Прямо передо мной за длинным столом сидел робот в красной мантии и колпаке, а справа от него – секретарь. Над головами у них висел поясной портрет Великого Супруния, мешки под глазами у которого стали еще больше, а на шее выпятился зоб. Приглядевшись, я увидел в левом углу портрета черную ленточку и понял, что недостаток йода и тяжелый климат утащили-таки этого человеконенавистника в могилу. Оба – судья и его секретарь – находились здесь, вероятно, уже давно и томились от безделья. Роботы-стражники сорвали с моей головы шлем и, крепко держа за руки, подвели к судье.
– Отвечай, ты робот? – строго пролязгал он. Я замешкался с ответом.
– Он запирается, Ваша Честь! Давайте проведем испытание сверлением! Если он робот, то при продолжительном сверлении из него польется жидкость, именуемая «кровь», и выпадет некая субстанция, называемая «внутренности», – нетерпеливо предложил секретарь, извлекая из-под стола электрическую дрель.
– Гм... Ты думаешь, это обязательно? – усомнился судья. – Хорошо, так и быть, можешь его просверлить.
– Не надо! Признаюсь! – завопил я.
Судья торжествующе подался вперед:
– Ага! И не будешь утверждать, что ты человек?
– Нет, не буду.
Судья задумался. Мне казалось, я даже слышу его процессор. Работал он с изрядным скрипом, должно быть, судья за ним не следил.
– А скажи-ка нам, робот, как ты относишься к людям? Наверное, ненавидишь их? – снова спросил он.
– Люди – мои хозяева. Выполняя их приказы, я получаю удовлетворение, – ответил я с издевкой, зная, что роботы все равно не наделены способностью к психологической интерпретации голоса.
Судья хмыкнул. Очевидно, мои ответы его порядком озадачивали.
– И законам робототехники ты тоже подчиняешься?
– Подчиняюсь.
Судья и секретарь переглянулись.
– А ну-ка перечисли все законы! – потребовал судья, хватаясь за казуистическую соломинку.
– Закон первый: не причинять вред человеку ни прямо, ни косвенно. Закон второй: повиноваться человеку. Добавление к закону второму: человеку нужно повиноваться во всех случаях, кроме тех, когда в его приказе содержится требование причинить вред ему самому или другому человеку... – начал бубнить я, радуясь, что когда-то вызубрил эти правила.
Взмахом руки прервав меня, судья вновь задумался, а потом я услышал, как он шепчет секретарю:
– Приятное исключение: этот робот не утверждает, что он человек. Сдается мне, что он исправен.
Секретарь кивнул:
– Похоже на то. И что мы будем делать? Отпустим?
– Нет, нельзя. Сегодня он нормальный, а завтра может свихнуться, как все остальные. Лучше все-таки переплавить его в атомной топке.
Мое сердце заколотилось. Надо сказать, что у меня с детства аллергия на раскаленные топки.
– С другой стороны, раз он пока нормален, тащить его в топку насильно не имеет смысла, он и сам в нее пойдет, – продолжал рассуждать судья.
Он повернул в мою сторону массивную голову и спросил:
– Ты честный робот?
– Так точно, Ваша Честь! – отвечал я.
– И выполнишь любой приказ, который я тебе отдам?
– Выполню!
– Даешь мне слово, что сам пойдешь на переплавку? Клянешься законами робототехники?
– Клянусь Великим Супрунием! – закивал я, боясь спугнуть свое счастье.
– Ну-ну, не кощунствуй! Ты знаешь, где переплавка?
– Так точно, Ваша Честь!
– Ладно, ступай и вели, чтобы тебя переплавили! – сказал судья и, необыкновенно довольный своим решением, откинулся на спинку кресла.
Затем он дал знак, и державшие меня роботы отошли в сторону.
Едва оказавшись на свободе, я помчался в космопорт, и вскоре мой «Блин» рассекал космическое пространство, уносясь прочь от Феррарума. Я сидел в ракете, глядел в иллюминатор на удалявшуюся планету и гордился тем, что вовремя вспомнил ахиллесову пяту всех роботов. Даже возомнив себя людьми и отказавшись от законов робототехники, они с их примитивными электронными мозгами оказались не в состоянии перенять главную способность человека, которую homo sapiens неустанно совершенствовал в себе на протяжении многих тысячелетий эволюции.
Другими словами – роботы так и не научились лгать.
