Укороченная борода служила своего рода позорным клеймом, и были случаи, гномы руки на себя накладывали от такого стыда.
Ну а что же наш господин обергольдмастер Штоффенхальтерфалль? Так вот он, следуя моде фавонийского севера, БОРОДУ ВООБЩЕ НЕ НОСИЛ! Он ее БРИЛ! И не он один, кстати. Так поступало большинство гномов эренмаркской диаспоры. Так что путь на родину предков был им, сами понимаете, заказан. Нижнему Вашаншару пришлые преступники не нужны – своих хватает. Допустить же мысль, что кто-то из соплеменников мог сбрить бороду ДОБРОВОЛЬНО, следуя дурному человечьему обычаю, ни один вашаншарский ум был не в состоянии.
…Итак, на пороге маленькой ювелирной лавочки («А большая мне зачем, я же не телегами торгую, у меня товар благородный», – любил говаривать обергольдмастер, хотя на самом деле скупился платить аренду) Йоргена встретило низенькое, лысенькое и тщедушное существо, в котором он и гнома-то не сразу распознал. Одето существо было небогато: простой камзол мышиного цвета, фартук, нарукавники. Но на пальцах драгоценные перстни собственной работы, а на лысинке удивительная шапочка: изящная, кругленькая, малинового бархата, золотом расшитая, такими камнями украшенная, каких и на королевской короне нет – уж Йорген-то королевскую корону видел сто раз и в камнях смыслил кое-что, мог о таких вещах судить.
В общем, это был процветающий ювелир, пожалуй, лучший в Эренмарке. Ланцтрегер был доволен: не абы кого выбрал Дитмар для важного заказа, расстарался ради любимого брата. А «контролировать процесс» ему не пришлось: работа была готова! Чудесный медальон в форме овечки, тельце выполнено в технике перегородчатой эмали – золотые завитки на белом фоне, и на кончике каждого завитка вкраплен маленький бриллиантик, ими же инкрустирована мордочка целиком, глазки-сапфиры, ротик-рубин. Искуснейшая работа и удивительная точность. Йорген обладал исключительной памятью на зрительные образы, свойственной большинству нифлунгов, и поклясться был готов: его новое приобретение – неотличимая копия того медальона, что лежал на столе в кабинете господина ректора (скорее всего, ныне покойного). Даже его собственный набросок не был столь идеален и умышленно передавал натуру лишь в общих чертах, без акцента на мелочах (некоторые мастера не любят, когда заказчик полностью лишает их свободы творчества, а Йорген не любил никого огорчать). Изделие же господина Штоффенхальтерфалля соответствовало прототипу до последней детали! Как же такое могло получиться?
– В вашем эскизе я угадал известный медальон «Алмазный агнец» работы древнего альвийского мастера Акалира Лиинноаля и взял на себя дерзость выполнить его копию, – с полупоклоном заговорил ювелир, казалось, он услышал немой вопрос своего заказчика. – Надеюсь, ваша милость не разочарованы некоторыми расхождениями с вашим рисунком? Я работал по книге…
– Моя милость… в смысле я в восторге! Это будет самый лучший экземпляр моего собрания! – заявил Йорген и просиял так искренне, что сдержанный до чопорности обергольдмастер невольно улыбнулся в ответ. Приятно угодить заказчику, что там ни говори. Да и для самого обергольдмастера эта работа была важна – своего рода вызов в вечном соперничестве ювелиров Нидерталя и Вашаншара: способен ли гном повторить работу светлого альва? Это было делом чести.
С небывалым вдохновением трудился над заказом Штоффенхальтерфалль, душа пела, когда ковал и выколачивал, волочил, паял, шлифовал, эмалировал и инкрустировал… Живой рукой вышла работа, много раньше уговоренного срока – давно уже, с самого дня Сошествия с Небес, лежала готовая, хозяина ждала. А тот хоть и мальчишка совсем, да еще дурных темных кровей, но поди ж ты – оценил! Порадовал старого мастера!
Тут же, в лавке, Йорген купил легкую золотую цепь и повесил медальон на шею. Он решил свое новое сокровище в казарме не оставлять и вообще с ним не расставаться. Но, зная, что посторонним его увлечение может показаться несколько странным (что поделаешь, коллекционера может понять только коллекционер), он не стал оставлять медальон на виду, спрятал под рубашку – мало ли что там у него на шее болтается. Амулет и амулет, кому какое дело? Брату только и показал да другу Тииллу. А Легивару Черному – не стал, и напрасно. Не поскрытничай он – и целой череды неурядиц можно было бы избежать…
В то самое время, когда Йорген фон Раух посещал ювелира, Кальпурций Тиилл с Черным Легиваром совершали прогулку по столице. Веселой вдовушки Лизы Кнолль с ними уже не было – она приступила к новым своим обязанностям камеристки любимой фрейлины королевы Амалии фон Лерхе.
