Варяги, пошедшие в очередной сезонный набег вниз по матушке по Вобле, были обстреляны с берегов из камнеметов и пошли в основном ко дну вниз головами, потому что на головах были тяжелые рогатые шлемы.
Немчурийский боевой орден Броненосцев попробовал попытать счастья на тех же северных рубежах, но навстречу ему из лесов вышла закованная в латы пехота, подкрепленная арбалетчиками. С тех пор о Броненосцах никто не слышал, а само имя их в знак презрения было торжественно присвоено заморскому безобидному зверьку, покрытому чешуей.
Сарацины, отправившиеся в Южную Посконию в очередной поход за невольниками, сами оказались в плену, были направлены в глубь страны и там, ради сохранения жизни, приняли на себя обязанности дворников в строящихся городах.
Даже в далекой Бонжурии Пистон Девятый, в котором до сих пор король продолжал бороться с рыцарем, признал, что не надо было ему никуда отпускать капитана Ларусса, а надо было плюнуть на недовольство вельмож, дать капитану герцогский титул и пожаловать прекраснейший в стране замок под названием Эван-Дюрак. Теперь же приходилось Пистону терпеть при дворе невежу, посконского посла графа Верзило по прозвищу Долгая Сабля, грубого мужлана, который, вместо того чтобы мочиться на стены королевской резиденции, как все добрые бонжурские шевалье, сколотил для себя и своих сотрудников особую отхожую будку с ямой и поговаривал уже о строительстве бани.
За право посещать означенную будку придворные охотно платили послу государственными тайнами, а что же будет, когда баня откроется?
Но это еще полбеды. Бонжурские, немчурийские и прочих стран крепостные земледельцы, прослышав о прекрасном житье в Гран-Поскони, начали помаленьку туда бежать.
Тем более что выдающийся бонжурский астроном и звездоблюститель Карман де Промедоль выглядел в свою подзорную трубу, что галактики разбегаются. Открытие это советники короля не догадались вовремя засекретить, и оно стало достоянием агеноридской общественности. «Ты гляди — галактики безмозглые, и те уже разбегаться начали, а мы-то что сидим, чего дожидаемся?» — толковали меж собой крепостные звездными ночами, а к утру их и след простывал.
Ученые мужи из Плезирской Академии организовали меж собой долговременную дискуссию под названием «Посконское чудо — пропаганда или действительность?». И пришли к неожиданному, вполне преступному и антигосударственному выводу: ежели мужика не донимать, он горы своротит. Но представить себе государственное устройство, при котором мужика не донимают, никак не могли.
Да ведь и древние утопии о том трактовали: чтобы построить идеальное государство, надобно к каждому мужику приставить двоих проверял, а над двоими проверялами — троих контролял, а над теми еще целый штат надзирал плюс независимый аудит. Нынешний мужик потянуть такую ораву над собой никак не мог, но в будущем предполагалось устроить все именно так.
Никто ведь не ожидал, что мужицкий король Стремглав буквально воплотит в жизнь рыцарский девиз «Делай, что должно, и пусть будет, что будет».
Бонжурский посол в Гран-Поскони, граф де Кадрильяк, слал панические и запятнанные спиртным донесения о небывалой державе, в которой вроде бы ничего нарочно не делается, но все исполняется. Король Стремглав, доносил он, не вникает во внутренние и внешние дела, поскольку всецело занят воспитанием наследников. Меж тем поля приносят урожай, леса кишат пушным зверем, мастера же посконские перенимают ремесла от агеноридских беглецов столь успешно, что вскорости начинают превосходить учителей. Еще несколько лет — и посконичам станет тесно на их земле, и неизвестно куда, на Восток или на Запад, устремятся они.
С ужасом читал Пистон Девятый о том, что на посконских болотах то и дело поднимаются с великим шумом огненные столбы. Его придворные алхимики после катастрофы стали предельно осторожны и, как следствие, безрезультатны.
Особенно обиделись на посконичей жители Неверландов. Они навострились выращивать тюльпаны и продавать луковицы их в иные земли за хорошие деньги. Посконские мужички, ругаясь в медвежье ухо, купили несколько луковичек…
В Неверландах тюльпаны растили в горшках и на грядках, а в Посконии стали засевать ими целые поля и даже степи. Неверланды были вытеснены с агеноридского цветочного рынка, посконичи же еще и ворчали недовольно, что тюльпанными луковицами плохо закусывать совиньон.