Кажется, эта история произошла еще до того, как меня сожрал вестузианский аршалот, и я три месяца вместе со звездолетом протомился у него в кишечнике, прежде чем, захворав несварением желудка, аршалот соблаговолил исторгнуть меня из своих недр. Впрочем, не исключено, что она произошла и после, во всяком случае, я бы этому не удивился: с тех пор как голову мне насквозь прошил микроскопический, всего с песчинку, метеорит, моя временная ориентация значительно ухудшилась, а последовательность тех или иных событий вообще стала загадкой. Из-за этого проклятого метеорита до сих пор приходится мучительно размышлять над самыми простыми вещами, из-за чего близкие называют меня чудаком.
Но факт, что все описанное далее действительно произошло. Я уверен в этом настолько, что готов отдать на отсечение правую руку[4].
В тот год я странствовал по южному полушарию неба в созвездиях Скульптора и Печи, мечтая заарканить набитый полезными ископаемыми астероид и сбыть его в какой-нибудь промышленный мир. Но, к сожалению, дела шли неважно. Хотя я и забрался далеко за границы освоенной части Вселенной, ничего подходящего не попадалось, а те астероиды, что мне встречались, не стоили и рубля за сто тонн.
Наконец, отчаявшись, я решил попытать счастья где-нибудь в другом месте, но, рассмотрев повнимательнее карту, обнаружил в соседнем созвездии Скульптора карликовую эллиптическую галактику. Состояла она в основном из старых звезд небольшой массы и содержала очень мало газа и пыли. Направив на нее телескоп, я присвистнул. Вид у этой карликовой галактики был таким древним и заброшенным, словно она несколько миллиардов лет пылилась в сундуке космического старьевщика. Судя по всему, когда-то эта галактика была одной из самых обширных и ярких в созвездии, но со временем прогорела, расфукала газ и пыль и теперь подобно головне тихо дотлевала на задворках Вселенной, никого не беспокоя и не привлекая ничьего внимания.
«Ладно, загляну еще сюда. Может, и повезет», – подумал я.
Задав Мозгу координаты эллиптической галактики, взял засаленную колоду карт и стал раскладывать пасьянс. В то время я уже устал от умных книг, мои мозги нуждались в некотором отдыхе.
Суток через двое звездолет достиг карликовой галактики, и я стал колесить от одной старой звезды к другой. Зрелище было удручающее: почти весь газ выгорел, некоторые из светил давно и всерьез задумывались – не разлететься ли им вдребезги и не превратиться ли в белых карликов? Я обшаривал звездные системы одну за другой, но не находил ни одного стоящего астероида. Порой мне попадались престранные планеты, точно подросток прыщами, испещренные кратерами правильной формы, но желания изучить их вблизи не было, тем более что локатор показывал полное отсутствие полезных ископаемых.
Наконец мне повезло. Я облетал угасающую звезду, которая то с отчаянной щедростью выбрасывала во Вселенную порцию излучения, то нахохливалась и почти затухала; только в трех-четырех местах на ее поверхности закручивались огненные протуберанцы. Внезапно – а такие вещи всегда любят происходить внезапно – локатор закудахтал, точно большая курица, собравшаяся снести яйцо. Справа по курсу на удалении всего в несколько миллионов километров был большой астероид, судя по спектральному анализу, напичканный всевозможными полезными ископаемыми. Нет, даже не астероид, а наглядная иллюстрация к таблице Менделеева! Что говорить, одного серебра там было почти десять тонн, не говоря о рубидии, меди, кремнии, марганце и других веществах, которые охотно купил бы любой промышленный мир. Это был буквально летающий сейф, дрожащий от нетерпения распахнуть свою дверцу тому, кто первый им завладеет.
Я человек не особенно корыстный, но при виде этого астероида у меня слюнки потекли. В воображении замелькали гоночные звездолеты, бриллиантовые запонки и роскошные мулатки курортных миров, приносящие мне по утрам горячий шоколад и банановый коктейль «банго-бунго» в чашах из кокосовых орехов.
Кое-как уняв нервную дрожь в руках и коленях, я направил звездолет к объекту. Приблизившись, я снизил скорость и, развернув «Блин» соплами вниз, осторожно пошел на снижение. Чем меньше метров отделяло посадочные подножки от поверхности астероида, тем удивительнее вела себя моя ракета. Не слушаясь руля, она целеустремленно направлялась к площадке на дне глубокого кратера, хотя изначально я выбрал для приземления совсем другое место. Когда же я навалился на руль всем своим телом и включил форсаж, желая все-таки изменить направление посадки корабля, «Блин» окончательно утратил видимость послушания и, вопреки законам физики, камнем обрушился на дно кратера.