Девица эта пользовалась благосклонностью не только королевы. Временный начальник столичного гарнизона Ночной стражи лагенар Нидерталь был к ней весьма и весьма расположен. Она отвечала ему взаимным интересом, и дело шло к тому, что у Йоргена могла в скором времени появиться невестка.
Вот почему о личных нуждах фрейлины лагенар был неплохо осведомлен, и, когда Легивар завел разговор, что неплохо бы подыскать для его женщины место в столице – не мыкаться же ей бездомной по миру? – он тут же и подыскал. Буквально накануне Амалия отпустила замуж прежнюю свою камеристку и уже три дня мучилась непричесанная, жаловалась. Вот и разрешил Дитмар фон Раух две заботы разом – как раз в его духе.
Узнав о назначении, Лизхен радовалась как ребенок: хлопала в ладоши и чмокала в щеку каждого, кто оказывался рядом: Дитмара – благодетеля своего, Йоргена, Кальпурция, Легивара, стряпуху Лотту, с которой успела за день коротко сойтись и уже вовсю помогала по кухне, учила готовить курицу по-реоннски. И даже дворецкому Цимпелю перепала ее радость, хоть тот и не ждал.
Лизхен была счастлива. О прошлом, брошенном в Реонне, она не жалела вовсе. Своих родных у нее не осталось, мужнина родня из-за злых разговоров смотрела косо. Домок, правда, стоял неплох, в два этажа и с обстановкой, в палисаднике крокусы цвели… Нет, все равно не жалко. Скучно жила она в Реонне: заказы брала да шила, брала да шила, и так бесконечно, день за днем. Наверное, так и сидела бы с иголкой в руках до самой старости и померла бы, корпя над чужой сорочкой… Да разве это жизнь? Как бежали из города – мир раскрылся перед ней.
Но долго в пути тоже неинтересно, не женская это стезя – странствовать бесприютной. Очутившись в великолепной эренмаркской столице, в богатом доме, она только и мечтала о том, как бы тут задержаться подольше. Ее тягу к приключениям, прорезавшуюся столь внезапно, дорога из Эдельмарка в Эренмарк успела удовлетворить в полной мере, ведь сколько всего было-то! На лошади скакала верхом, как важная дама. На пароме переправлялись через реку, широченную, от берега до берега чуть не треть лиги – даже не знала, что такие бывают на свете. Стражу руку отрубили и прирастили потом на место – сама перевязывала. На носферата ходили – ну пусть не сама, но ведь все на ее глазах! Каких-то висельников снимали и жгли (для порядка). Какие-то разбойники напали раз близ деревни Чернокозье – пока парни отбивались, так визжала, что охрипла совсем. Столько впечатлений – на целую жизнь хватит, право! Отчего бы теперь мирно не пожить?
Хотела сама кланяться лагенару Дитмару (никак не верилось, что этот великолепный господин – почти родной брат ее скромному квартиранту Йоргену!), чтобы хоть на кухню взял ее, хоть в поломойки. Но Легивар, умничка, гораздо лучше все устроил. Камеристка! Госпожи любимой фрейлины ее величества личная прислуга. Служба при дворце! При настоящем королевском дворце! Это как в сказке про бедняжку Эвелину, только лучше. Ведь никто не знает примеров, чтобы безродная сиротка в самом деле стала принцессой. А тому, как вдовая белошвейка попала во дворец, она сама живой пример. В общем, Лиза Кнолль была счастлива, и даже скорая разлука с милым не могла это счастье сильно омрачить.
Сам Легивар тоже не печалился, не был уязвлен ее равнодушием. В конце концов, они ведь не обещали друг другу ничего и связывала их не настоящая любовь, скорее добрые отношения. Расстались легко: чуть коснулись друг друга губами, перебросились парой прощальных фраз, и Лизхен, подобрав новые, громко шуршащие юбки, убежала во дворец. Ну так оно даже лучше, веселее – женских слез и клятв верности маг не любил.
По столице маг с силонийцем слонялись без всякой цели – лишь бы время убить. Были на дворцовой площади, смотрели развод караула Дневной стражи, как гвардейцы вышагивают, смешно вскидывая колени и потрясая алебардами, разнаряженные в пух и прах: короткие и слишком узкие дублеты с пуфами на рукавах, крытые шелком пурпурного цвета, очень пышные полосатые штанишки до середины бедра, чулки двух цветов – правая нога белая, левая черная, чудна́я длинноносая обувь и маленькие шапочки с лихим белым пером. Представить, чтобы человек в такой непрактичной амуниции предпринимал боевые действия, было совершенно невозможно. Она была рассчитана на времена мирные и призвана была не защищать, а украшать. Нелепо, но мило, если воспринимать как дань традиции. Кальпурцию вспомнилось, что друг Йорген в подобных случаях поминал короля Густава, причем без всякого уважения к монаршей особе, скорее с пренебрежением: в Эренмарке имя прадедушки нынешнего правителя служило символом устаревших порядков.
