причем настолько они не менялись еще никогда в истории человечества, — я задумчиво бросил высокопарную фразу, какими уже не раз бомбил несчастных слушателей на протяжении последних дней, и выжидающе затих.
— Хм, а я так ничего такого не замечаю, — провокационно буркнул приятель, как бы подталкивая беседу в этом направлении.
— А вот подумайте, вернее даже попробуйте ощутить эти изменения. Правда, может быть они виднее в некоторых европейских странах, но и Россия идет тем же путем. Только у нее более тяжелая дорога, и не мне это вам объяснять…
— Я, кажется, понимаю, о чем ты говоришь, — вдруг откликнулась Люся, напряженно что-то обдумывая и глядя в бокал с вином. Внезапно она подняла на меня свои темные глаза, и у меня сжалось сердце — настолько внимателен и открыт был ее взгляд. Как будто она мне в душу заглянула (будто у ангела есть душа). От неожиданности я смущенно потупил очи, а ее будто прорвало на откровения. — Я ведь два года после мединститута жила в Швеции. И знаешь, я чувствую, о чем ты говоришь, но трудно выразить это словами.
— Ты попробуй, — просяще промямлил я. — Мне это очень важно.
— Ты знаешь, почему-то у меня чувство обиды. Сама не знаю, на что или кого, — девушка досадливо поморщилась. — Казалось бы, какая разница между ними и нами? И там и там живут люди со своими обычными проблемами и радостями. Вроде бы, сейчас и государственное устройство похожее, и богатых у нас чуть ли не больше, но у меня такое чувство, будто здесь все перевернуто с ног на голову: какая-то дикая пародия на то, как нужно жить людям. Почему у нас все против обычного человека, а там, человек живет своей жизнью и не мешает жить другим, а государство прислуживает своим гражданам? Почему там неприлично или глупо показывать свое богатство, почему у них ты говоришь на равных хоть с профессорами, хоть с малыми детьми? Почему там тебе по-настоящему улыбаются даже малооплачиваемые служащие, вроде медсестер и уборщиц? И я не понимаю, откуда у нас столько злости и отчуждения вокруг? И самое обидное, я знаю, что русские, выросшие в тех странах, совсем другие — они тоже искренне внимательны и предупредительны к окружающим.
— Ты не совсем права, — я решился прервать девушку. — Я чувствую, у тебя наболело. Но ведь и здесь много хороших людей, просто их время еще не пришло. Та страна, в которой ты жила уже перешла рубеж, перед которым стоит сейчас Россия. Беда в том, что перейти его очень непросто. На самом деле, ты дала очень тонкий психологический анализ.
Я был в неописуемом восторге. Эта девушка, вдруг сама легко и просто подметила то, о чем я безуспешно пытался толковать до этого с людьми.
— Да, кажется, я понимаю, о каком типе людей ты говоришь, — подал голос Федька из своего кресла. — Их у нас еще по ошибке называли интеллигенцией.
— А почему по ошибке? — спросила удивленно Катя.
— Это свойство не совсем соответствует определению, которое предполагает высокую образованность. Поэтому часто и говорили: «необразованный человек, но насколько интеллигентен внутри». Но у нас этот тип людей не выживает — они слишком слабые.
— Да, да, именно так: слабые, — подхватил я. — Я все пытался подобрать определение этим двум типам людей и наверно так будет правильно — новые, слабые, но свободные люди, и старый тип — сильные рабы.
— А почему рабы? — возмутился Федька.
— А сейчас объясню, почему, — ответил я. — Это не в том смысле, что они послушны. Понимаешь, это внутреннее рабство у своей животной основы. И не имеет значения рабовладелец ты или раб — психология одна: подавить других и получить максимум удовольствий от жизни. Они всегда дерутся за место под солнцем, мало жалея окружающих.
— А что же «слабые»? — спросила Катя.
— Да, Люся описала общество, где «слабые» люди в большинстве или, по крайней мере «делают погоду», формируя свободное общество и государство. На самом деле здесь кроется самый великий парадокс, который приходится преодолевать всему человечеству: «рабы» не могут построить свободного общества, так как не могут принять психологию свободных, но слабых людей. Тысячи лет люди нормально жили с рабской психологией и, несмотря на множество кровавых «освободительных» революций и восстаний, «рабы» всегда строили новое рабское государство.
— Я, кажется, понимаю, — ответила Люся. — Ведь, придя к власти, «рабы» просто делили мир по-своему, а его нельзя делить, он должен быть для всех.
— Да, иначе сказать, вся мечта о свободе раба упирается в то, что рядом такой же раб, мечтающий о свободе за счет других… Ведь настоящая свобода предполагает подсознательное уважение и более того — уступки окружающим тебя людям. По той же причине «слабые» не выдерживают конкуренции сильным «рабам» — ведь они вечно подсознательно уступают другим и стараются не наступать тем ни на пятки, ни на мозоли.
— Ага! Это как у нас стали «рабы» строить демократию, потом передрались, обозвали демократов дерьмократами и организовали «прочное» полицейское государство! — рассмеялся Федька.
— Да, для «раба» окружающие люди будут всегда ресурсом, кадрами, материалом, которым нужно управлять, распоряжаться, использовать и так далее. А государство, построенное такими людьми, будет всегда бдить, учитывать, распределять, карать, но только не служить людям. И это положение не менялось с каменного века до последнего времени.
— Неужели все так плохо, и для нас нет никакой надежды? — спросила расстроенно Катя.
— Совсем даже наоборот — процесс идет. Ведь те же шведы-варяги когда-то по кровожадности могли заткнуть за пояс любой народ. Просто, в отличие от России, у них была пара сотен лет относительно мирной жизни. Единственный способ преодолеть этот парадокс — дать спокойно вырасти новому, свободному поколению. Смотрите: потихоньку и здесь пробивается поросль «слабых» людей, для которых ценность чужой жизни не менее важна, чем собственная, ведь уважение окружающих заложено в человеческой душе, которая противоположна животной основе. Поэтому «слабые» люди все время вырастают из детей, если только «рабы» и рабское государство не выковывает из них таких же сильных, подобных себе.