Чуть позже посконские умельцы изготовили карманные часы с кукушкой, огранили алмаз, приделали паре инфузорий-туфелек высокие каблуки и отлили первого оловянного солдатика — правда, одноногого, но очень, очень дисциплинированного.
Галерею королевского терема в Столенграде украсила первая местного изготовления картина «Философы Бабрий и Фесон у постели больного Семулянда». Лучшие художники Агенориды приезжали в Посконию с нижайшей просьбой снять копию с этого полотна. Прославился также сей безвестный, живописец и портретом под названием «Бедная Лиза Голконда, или Девушка с усами». Искусствоведы до сих пор спорят, что именно хотел сказать мастер этим портретом.
Забеспокоилась и Стрижания, тогдашняя царица морей, когда по реке Вобле поплыл в ядовитое Синильное море первый боевой корабль, названный для красоты «Эквидистанция».
На корме его красовался Гран-Посконский герб: белый хрен в зеленом конопляном поле и девизом народная пословица: «Ты за хрен, а хрен за тебя!» Откуда взялся хрен, понятно — из пророчества старца Килострата. А конопляное поле… Так ведь само слово «посконь» и значит «конопля».
А вы не знали?
Когда современные посконоведы-медиевисты пытаются с помощью новейших методов определить причины «посконского чуда», они тоже заходят в тот же тупик.
Может быть, все дело в том, что мужички не стали разорять болярские и хворянские имения? В болезни своих владык они, конечно, не верили, но заразы на всякий случай опасались. Что и дало Стремглаву возможность с умом распорядиться оставленными богатствами.
Может быть, исчезла на некоторое время знаменитая посконская зависть, что гирею висела на сознании народном? И времени этого хватило, чтобы зажить по-человечески?
Но зависть, как и все остальное в природе, никуда не исчезает. Она попросту переселилась на Запад, затмив прежде презрительные взоры владык Агенориды.
Ученые не смогли определить природу посконских успехов по одной несложной причине: посконичам просто-напросто поперла невдолбенная пруха, а таких слов в ученом языке не держат.
Стремглав внезапно для себя обнаружил, что никаких таких особенных друзей у его державы нет. Конечно, посконских послов принимали повсюду с почетом, с мнением Гран-Поскони считались — но зубками-то скрипели.
В Неверландах к тому времени уже начала выходить первая в Агенориде газета под названием «Меенхеерваам». На ее страницах знатные беженцы из Гран-Поскони живописали дикие нравы новых хозяев страны, призывали всех остальных королей и герцогов созвать поход против узурпатора Стремглава, и давно бы уже такой поход собрали, но последнее слово все-таки оставалось за Пистоном Девятым, а тот так и не сумел полностью выдавить из себя рыцаря.
По всему континенту гулял пестрый лубок, на котором король Стремглав Бесшабашный зверски расчленял собственную жену. Но это мало кого могло впечатлить, поскольку совсем недавно старый добрый сарацинский султан Салоеддин собственноручно передушил по причине беспричинной ревности весь свой гарем — из-за одного несчастного потерянного платочка.
Сообщениям же о том, что потихоньку и совершенно непостижимым образом восстанавливается поверженный Чизбург, вообще никто не верил. Да и лазутчики оттуда почему-то не возвращались…
Но, наконец, газета «Меенхеерваам» обрадовала-таки своих читателей ошеломляющим известием из Посконии.
Недолго быть там кучерявой жизни, только до смерти короля Стремглава!
Потому что сыновья-то его, Тихон и Терентий, — дурачки. Самые натуральные дебилы и олигофрены.
Во щи они сыплют сахар, в компот — соль, сообщал неверландский посланник Стоол ван Стуул. Правда, дипломат не уточнил, что сахар и соль были насыпаны именно в его, посланника, щи и компот.
Королевичи затащили на крышу дворца корову, чтобы она поела малость свежей травки, докладывал стрижанский посол лорд Сдохли. И опять-таки не уточнил, что дело было в канун Купальной недели, когда во всякой посконской деревне молодежь почитает первейшим своим долгом запятить кому-нибудь на крышу если не корову, то хотя бы телегу.
Просто у Тихона и Терентия возможностей было больше.
Королевичи пытались запасать солнечный свет в мешках, торопился уведомить начальство неспанский посол дон Мусчино. Ну и что? Великий стрижанский ученый сэр Олдтон на заседаниях парламента неоднократно был замечен в попытках накрыть треуголкой солнечный зайчик, и не убыло от славы ученого сэра.
