даже не заметила. Чудовище продолжало стремительно трансформироваться. С костяными щелчками конечности твари удлинились, челюсти тоже вытянулись вперёд, продемонстрировав набор клыков, которому и нильский крокодил позавидовал бы.
Меня будто парализовало. Я наблюдал за всем этим кошмаром словно со стороны, и в замедленной съёмке. Вот мимо меня пролетает Телхар с секирой наперевес, и с размаху наносит удар по шее чудовища. Но тварь как будто нехотя сдвигается в сторону, пропуская мимо себя тяжёлое лезвие, и бьёт когтистой лапой гнома в грудь. Телхар с разорванной грудной клеткой мешком падает на пол. Кровь. Откуда столько крови? Оживший кошмар поднёс окровавленную лапу к морде и облизал её длинным, чёрным языком. А потом монстр повернул голову в мою сторону. Наши глаза встретились.
Время замедлилось настолько, что почти замерло. Из горящих адским пламенем глазниц чудовища на меня смотрела смерть. Я не мог пошевелиться. У человека есть три реакции на опасность: бегство, агрессия и ступор. Вот в ступоре-то меня и заклинило. События происходили будто помимо меня, а я был просто сторонним наблюдателем в этом театре кошмара. Я видел, как Эримиэль невыносимо медленно вскинул полыхнувший синим пламенем амулет и в монстра ударил поток молний. Но это не помогло, молнии бессильно скатились по костяной чешуе, которой обросло тело чудовища, не принеся ему никакого вреда. Тварь покачала головой, и клянусь Великим Деревом, улыбнулась.
— Бе-е-г-и-и-т-е-е! — сквозь сгустившееся восприятие услышал я крик профессора, который бросился наперерез восставшему неизвестно из какого ада отродью. Но было уже поздно. Жуткий монстр, какого я не видел ни в кино, ни в самых жутких кошмарах, наклонил ко мне свою кошмарную морду и одним движением откусил мне левую руку ниже локтя. Боли, как ни странно, я не почувствовал. Я удивлённо разглядывал обрубок своей руки, из которого потоком хлестала ярко-алая кровь.
Это было даже завораживающе. Абсолютно сюрреалистическая картина.
Но этим сюром я наслаждался недолго. Только до того момента, как ко мне пришла боль. Но, наверное, именно она меня и спасла. Время вернулось в свои рамки, и я смог соображать. Я почувствовал, как вместе с болью во мне поднимается волна огненной ярости. В одно мгновение, в десятую долю секунды я направил пламя в судорожно сжатый правый кулак и ударил им прямо в раскрытую пасть чудовища. Взрывом меня отбросило на несколько метров, хорошенько приложив о каменную опору-колонну, но прежде, чем тьма унесла моё сознание прочь из моего тела, я успел увидеть, что от твари остались лишь кровавые ошмётки. Я мстительно улыбнулся, и провалился во мрак.
***
— Э, зёма, ты там живой? Слышь, не?
Чей-то голос резко ворвался в голову, заставив меня зашипеть от боли. Я резко повернул голову на голос, и безумным взглядом уставился на невзрачного мужичка в трениках и майке-алкоголичке, лежащего на соседней койке. Где я? Куда я попал? Где Проф? Это что, галлюцинации?
— О, живой! Это хорошо. А то я думал, что ты того, ласты склеил, а лежать в одной палате со жмуром мне не в кайф.
Палата? Какая палата? Почему я не чувствую своё тело? Что со мной?
— Да ты не бзди, зёма, херня всё это! Главное, что жив остался, подумаешь, ноги оторвало, не голову же! — загоготал мужик.
— Чего? Какие ноги? Где я? — просипел я.
— А, ну да, ты же не знаешь… — веселый сосед почесал грудь, украшенную густой растительностью, и сел на кровати, свесив ноги. — Тебя сюда из реанимации перевели, ты тут уже третий день лежишь и не двигаешься. Подселили, блин, соседа, ни анекдотов не потравить, ни в картишки перекинуться! Ты чё, ничё не помнишь?
Я по-прежнему не чувствовал своего тела, только голова поворачивалась. Вы когда-нибудь отсиживали ногу? Ощущение у меня было похожее, только отсидел я не одну ногу, а весь свой организм. Меня всего кололо, как иголками. Ладно, спокойствие, только спокойствие. Без паники, надо осмотреться. Успокаивая себя таким образом, чтобы не сойти с ума, или не сорваться в истерику, я как мог огляделся по сторонам. Больница. Больничная палата, вернее. Успел за свою жизнь насмотреться, ни с чем не спутаешь. Две кровати, тумбочки с полуотвалившимися дверками, два стула. Тусклая лампочка под потолком. И запах, тот самый въедливый запах лекарств, мочи, хлорки и страданий, который чувствуешь сразу, зайдя в любую палату любой больницы нашей необъятной родины.
— Так вот, я и говорю, — продолжал тем временем словоохотливый сосед. — Ты, вроде на такси с футбола ехал. Кстати, таксисту повезло меньше, чем тебе, его сразу насмерть. Вот. Под Камаза вы влетели. Как ты вообще живой остался? Машина вообще в хлам, один багажник остался, — тарахтел без умолку сопалатник. — А тебя вытащили. По частям, правда. Думали, что всё, каюк, но ты видать живучий, как тот таракан!
— По частям?
— Ну да, ноги тебе оторвало, и полруки. Хорошо, что вытащили быстро и жгуты наложили, а то бы кирдык тебе, кореш, пришел.
— Нет. Нет! Не может быть!
— Да не ори ты! А то щас врачиха прибежит. Чё орать то? На вон, сам посмотри!
С этими словами, мужик подошел к моей кровати, и сдёрнул простыню, которой я был укрыт. Я вытянул шею и увидел вместо своих ног короткие обрубки, перетянутые бинтами.
— Нет! Не-е-е-т!!!
— Что, не нравится? — Мужичок уселся на моей кровати, с улыбкой наблюдая за моими мучениями. — Думаешь, мне понравилось, когда ты меня сжег?
Сосед уже не улыбался. Его лицо искривило ненавистью. Я с ужасом наблюдал, как его глаза проваливаются внутрь, и в глазницах разгорается адский огонь. Нижняя челюсть выдвинулась вперед, вывалив наружу чёрный язык. Кожа на голове истлела, и отваливалась пластами, обнажая кости черепа.
— Тс-с-еперь тс-с-ы будеш-ш-шь с-страда-а-т-с-сь веч-ч-но-о-о… — прошипел монстр, уже окончательно переставший быть человеком. Он протянул свои лапы
