Мария фыркнула и совсем в сторону отошла, размышляя о том, как это она теперь будет с О'Ты дружить семьями после подобных с его стороны заявлений. А Тим несколько даже вошел в состояние неприятия и обиды.
— Что еще за испытания? — спросил он. — Я вам не трансформатор какой-нибудь, чтобы меня испытывать.
— А вот скажем, — предположил О'Ты, — если бы я и в самом деле оказался Богом, которого вы хотели во мне увидеть, согласились бы вы, Тим Анатолич, на такое испытание?
— Это что, конкурс на место, что ли? — уточнил Тим.
О'Ты весело и приветливо засмеялся.
— Ну уж сразу так-таки и на место! — сказал он Тиму. — Какие вы все-таки меркантильные, Тим Анатолич. Ведь если Бог, то он вроде как бы и ваш отец тоже…
— У меня отец вот он сидит, — возразил Тим.
Не отрываясь от бокала, Анатоль Максимович приветливо помахал рукой, мол, вот он я, не волнуйтесь, пожалуйста.
— Нет, — О'Ты еще раз приветливо и терпеливо улыбнулся Тиму, не теряя надежды объяснить воображаемую ситуацию. — Я имел в виду не физического отца, который конечно же Анатоль Максимович, я имел в виду в духовном смысле отца, прародителя всего живого и неживого. Вот вы бы, Тим Анатолич, вы как согласились бы на испытание от него?
— Верно ли я вас понял, уважаемый О'Ты? — недоверчиво переспросил Тим. — Просто из-за дальних родственных отношений? За просто так? За ни за какое место? А вот говорят еще, что человек от обезьяны произошел (при этих словах О'Ты поморщился, а в кущах и рощах стали громко плеваться), так мне от нее что — тоже за здорово живешь испытание принимать?
— Нет, — заключил О'Ты, немножко от дискуссии начиная уставать. — Вы все-таки очень меркантильные, Тим Анатолич. Все вам дай да дай. А вот чтобы из простой любви к прародителю своему, тк этого нет.
— Кстати, насчет «дай», — встрял в этот глубоко философский диспут очень раскрасневшийся Анатоль Максимович. — Тут у меня, уважаемый О'Ты, баклажка твоя закончилась. У тебя случайно не найдется еще? А то вкусно очень. Хотелось бы еще капельку.
О'Ты недоверчиво заглянул в протянутую к нему рюмку. С видом «обижаешь, начальник!» Анатоль Максимович продемонстрировал ее пустоту, перевернув кверху донышком и для верности потряся.
— Как это?! — в чрезвычайном удивлении закричал О'Ты, даже забыв о приветливом улыбании. — Куда это?! Она же неисчерпаемая на все времена! Она же с Бездной соединенная! Это вы что, целую Бездну выпили?
— Этого я не знаю, — ответил ему Анатоль Максимович. — Только я, когда пью, особенно такое что-нибудь вкусное, то наутро никогда ничего не остается. А что, другой-то Бездны не найдется у вас? Если уж эта кончилась.
— Ну, насчет Бездн у меня пока… — О'Ты еще раз встревоженно поглядел в рюмку (та от его взгляда виновато скукожилась) и с откровеным страхом перевел свой лучистый взгляд на Анатоль Максимовича. — Сейчас я вам на другую Бездну перекоммутирую.
— Я, кстати, по этому поводу приличный анекдот вспомнил, — заявил вдруг почтительно молчавший до той поры Боб Исакович. — Встретились, значит, комконовец со Странником и заспорили, кто кого перепьет…
Небо при этих словах сразу же потемнело, вдалеке прокатился гром, в рощах утихло, ветром холодным всех обдало, а О'Ты совсем уже неприветливо, даже где-то и немножко свирепо, зыркнул на Боба Исаковича, который тут же и заткнулся, испуганно пискнув про себя, что хороший же анекдот. Сообразив, что анекдота и сейчас не предвидится, Проспер Маурисович, человек по-своему суеверный, тихонечко прошептал про ихнюю жизнь, насчет того, что вот, она такова вся.
Единым жестом подавив начавшийся было укоризненный галдеж со стороны посельчан, О'Ты, совсем уже серьезный, хотя больше и не свирепый, попросил внимания и начал так:
— Истинно сейчас вам скажу и вы сказанное прошу, пожалуйста, всех запомнить. Вы добрались сюда сквозь препятствия и препоны, и это значит, что вы — достойные люди. Особенно это касается Анатоль Максимовича, который меня, а в моем лице всю природу, удивил невозможно.
— Чего уж там, — не отрываясь от рюмки, ответил на комплимент Анатоль Максимович.
— И что же я, дорогие гости, вижу? — продолжил, как бы не слыша, О'Ты. — Я вижу, что, считая меня за Бога, все стали от меня что-нибудь да просить. Единственная просьба, мною уваженная, была, как вы помните, просьбою Проспера Маурисовича, который, полагая меня за Странника, решил меня с моей же помощью уничтожить.
— Я лично, — возразил на это возмущенным голосом Тим, — ничего такого просить у вас не собирался. Я как-нибудь обойдусь. Я отца своего Анатоль Максимовича в дороге сопровождал. А он, между прочим, тоже никаких желаний не изъявлял, он просто мечтал еще раз долететь сюда, вроде как тоска по юношеским местам. И жена моя, Мария, тоже не для желаний сюда приехала, а исключительно по своей вредности. Какие там у нее еще желания могут быть!
— А мы просто за компанию, — хором сказали Боб Исакович и Аскольд. Мы, можно сказать, по ошибке сюда попали. По нетрезвому, то есть, делу.
Еще одним единым жестом О'Ты призвав присутствующих к молчанию, О'Ты свою речь решил во что бы то ни стало свою мысль до конца закончить.
— И выяснилось, — продолжил свои глубоким голосом О'Ты, — что Бог, к которому вы стремитесь или для исполнения желаний или, что еще прискорбней, в целях исключительно туристических, что этот самый Бог, за которого кое-кто из вас меня неизвестно почему принимает, — что вам он вообще-то враг. Что вы служите Комконне…
— Комкону, — тихо поправил Тим. — И не все.
— … Что все вы служите Комконне, для которой что Странник, что Бог существа нежелательные и враги. Вы никак не можете понять, что Бог создал вас совсем не для того, чтобы ваши желания исполнять — стал бы он такую мороку на свою голову создавать. Совсем не для того, чтобы вы перед ним лебезили, чтобы вы его слюнявили и обливали потоками несправедливой и пошлой лести. Вы не понимаете, что Бог, если он, конечно есть, нужен вам как единственный наставник в этом мире, полном сложностей и запутанных противоречий.
Тим при этих словах отчетливо хмыкнул, но О'Ты предпочел это хмыканье не услышать.
— И вот теперь слушайте самое главное, — сказал О'Ты своим самым торжественным и где-то гулким тоном. — Слушайте и внимайте меня внимательно. Если бы я действительно был бы Бог, я бы таким гостям сказал бы следующие слова. Слушайте!
Здесь для выразительности он привстал и поднял указательный палец кверху. И открыл рот.
И в этот момент по поляне прокатился совершенно оглушительный хррум.
— Ой! — испуганно сказал О'Ты. — Я не верю своим ушам!
— Хррррумммм! — еще раз раздалось на поляне, причем где-то на ее краю. В рощах панически запищали.
На краю поляны стояла Мария и с большим удивлением раглядывала яблоко или какой другой похожий плод, только что надкусанный ею.
— Ой! — опять крикнул О'Ты. — Я не верю своим глазам! Правильно ли я тебя понял, женщина, что ты вот этот самый плод, только что сорвав, надкусила?
— Да, — удивленно согласилась Мария, все еще раглядывая надкусанный ею плод. — Оно ничего, хотя и зеленое. Только так громко хрустит! Это вы из них бражку свою гоните? Я правильно угадала?
— Женщина! — громовым, хотя и немного подвизгивающим голосом, воскликнул О'Ты, всех перепугав окончательно, — Да знаешь ли ты, что только что сорвала с дерева плод, который людям срывать никогда и ни при каких обстоятельствах ни под каким видом нельзя?!
— Нет, — ответила Мария, начиная подозревать, что сделала что-то не то. Тим всегда называл ее женщиной, когда она делала, с его точки зрения, что-то не то. Тем более, что в рощах и кустах навзрыд выли целые хоры кликуш, а с неба стал накрапывать подозрительно крупный дождик.
— Женщина! — еще раз громогласно воззвал к ней О'Ты. — Известно ли тебе, какие за это полагаются наказания?! Ох, несчастный я, несчастный, пустил их на свою голову, я столько его высиживал в этом плетеном кресле, а они пришли, и нате, пожалуйста, — за милую душу схрумкали!
Когда Марии угрожали, у нее портился характер. Вот и сейчас она не нашла ничего иного, как сказать этому О'Ты своим скрипучим, визгливым голосом, от которого Тим лез на стенку:
— Плакатик надо было прибить! Или хотя бы словесно. А то раскидают где ни попадя…
Схватившись за голову, О'Ты стал раскачиваться из стороны в сторону и горестно подвывать. Все остальные, исключая Марию, собрались вокруг него в целях скорейшего утешения.
— О'Ты бы с фруктами-то поосторожней, Мария! — укорил Марию Анатоль Максимович, ласково поглаживая О'Ты по плечу. — Особо все-таки, видишь, ценный гибрид, а ты его схрумкала.
— Да какой там гибрид, — проскрипела в ответ Мария. — Обыкновенное яблоко, да еще вдобавок червивое.
Неутешно рыдая, О'Ты все же счел нужным ее поправить:
